Белые крылья (2)

Застыл под снегом Переславль Залесский
как Китеж - у Плещеева на дне,
в его дубравах Александр Невский
езжал с дружиной на борзом коне,
как будто снится сон придонной рыбе:
дивится на подводную красу,
а мы живем оттуда на отшибе
за тридцать верст, в разбойничьем лесу,
тут света нет, сугробы да морозы,
сквозь сучья ветер рвется напролом,
нерусский черт старинную березу
под корень валит ржавым топором,
трещат дубы, вращаются планеты,
мерцает память свечкой на столе,
чего еще мы ждем от жизни этой,
чего еще мы ищем на земле?
о чем молчим в декабрьскую стужу,
о чем мечтаем с горем пополам?
Друзья, родные, - те, что грели душу,
уже давно легли по бугоркам,
их били ветры, их дожди косили,
и матери будили на заре,
родная, бестолковая Россия,
как пегая корова на бугре…

Заиндевеет глиняная крынка,
с угарной печки дым застит глаза,
дрожит шестиугольная снежинка
и на реснице тает как слеза,
что ж, этот лед и холод нам в привычку,
мы сыновья январских холодов,
за дальним лесом воет электричка
как стая не дострелянных волков,
от толкачей разит московской водкой,
в проходе ковыляет инвалид…
теленок с перерезанною глоткой
молочными губами шевелит…
а ветер заметает перелески,
дрожат над полем звездные часы,
с иконы смотрит Александр Невский
и строго улыбается в усы.






Александров

Застрял надолго.
Поезд в пять утра.
Сижу, кемарю, пиво пью с бомжами…
Где ты теперь, любимая сестра
с восторженными синими глазами?
В них плещет детство,
юность и весна,
их жизнь не обесцветила нимало…
На стынущем перроне тишина,
лишь скорый пронесется у вокзала…

Как поезд память улетает встарь;
бурлила здесь совсем иная эра,
плодя доминиканские химеры,
днесь пировал свирепый Грозный Царь;
служил царю людскими головами
кудлатый пес опричного полка,
и разливалась Серая-река
запруженная мертвыми телами…

Но тут же распевали соловьи,
зиму весна сменяла, лето - осень…
Ковал свою Державу на крови
мятущийся московский венценосец,
в крови его воинственно слилась
кровь Дмитрия Донского и Мамая,
Палеологов царственная вязь,
кровь Витовта и Кошкина-Голтяя,

кончались жены, дщери, сыновья,
не укротив стремительного сердца,
испуганные гневом Самодержца,
к врагам бежали древние Князья,
В канонах мрачных власть и веру слив,
он укротил боярскую стихию,
и, вольность скандинавскую сломив,
в казанское ярмо запряг Россию.

Здесь жезлом сына поразил отец,
мольбам Бориски в ярости не внемля,
пылал зажженный молнией дворец
и чёрный гроб из тучи пал на землю…
Свистели по болотам кулики,
а честники их били для забавы,
отсюда шли железные полки
на все четыре стороны Державы,
сливались вместе спесь и простота,
вопль дьявола и ангельские звоны,
и всюду два катарские перста
торжественно вздымались на иконах!


По всей Европе мутная волна
захлестывала искру реформатов:
дробила кость стальная борона
латинских булл и засланных легатов,
Филипп и Альба Фландрию сожгли,
как, якобы, им повелел Распятый,
на Темзе к Мэри головы несли,
в Париже жег за ересь Карл Девятый,
костры и плахи без конца цвели
от Кракова до Гента и Мадрида,
зверели инквизиторы Аида,
а гёзы жгли на море корабли…


Когда же рясы и святые столы
Царя нудили развязать резню,
он отвечал: «Караю я крамолы,
но никого за веру не казню!»
О вере дискутировал он жарко,
и, переспорив езуитский толк,
он им кричал, что Римский Папа-волк,
а лютеран лупил по плеши палкой!


Давно минули эти времена,
но их огонь еще незримо тлеет,
живи! моя нетленная страна,
пусть Божья воля над тобой довлеет…
Но вот и поезд.
Снова мне пора,
и снова ветер утренний повеял,
я еду в край блаженных берендеев,
до новой встречи, милая сестра…

Александр Демидов, 2009

Сертификат Поэзия.ру: серия 1256 № 69888 от 15.05.2009

0 | 0 | 2458 | 17.11.2024. 20:48:43

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []