Веле Штылвелд: Майский синдром, ч. 7

14.
•Отблеск, оттиск, злой оскал – обескрыленный, отпетый,
отчужденных снов отвал оползает в волчьи Леты...
Акварели антураж на излучине Эпохи –
Арлекинский эпатаж, а вокруг – чумные лохи!..
.
Злая исповедь в Аду дребезжит вчерашним жалом.
Я, как видно, не в ладу с тем, что жизнь зовет Вокзалом...
Поезд тронулся, прощай этот мир под чёрным крепом!..
Вслед доносится: “Банзай!” – Гадко, бравурно, нелепо.
Когда рассматриваешься, то даже в мире Учителей существует их собственное Зазеркалье, в котором порой – то тут, то там обнаруживаются давно сношенные духовные подмётки, от которых и бывалые сапожники спешно впадают в запой… Так обычно случается и с золотушными киевскими сапожниками, среди которых особо выделяется в памяти Николай, который жил, лежа в калюже, у Воскресенского парадного бабушки Евы…
Ох, уж этим духовные обувщики... Они приводят в наш мир большие житейские драмы, и тогда Дервиш и подобный ему народ сжимается до крепости антрацита и стойкости игольчатых чебурашек.
Но сегодня, как из рога изобилия посыпались маленькие жизненные траге­дии… Татика не поехала на речном теплоходике. Заболела ее классовод Марье_Павловна... Затем забилась в истерике, влетевшая ко мне бурей в подсобку Клима:
– Не трахалася я, Дервиш!
– Угомонись, девочка, не Дервиш же тебе свечку держал! Во все времена в подобных историях – это всегда был мир на двоих... Не был Дервиш с вами там третьим... И, вообще, не шуми, Клима, – успокоил по привычке Дервиш пацанку..
А сам подумал: какой же трахательный сюжет в его верхнем первом течении так вот вдруг пропадает для "Леля"... Хотя и платят в ведомстве милейшего господина Чиркова ну очень даже не громко….Видно не стоит в том будет мараться, уж пусть лучше привычно побеждает сработанная на века непреложная уставная мораль...
•Пробежали девочки – будут в мире радуги,
пробежали мальчики – будут в мире дни,
промелькнуло солнышко – стройте счастья пагоды,
будут в небе плавиться сказок корабли.
Когда встречаются двое через несколько лет,
одни внезапно выглядит победителем, а другой – побежденным…
•Пробежали девушки – будут в мире матери,
пробежали юноши – в фатеры-отцы,
промелькнуло солнышко – будут в мире бабушки –
ладушки-аладушки, внуки-сорванцы.
Когда расстаются двое – их прежней встречи больше не будет уже никогда.
Вслед за Климой явился взъерошенный Кочерев, сбросивший вчера двести баксов за парадную дверь. Сегодня в его квартирно-парадной двери уже забили замок. Замок, вставленный в металлическую входную дверь квартиры господина нового украинца, забит прочно спичками, как и обыкновенные серийные школьные полузамки, полугоре-мучения... И в том, и в другом случае самое время звать мастеров, вчерашних замковых забивал, которые сегодня научились на этом зарабатывать... на полспичечной коробочки легкого азербайджанского ганджубаса…
Пока сам Дервиш на первых двух уроках, во время которых он постоянно и привычно приплясывает либо у классного соленоида компьютерной сцепки, либо у доски со всяческими строчками учебных программ на алгоритмическом языке, бейсике и паскале…
Татика, которая сегодня не на привычных уроках в соседней, как ей положено в «материнской» школе, в которой её мама – Дамочка преподаёт химию, умело налаживает прочные деловые отношения с постоянными обитателями компьютерной подсобки и почти уже домовыми этого класса Люлькой, Катюхой и Баксом... После третьего урока – в окно – Дервиш ведет свое электронное чадо на фуршет с мороженным...
В кафе стоят разноцветные поддоны с некогда модным пломбиром в шариках. Татика выбирает для себя салатовый и розовый шарики, оставляя биопапику белый и коричневый "на пока"... Но вот уже все шарики перемешаны и перепробованы... Время возвращаться...
