Ицик Шрайбер- "безродный космополит".

У него вообще прошла тяга к писательству. Лизать, извините, ж-пу партии , правительству и лично товарищу Сталину « ради нескольких строчек в газете»?! В газетах и даже журналах он уже себя видел, даже две премии получил . А теперь, года два, наверно, не мог из себя слово выдавить. Филфаковская наука его тоже не грела – такая же проститутка. ... Впрочем, он ее тоже не грел : «ициков» в аспирантурах не оставляли, определяли в учителя. Ну в учителя – так в учителя : тему диплома он выбрал педагогическую – по Макаренко, благо коммуна имени Дзержинского, где в свое время Макаренко перевоспитывал уголовников, была тут же под боком в Харькове.
В конце концов, Ицик Шрайбер пошел служить «русаком» – учителем русского языка и литературы в среднюю школу на хулиганской городской окраине . Но партия его и там достала. Правда, сезон охоты в том году открыли на другую дичь: «врачей-убийц», агентов загадочного «Джойнта», которые зачем-то морили советских вождей в кремлевской больнице. Под это дело и в Харькове нашли отравителей. Долго искать не пришлось. Спроси в то время любого харьковчанина :
- Назовите еврея-врача, навскидку, не думая : кто первым придет в голову..
- Профессор Коган-Ясный.
За то и взяли. И он быстренько там признался, что является агентом Джойнта… А когда, в отсутствии врачей-отравителей, кремлевский горец сам околел, и профессора Когана-Ясного отпустили, то первое, что он сделал, войдя в дом родной, - полез в энциклопедию выяснять, что оно такое Джойнт.
А причем тут ваш Ицик?- спросит меня читатель и будет прав: Ицик тут не причем, но он сам напросился.
Как только прочитал в газете «Правда» про врачей, так и понял – это про евреев. И не он один. На заводе имени Шевченко, куда Ицика послали читать лекцию о советской литературе во время обеденного перерыва, рабочие, как сквозь строй, его пропустили: мало того, что мешает нормально пообедать, так еще и еврей. И под двойным впечатлением: от «Правды», и от взглядов русских людей,- Ицик пришел в родную школу, где, как назло, вырубился свет, и ученики второй смены в темноте давили друг друга в раздевалке. Одна девочка вопила не своим голосом, учительницы, прижатые к стенкам на лестнице, не могли ничего сделать, а Ицик вошел с улицы, и, вообще, он был единственным мужчиной. Прорвался к раздевалке, расшвырял идиотов, высвободил орущую девочку…Но пока он все эти пассы производил, один верзила – десятиклассник в темноте за его спиною успел раз пятнадцать с удовольствием повторить:
- Здг-г-аствуйте, Изг-г-аиль Яковлевич!
Ицику очень хотелось дать ему по морде, но удержал себя от антипедагогического поступка и, когда дали свет, вежливо пригласил следовать за собой в учительскую. Там он подвел его к учителю математики- секретарю партийной организации:
- Растолкуйте , пожалуйста, Иван Дмитриевич, юному антисемиту, в чем состоит ленинская национальная политика.
( Вот даже так!)
- А-а…да он дурачок, - отмахнулся секретарь партийной организации, - пусть идет.
- Гы -гы,- обрадовался юный антисемит и двинулся к выходу…
И тут учитель Шрайбер повторил, наконец хрестоматийный подвиг Антона Семеновича Макаренко, описанный в знаменитой «Педагогической поэме : вышиб балбеса подзатыльником за дверь.
Все учительницы в учительской, как по команде, уткнулись в классные журналы : мы ничего не видели... Но партия только того и ждала. Ну, не вся партия, а пока лишь инспектор РОНО товарищ Егин, который в ожидании «слушного часа» пытался хоть на чем-нибудь Шрайбера уесть. Он сидел на уроках русской литературы, но Ицик, и даже его ученики, знали литературу лучше товарища Егина . Он устроил Шрайберу экзамен по марксизму- ленинизму, но Ицик из экзаменуемого тут же, на глазах у коллег-учителей превратился в экзаминатора и осмеял товарища Егина. Тогда товарищ Егин обвинил товарища Шрайбера в том, что тот на своих уроках ни разу не процитировал товарища Сталина. Но хитроумный Шрайбер и тут выкрутился:
- « Итак»,- объяснял он ученикам,- как сказал товарищ Сталин,- Онегин едет на бульвар, «ибо» там он гуляет на просторе.
- Сталин этого не говорил,- заикнулся, было, товарищ Егин…Но проклятый Шрайбер опять его осмеял:
- А вы читали Сталина? Советую почитать. «Итак» и «ибо» – его любимые слова.
А теперь представьте, какую радость доставил Шрайбер Егину своим антипедагогическим поступком.
Не важно, что все учительницы «ничего не видели», не важно, что сам ученик «не заметил никакого подзатыльника» (ребята из класса наказали «молчать в тряпочку», другого учителя они не желали, даже письмо написали в Москву , в ЦК комсомола в его защиту), важно, что секретарь парторганизации поспешил доложить. Хотя потом долго перед Ициком извинялся:
- А вдруг бы кто–то другой донес , с меня бы потом спросили: почему не ты ? Логично?
Ну о чем спорить с математиком?..Инспектор Егин был на подхвате, и вскоре по всем школам города развесили фантастическое сочинение ГорОНО - приказ, а, скорее, сказ, об учителе Шрайбере,Израиле Яковлевияе, который русских мальчиков не любил и систематически применял к ним антипедагогические методы воспитания , в то время как ученикам еврейского происхождения, даже совсем наоборот, ставил незаслуженные пятерки. Но этого вышеупомянутому Израилю Яковлевичу , видимо, показалось мало, потому что в один прекрасный день он взял ученика такого-то ( русская фамилия) да зверски избил только за то, что бедный ребенок в этот день неоднократно , встречая учителя на перемене , вежливо с ним здоровался .
Кстати, «зверски избитый » мальчуган был выше Шрайбера на полторы головы и мастер спорта по боксу, так что, при желании, мог бы нашего Ицика соплей пришибить .
Но он этого не сделал, даже наоборот: получив по шее, сей славный юноша вернул Ицика Шрайбера русской литературе. Ицик не умел скучать. И, когда его изгнали из учителей, вновь взялся за старое. На этот раз он сочинял сатирическую комедию. Хорошая была бы комедия, если бы вождь не опрокинулся, и не стали реабилитировать врачей- убийц. Ицика тут же вызвали в Горком, сообщили, что он, оказывается, никого не бил – секретарю парторганизации просто померещилось- и товарищ Шрайбер может продолжать трудиться в области здравохранения …, пардон, - на ниве просвещения…
Пришлось еще пару лет пахать эту ниву, но теперь он был умнее. За год остракизма, которому его подвергли, он понял, что самое святое дело для писателя в стране большевиков – это так называемая халтура . Не хочешь быть литературной проституткой типа Сафронова, Бубенова , Кочетова , а желаешь остаться честным-благородным «жрецом чистого искусства и жить в башне из слоновой кости» , займись, друг любезный, литературной поденщиной в жанре сатиры и юмора. « Критика и самокритика – основная движущая сил нашего общества», « Нам свои Гоголи и Салтыковы- Щедрины нужны» – это кто сказал? Это партия сказала. Так пусть теперь платит деньги и заказывает музыку.
И Шрайбер писал интермедии для подбитых ветром эстрадных «пошляков»- конферансье, куплеты для них же, репризы для клоунов в цирке, сценарии аттракционов для львов, медведей и лошадей, эстрадные обозрения, программы студенческой и всякой прочей самодеятельности, пьесы для театра кукол ( ну, это уже высший пилотаж!) и даже немножечко в театре кукол играл .
Правда, « Нам не всякие нужны Салтыковы-Щедрины
И такие Гоголи, чтобы нас не трогали».
Но тут уж дело мастера боится .Ходить по проволоке под куполом цирка ничуть не безопасней, а ходят каждый вечер, как проклятые. Если «кто-то кое-где у нас порой честно жить не хочет», так уж, кто этот «кто-то», и, где это «кое-где», он заседает , зритель и сам знает - не глупее тебя. Чего нельзя сказать о начальстве, которое «визирует» и «литует»…
Любая бумажка, будь это хоть пригласительный билет или вывеска общественного сортира, должна была пройти ЛИТ – учреждение сугубо засекреченное. Одного из студийцев Гельфанбейна, тишайшего украинского хлопца, который в сухую погоду ходил в галошах, чтоб никто не увидел, как его чоботы просят каши , Союз писателей устроил туда на службу из гуманных побуждений. И там пропадает какая-то секретная бумага. Сотрудники в ужасе, начальство на грани самоубийства, как вдруг наш хлопец находит бумажку в своей галоше. Он, оказывается, ее тудазасунул, чтоб галоша не спадала. Естественно, человек бежит обрадовать начальство с криком, как Архимед : «Эврика! Нашел!..
Ну его и уволили…Такое, вот, учреждение. Любой чиновник этого подвального ведомства мог, при желании, отменить, скажем,…орфографию, либо что-то в ней изменить…Не верите? Так вот вам пример.
Цензором, в Харьковском ОблЛИТ-е , когда Ицик стал туда ходить, служил отставной полковник каких-то канцелярских войск, в порыжевшем кителе без погон .На его незаметном лице, при ближайшем рассмотрении, можно было различить только бдительные глазки.
И, вот, он подносит страницу опуса Ицика Шрайбера поближе к своим бдительным глазкам и спрашивает :
- Это у вас что?
- Что вы имеете в виду?
- Вот тут… три точки. Зачем?
- А-а…Ну, это многоточие. Знак препинания такой. Выражает незаконченную мысль.
- Хорошо бы закончить.
- Так не интересно. Читатель должен сам догадаться, что автор хотел сказать.
- Вам не интересно, а нам интересно, что вы хотели этим сказать. У нас «Управление Охраны Государственных и Военных тайн в печати». А вдруг вы хотите выдать тайну?
- Где?! Здесь же все написано! Он, герой, говорит ей, героине : «Пойдем…» Многоточие. А она продолжает его мысль : «В кино». И они идут в кино, а не на секретный военный объект. Дураку ясно!
- Вот и подумайте : зачем вам здесь многоточие?
Ицик забирает свою рукопись, идет к машинистке и просит всю рукопись, 30 страниц, перебить заново от начала до конца без единого многоточия.
И тот же Великий Безликий, отменивший знак препинания – многоточие в русском языке, охотно ставит заветную печать, еще и добавляет от себя лично:
- Ну, согласитесь, я был прав : этот вариант гораздо свежее, я бы сказал даже, оригинальнее. Моя супруга читала, дочка –тоже. Нам, вообще, нравится, как вы пишете.
Ицику уже и самому нравилось дурачить советскую власть за ее же деньги. Не ахти какие, но уже можно было ниву просвещения не пахать – и он бросил школу, перешел на литературные хлеба.
Переход был связан с некоторыми потерями, которых сам Ицик даже не заметил, но зато папа Шрайбер-старший посчитал настоящей трагедией, выпавшей на долю его беспутного сына:
- Ты знаешь, кто ты теперь такой?! Тунеядец!
- Но я же зарабатываю даже больше, чем в школе.
- Он зарабатывает…Ха-ха! Кабы не мой дурень, я бы тоже посмеялся!..Ты даже не член профсоюза!!! Найди мне другого такого идиота в Советском Союзе - и я преспокойно лягу в гроб!..
Искать другого такого было бессмысленно- так что папа Шрайбер мог жить вечно.
Но, кроме папы, никто в городе не задумывался над Ицика социальным положением. Руководящие дамы из отдела культуры
могли спать спокойно : было кому «обогащать репертуар сценических учреждений легкого жанра».Товарищу Шрайберу даже выдали как-то пригласительный билет на Открытое собрание партактива совместно с представителями творческой интеллигенции города Харькова .
На том собрании выступил с докладом, для того и приехавший из Киева, секретарь ЦК по пропаганде товарищ Скаба.
«Допов1дь» товарищу Скабе, должно быть, рожали целым институтом, была она длиною в жизнь, и он прилежно отрабатывал свою немаленькую зарплату : то есть что-то такое невнятное бубнил и бубнил по бумажкам ,- казалось, этому не будет конца.
Чтоб не заснуть, Ицик веселил себя воспоминаниями о разных забавных случаях, связанных с подобными собраниями и речами.
Рассказывали, что в Киеве, после очередной погромной речи того же руководящего товарища, кто-то из письменик1в- «пидлабузник1в» ( подхалимов) , поспешил с «кумплиментом»:
- Слухати допов1дь товариша Скаби – як ц1луватись з тигром: 1 страшно , 1 солодко.(сладко)
На что великий украинский юморист Остап Вишня, успевший отсидеть свое в «гулаге», бросил реплику с места:
- Не туди ц1луете.
… А Скаба бубнил уже третий час, и стопа бумажек перед ним, казалось, нисколечко не похудела. Не иначе, как партия изобрела вечный двигатель.
И тогда Ицик Шрайбер встал и тихонько пробрался к выходу. Он прошел пустое фойе (действие происходило в «Держопере»- театре оперы и балета), подошел к барьеру гардероба и подал гардеробщице номерок.
Однако она не спешила выдавать ему его «полпердяйчик» .
- Низзя, - Велели никому пальта не выдавать без разрешения.
- Но это мое пальто.
- Мало, шо твое. А где у тебя разрешение?
- Но у меня – номерок! Я тебе дал пальто , ты мне - номерок. Теперь я тебе возвращаю номерок, ты мне - пальто. Какое еще, к чертям, разрешение?!
К ним подошел администратор:
- Напрасно шумите. Пока мероприятие не кончится, верхнюю одежду никто не получит.
- Но это моя одежда! Кто вам дал право не отдавать мне мою одежду?
- Вы что, маленький? Не понимаете : если мы начнем выдавать пальто, в зале никого не останется – каждый захочет уйти. Не думайте, что вы один такой умный.
- Но это мое пальто! Я его купил за свои деньги!
- Вам сказать?
- Ну.
- Есть личное распоряжение самого товарища Скабы: никому не выдавать пальто из гардероба.
- Вот ему и не выдавайте! Пусть распоряжается своим пальто! А это мое!
- Товарищ Скаба раздевался в кабинете директора, как я могу ему не выдавать. Вы шутите…
Ицик не шутил, его несло…« По натяжке бить не грех» ,- помнилось с дворового детства. Когда кто-то из пацанов неосторожно наклонялся так, что натягивались штаны, он тут же получал поджопник. А сейчас сама партийная власть показывала Ицику «натяжку» . Не упускать же случай… Советский беспредел имел одну слабость: им всегда хотелось «соблюсти невинность» – то есть видимость законности. У папы Шрайбера был друг, еще со времен подполья, старый большевик Михайлов. В 37-м он вторично ушел в подполье, на этот раз, прятался от своих же большевиков. Когда все, кто хотел его посадить, пересажали друг друга, он вышел на свет…Но в 49-м его все-таки достали, объявили американским шпионом. Следователю не хватало только одного для полноты картины :
- Кто тебе давал задания?
- Лично сам президент Трумен во время Ялтинской конференции, - отвечал Михайлов «на голубом глазу», а сам в это же время изловчился через влиятельных друзей передать письмо товарищу Сталину. Мол, вот вам пример, как мне «шьют дело» : никакого Трумена не было на Ялтинской конференции , там лично вы, дорогой товарищ Сталин, заседали с Рузвельтом, а не с Труменом.
В результате, Михайлов отделался выбитыми зубами и порванными барабанными перепонками. А где теперь тот неграмотный следователь? Ау! … Да и сам великий вождь к тому времени уступил место «властителям слабым и лукавым», и «Иванова 12» уже не было таким пугалом для Ицика, пережившего худшие времена.
Короче , Ицик уже не мог остановиться :
- А вот я сейчас вызову милицию! Где у вас телефон?
- Вон у нас милиционер на входе.
- Товарищ милиционер! Меня ограбили: забрали пальто и не отдают.
- А вот я вас сейчас выведу, чтоб не хулиганичали.
- Я сам выйду, только пусть отдадут мое пальто! На улице холодно! Я буду кричать на всю улицу: «Раздели! Ограбили!»
Пока они так дискутировали, в зале объявили перерыв, фойе наполнялось людьми, товарищ Скаба тоже вышел прогуляться, шум, поднятый Ициком, видимо, привлек его внимание, и он, в сопровождении свиты из местных идеологических начальников, подошел к гардеробу.
- Что тут у вас происходит?
- У меня было пальто, - поспешил объясниться Ицик, - вот от него номерок, и вон оно там висит, отсюда видно, но мне почему-то не отдают.
- Потому что товарищ хотел уйти с собрания, - сказал администратор.
- Та-ак…- секретарь ЦК посмотрел на Ицика Шрайбера, « как солдат на вошь».- Небось, член партии.
- Кто? Я?..
- Все равно не имеете права : собрание общее.
- А пальто мое! Я на собрание не претендую, только – на пальто.
Скаба, видимо, понял с кем имеет дело, и обратился к сопровождющим его лицам.:
- Неужели у вас нет на него управы? Он где работает?
- Нигде. Лицо свободной профессии.
- Значит член союза. Скажем, художников…
Председатель местного отделения Союза Художников тут же поспешил отречься:
- Что вы?! Таких не держим!
- Ну – композиторов.
- Наши честно отсидели весь доклад, никто не вышел.
- Тогда понятно : писатель.
- К счастью, товарищ Шрайбер в членах Союза Писателей не состоит.
Высокий киевский гость уже начал терять терпение:
- Да что вы мне тут сказки рассказываете? У нас нет таких людей, которые бы никому не подчинялись!..Ты что, - он возрился на Ицика,- не советский человек?! Тебе закон не писан?!
- Вот именно, я советский человек, товарищ третий секретарь, и, вы правильно заметили,- должен кому-нибудь подчиняться. Вот я и подчиняюсь Советской Конституции, основному закону, который что гласит?..
- Ну что?
- Ну то, что у нас в социалистическом обществе частная собственность на орудия и средства производства запрещена, да?
- Ну да.
- А личная собственность разрешена, да?
- Да. И что из этого следует? Не вижу связи.
- А пальто? Пальто – моя личная собственность. Отнятие у частного лица личной собственности квалифицируется Уголовным кодеком как грабеж! А товарищ милиционер, которому я обратился за помощью, еще меня самого хотел выбросить на мороз. Вот кому закон не писан. А ведь еще Маяковский писал « Моя милиция меня стережет».
Никто не заметил, что Ицик переврал Маяковского: не стережет, а бережет -, все теперь смотрели на стража порядка, который как будто проглотил помидор: мычал и наливался соком.
- Отдайте ему пальто, - сказал секретарь ЦК, - и чтоб мы его больше здесь не видели.
Ицик схватил свой « полпердяйчик» и помчался домой, где его уже ждал полусобранный чемодан. Ангел- хранитель Случай, как всегда, своевременно подготовил ему путь к отступлению. Фирменный 20-й скорый поезд Харьков -Москва дал прощальный гудок, и нетипичный советский гражданин Ицик Шрайбер стал ,как сказал бы доцент Эпштейн, одиозной фигурой : теперь он не только не состоял в профсоюзе – он жил отныне в столице нашей родины Москве 15 лет без московской прописки.

Марк Азов, 2008

Сертификат Поэзия.ру: серия 1218 № 65426 от 27.10.2008

0 | 0 | 1772 | 25.04.2024. 02:50:29

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []