Каштановая тень на седине
прихвачена уздечкой черепашьей,
улыбка, неизбывностью мудрей
просроченных печалей - не иначе
как мера снисхожденья с высоты
твоих годов к моей поспешной жизни.
И я смотрю, как растворяешь ты
янтарный чай сиропом алой вишни,
как колокольчик ложки и стекла
готовит детство - исподволь и русо
(горбинка носа подо льдом чела
напоминает профиль Иисуса),
как ловишь словом призраки живых
в каналах каменеющих извилин,
и я враньем раскапываю рвы
и воскрешаю тех, кто нас покинул,
вытягивая ниточки морщин
спокойствием обманутого пульса,
чтоб застывали чайные часы
на циферблате треснутого блюдца.