У подсобки Дервиша ожидает Антон. Весь этот год, в свои неполные девятнадцать, он горько пил, а посему выглядит отчаянно неприкаянным... Но даже таким он мне, тем не менее, интересен, ибо у него симптоматика моей далекой наглухо безалкогольной молодости – та же ненависть к начерталке. Якобы из-за нее он даже бросил КПИ.
•Словно в небе паутики, мальчик жил в одном ботинке
рядом с девушкой-блондинкой у фонарного столба.
Мысли в нём роились кашей, звали мальчика Абрашей,
целовал свою блондинку он от попочки до лба.
.
Словно в небе дирижабли, жили-были люди-грабли,
по планете проползали, как железные ужи…
По-судейски: зло и ясно, по-житейски: громогласно
приговоры оглашали, как строжайшие мужи.
.
– Целовал бы ты блондинку, словно в небе паутинку,
и носил бы ты, Аркаша, два ботинка и жакет…
Тесным образом при этом брось чудить себя поэтом,
шёл бы в ЗАГС ты с ней, Аркаша, ты мужчина, а не шкет!
Дервиша горько улыбнуло: КПИ бросил и мозговито-суетливый Кочерев, и еще до сотни чернобыльско-припятских пацанов и пацанок, которых Дервиш выучил за эти годы... Им просто не хватило мужества всю последующую жизнь браво не зарабатывать денег... Это участь поведенных. Например, учителей...
Ибо, например, в школе напрямую присутствует феномен безумия... По-разному взрослые люди тщательно притворяются быть детьми... Иные и вовсе до конца ввергаются в детство и уже нет им оттуда возврата, а иным и просто надо притворяться быть человеко-детьми, ибо по своей первосути они давно уже полузвери...
…Речь зашла у нас о тягости вынужденного безделия. Пока-то еще будет поступление в медицинский... Однако Дервиш вспомнил, что дома у Антоши компьютер, и тут же предложил ему сделать за небольшой гонорарец верстку своей юбилейной книжицы стихов разных лет...
– Ты знаешь, Антон, эта книжица называется "Помоги себе сам"
Антон обещает помочь, и, получив на это Микки- добро, сбрасывает себе на дискету файл, а с ним и надежды Дервиша на некий иллюзорный формат-макет своих проеденных мыслей..
•Светлой памяти Иннокентия Смоктуновского
.
Помоги себе сам в миражах океаньих...
Над холстом паутин тёплый солнечный бриз...
Твой Кумир отошёл от просторов печальных –
Он наверно обрёл неземной Парадиз...
.
Помоги себе сам в алетерной осанке,
зацепившись за ветвь нерасцветшего дня...
Мир Мечты златоглав... Стань подобен приманке...
Вдруг и клюнет Мечта вне разбор... Как родня!..
.
Твой кумир – в синем шарфе старик величавый
прикрывает свой рот крупным красным платком...
Ты его не ищи... Он прошёл через залу,
незаметно упав в здешний мир лепестком.
.
По Судьбе прокатился скользящийся недуг.
Помоги себе сам без нелепых потуг
Что поделаешь... Вдруг, понимает и недруг,
чей светильник Души во Вселенной потух.
.
Помоги себе сам, хоть бы в несколько строк,
даже если они – твой последний глоток!....
Все утро лезет в голову фраза: у сволочей нет выходных...Дервиш ее цитирует своему запыхавшемуся адъютанту на переменах, и тогда Люлька с чертиками в глазах спрашивает:
– Дервиш, а у тебя-то самого есть выходные?
Над этим замечанием весело смеется и Татика. Девчонки скорее находят взаимопонимание между собой, чем их старые козлы – родыки и издыхатели...
Но вот к пятому уроку за Татикой заходит Дамочка, неторопливо выпивает чай, как-то осторожно рассматривает крепенькую фигурку Люльки, как будто что-то над ней колдуя, забирает Татику и растворяется вне пределов мира, в котором у Дервиша, по острому замечанию Люльки, давно уже нет ни проходных, ни выходных дней.
При этом особых разрешительных, либо допустительных квот Дервиш – тихий и безропотный раб этого мира, не имеет.… Но что-то уже зреет внутри этого вечного компьютерного балаганщика, что, возможно, в скором времени просто разнесет весь этот теперешний мир вдребезги...
•Жизнь прожить – не поле перейти: пирогами поля не измерить,
вязнут в поле Жизни сапоги, а судьбу, брат, некому доверить.
Ведь трудяга-умница – она век играет в числа Фибоначчи,
ведь судьба-то, собственно, своя – отчудит своё и не иначе!

На душе, естественно, надрыв оттого, что век она в мозолях,
оттого души иной порыв не всегда судьбу питает вволю.
И тогда безвольная она не звенит, не греет, не чудачит –
мы судьбой исследуем себя, ведь она без права передачи...
Последний раз мелькает маленькая фигурка Таты в проеме учительского окна, зашторенного почти наглухо серыми тяжелыми шторами, но Дервишу вдруг становится радостно оттого, что сегодня Татика честно разделила свои маленькие сладкие радости со своим непутевым Микки...
К концу шестого урока явление Лешки Кочерева в обильной секспене. Он просто шикарен в своем "хочу"... Пора из класса убирать посторонних. Остаются полуторалитровая бутылка "Сангрии" и две плитки шоколада на четверых. Лимит времени определяет подвешенный к Лешкиным брюкам пейджер.
– Народ, сидим – покуда не пикнет. Как пейджер пикнет – мне на работу!
Люлька, Клима и Дервиш согласно кивают. В здешних мирах нет пейджеров, да и "Сангрия" – гостья не из этого мира... Дервиш швыцает (суетится) и пенится вокруг сбора-докомпановки IBM-486, уже ставшей школьникам и Дервишу лично в 195 баксов... Но ускорение без средств равно нулю, а жреческо-учительский пляс школьного халамейзера при кибернетике Микки эквивалентен смертельному танго в стиле средневековой пляски святого Витта.
Внезапно настроение норовит клюнуться вниз носом еще и потому, что в самый канун дня незабвенной Победы окрестные дворы наполнены немецкими фурами, из которых строго по удостоверениям ликвидаторов сыпется немецкий рог изобилия. Как тут не вспомнить тех, у кого немцы отняли жизнь в Бабьем яру... Пока же у многочисленных немецких фур Дервиш не видит привычных лиц тех, кого Дервиш постоянно встречает в пивном чернобыльском баре...
Уж тем парням точно ничего более от этих немецких бравых ребят не надо. Зато надо всем прочим, вплоть до школьных админов... Вышли бы и они... Да только им принесут... А пока Дервиш зрит, как несут сумками немецкие подачки по стрекот фашизоидных кинокамер, тогда как, ***** его в рак, Дервиш, как учитель этих чернобылъско-припятских деток-хибакуси должен еще и детские слезы в благодарность им за это давать... Падаль – она и в Занзибаре падалью прет..
Но даже при этих мыслях дервиш держит у рта вечно полный гранчак, пока Лешка Кочерев, выслушав все это от Дервиша с елейно постной рожей, хватается за пейджер. Его "би-пей" напоминает – пора делать ноги...
И очень даже кстати... Лишь только он с Климой растворяются в своем ужасно не деловом трахательном мире, как тут же в класс к Дервишу с Люлькой вползает на крепко полуватных Вася Сигорский...
У него рожа счастливого идиота и бутылочка десертной парочки от Изи и Белы... Люлька едва отходит от внезапного приступа смеха, который вызвал у неё акт расставания Дервиша, при стечении собравшихся с крепко обнявшейся с ним совершенно пустой сулейки из-под итальянского слабоалкоголизированного компотного кваса. При этом на мармозе у Дервиша возникает такая умопомрачительная гримаса, что лицо смазывается до очередной реликтовой маски эпиорниса – на сей раз моллюска из все того же недоЮрского периода. Пережить эту рожу вся расстающаяся компания уже не способна, и Лешка даже предложил отсканировать эту счастливую рожу на всю фронтальную стену пока еще подконтрольного Дервишу компьютерного класса.
– И все равно ты, Дервиш, даже не идиот, а форменный мазохист, – невесело изрекает недовольная Люлька. Настроения сегодня ей явно, видимо, не хватало...
•Сыграем, Миша, в пулечку на маленькую Юлечку,
пока она не ведает житейских распрь и бед.
От пальчиков до пальчиков безумно любит мальчиков –
средь них с волненьем следует на праздничный обед.
.
Сыграем, Миша, в пулечку на маленькую дурочку,
пока ещё родимая не тронута никем,
пока ещё волнуется, кусает губки, дуется –
в ней страсть неукротимая и знак вопроса: «С кем?»
.
Бросаем, Миша, пулечку! Ей Богу, жалко Юлечку –
её влекут события известные сполна –
любовница, любимица, по паспорту – кормилица,
но кончится гостиница – неверная жена!
Васька как-то осторожно пытается нас развлечь... Попиваем Изю с Белой и слушаем неторопливое Васькино откровение:
– Я, ребята, не могу, например, кирпичи носить или, скажем, яму копать... Оно и язва, хотя в остальном, мужик я, правда, здоровый... Могу, к примеру, самогон, магнитофон и баб принимать на душу одновременно... А то еще бывало на железке, когда с перепою с утра слышишь полуобморочное: "Ну, все, Васька! Пьянству бой, бой, бой... Эй, бой, Васька, не слетать бы тебе за водкой!"... Пока за водкой слетишь, приходишь, а трудяга-шеф уже очередную барышню под собой чистит, чтобы во всю блестела... Такой был человек...
…А в учителя кто нынче идет. Я, например, еще в позапрошлом году был ночным сторожем в школьном бассейне, а директриса того же бассейна купила диплом учителя, преподает зарубежную литературу, а с бассейна ушла... Ибо в школьном бассейне не только плавают, но и загребают, и заливают, и, случается, по@бывают по разным поводам... Мне так кажется, что через таких вот мадам наши детки еще надолго будут обеспечены знать еще ту правду жизни... Мамаши их носят ей, аж прогибаются... А урок – не бассейн... И она это поняла. Здесь никто шланга не украдет.
Затем разговор повернул на цепторовские сковородки, и Васька радостно сообщил, что хотя на многочисленных презентациях он не пьет, зато ест популярно... Богатым мужикам нравится жарить килограммами мясо на дармовую... Покупают посуду новые украинцы пачками, не смотря на то, что одна кастрюленция тянет на триста баксов... Была у сих мужичков великая прыть воровать, теперь пришло времечко и денежки во всяческую дурь гастрономическую вкладывать, себя же тем и блажить...
•Кот, вращающий башкой, на кругу гончарном ожил,
лепку пережив и обжиг, став вдруг комнатным божком.
И теперь глядит в окно с подоконника-божницы,
будто в будущность глядится сквозь волшебное стекло.

Катавасия в цене... Между тем, ни кот Василий,
ни его хозяин сирый не играют на трубе.
Отобрала жизнь альты, и гобои, и кларнеты,
горны, трубы и лорнеты у взлохмаченной толпы.

Прежде где ни плюнь, Васёк, жили в мире оркестранты –
всевозможные таланты – всяк имел свой голосок!
А теперь хрипят с утра электронные будилы
и ворчат по полной силе: Эй, флейтист, вставать пора!

А у флейты не лады с этим миром, с этим летом,
с обесточенным поэтом и всесилием орды.
Разрушает мир орда с катавасией под солнцем,
и уходит в никуда кот в божнице на оконце.

Вновь потянутся дожди, кот свернется халабуде,
там где мимо ходят люди, побывавшие в воде.
И в картонном сундучке по-гусарски взгляд он бросит,
и на сердце будет осень и печаль на кондачке.

Но покуда – кто куда, а Василий шмыг на солнце
и взирает за оконце: где вы кошки? Ходь сюда!
Поворкуем, покотячим, мир собой переиначим
сводным МЯУ, господа!

Эй, оркестр, уйми басы – мы мурлыкаем в истоме
за кровянки в гастрономе, не по прихоти попсы!
Не усы, а камертон нам подарены природой
завершаем спич сей одой.. Мяу, мяу... Кошкин дом…
Классные автохтоны любезно расстались с Василием уже после того, как неразлучные Изя и Белла перешли в потребившие их желудки, и Дервиш искренне пожелал Василию развозить цепторовские сковородки по Троещине тачками, дабы окончательно не пропасть в этом подлунном мире...
Между тем на этот подлунный мир внезапно накатывался расжаренный майский вечер...
Дервиш медленно бредет с Люлькой по этому огромному миру – моральный старик и девочка, доверившая старику свою тайну. В. четырнадцать лет Люльку как-то браво изнасиловали прямо в ее собственном доме. Отец обещал, что будет через пятнадцать минут, а пришел через три часа...
– А что Дервиш вспомнила... Мне с детства соску водкой мочили... Бывало, еще во младенчестве, отец с матерью пьют водку у стола-стойки, а я под этим столом прямо в колясочке свою уже не первую пьяную соску сосу... – голос Люльки доверительный, тихий... Она уже не кричит крайне школьное: "Дервиш, козел", но еще шугается, слегка пошатываясь на своих крайне взрослых тонких пуантах, над которыми возвышаются не по-детски точеные ноги... Эти ноги выдают ее молодость, но они же и не бегут от обалдевшего Дервиша, а неторопливо шагают рядом. Ведь куда им отбежать от себя?..
•Эстетики вычурный рантик на хамском отродье страны:
к рожденным пришит эксельбантик подобьем хмельной хохломы.
И вот уже тётки-матроны главенствуют там, где вчера
Матрёны сымали иконы и гнали святош со двора.

Иконы сегодня в божницах, мадонны в привычной цене:
чуть скрипнет в душе половица, так тут же фингал на лице..
В примочках газетные строчки привычно спасают лицо.
А мир, не дошедший до точки, привычно играет в серсо...
.
Подальше от нашей печали – знай, жмёт себе всласть на педали....
Их то и дело обгоняют девчонки в хайратниках с ранцами за плечами, мальчишки в фирмовых фуфайках на голобрюхо и все остальные, присутствие в мире которых замечать им обоим более не интересно... Похоже Дервиш впал в Люлькино детство...
И это уже пострашнее шизофрении. Будь бы Дервиш конченым шизофреником, он хотя бы частично смог оставаться собой... У кинотеатра "Флоренция" они садятся выпить по бутылочке "Пепси-колы". Совершенно устали Люлькины красивые ноги, и им срочно надо дать передых... Но тут-то как мухи со всех сторон налетают здороваться с Микки, несущиеся на него лавиной, многочисленные выпускники прошлых лет... Они выражают какие-то неведомые для него свои щенячьи восторги по поводу столь неожиданной пары – Люлька их завораживают...
Да, им нравится невольная духовная преемница Дервиша, а особенно ее искрометная молодость, и ее пышные рельефные формы, переходящие в золотое сечение мира, за которым скрываются пропорции тайных чисел, о существовании которых прошлым Миккиным выпускникам все еще не всё толком известно...
•Не марайте, мадам, ваши пальцы ваксой –
всё равно мои штиблеты разлетелись вдрызг…
Лучше сядьте, мадам, в кресло рыхлой кляксой –
ни к чему вам сейчас слёзы или визг.
.
Не питайте, мадам, редкостных иллюзий –
этот милый офорт в рамке не для вас.
Шёл в ваш дом я не к вам, а к служанке Сюзи –
ей проведана страсть, а у вас маразм.
.
Вам обилие лет с ватой в одеяле,
в вас обилие слов, ленты, плюмажи…
Клавесин помнит вас – вы на нем играли,
ну а Сюзи в любви знает виражи.
.
Не марайте, мадам, ваши пальцы ваксой –
мизантропы в бреду бродят по земле…
Может где-нибудь в вас – «Вальтер» или «Заксен»
в полночь пулю свою выпустит во мгле.
Между тем, внезапно между верным Дервишу адъютантом Люлькой и ним самим разливается такая радуга-коромысло мечты, по которой они готовы бесконечно метко идти навстречу друг другу... Это больше чем доверие юной ученицы к безалаберному миру учителя, это уже переход в прежде запретную область слияние двух миров… двое договариваются встретиться у Дервиша дома завтра.
Предложение звучит неожиданно, почти банально, но Люлька целиком с ним согласна... На мой день рождения она уже у меня была в тесной компании с поэтической здыбанке с Димкой Ами, в присутствии сердобольной мамуле то ли пота, толь информатика... В тот день они пили якобы принесенное скрадерным Димкой шампанское. Шурале с ним, с тем Димкой. В тот день праздник, кажется, удался и не выплеснул из мира Дервиша этого удивительного ребенка-женщину, о внутренней духовной силе которого Дервиш еще тогда мог только гадать...
Но пока что точно Люлька с Дервишем вызывают горько-возмущенных взгляды троещинских стариков….
•Гундосы смалят травку ганджубасо – зуд лестничных площадок – их альков:
Подъездов вымирающая раса из париев троещинских дворов.
.
Иной раз продираться в этой хмуре нелепее, чем тупо, без труда
Кружиться в пьяном вальсе во гламуре среди ушедших в кариес себя.
.
Истолчены в житейскую окрошку их вычуры не прожитых побед –
судьба к ним высылает неотложку, а их уже по жизни больше нет.
.
По «пазикам», спешащим к ним навстречу, считаются их спёртые года.
Опять хоронят их по-человечьи, опять играют лабухи жмура.

Веле Штылвелд, 2009

Сертификат Поэзия.ру: серия 619 № 72005 от 21.08.2009

0 | 0 | 1521 | 17.11.2024. 19:14:26

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []