Почтовые кошки

« …и дождь впустить,
и накормить кота»
А. Брунько
Кошки переловили всех почтовых голубей. Теперь сами разносят почту. Ну, вы понимаете, всё это кошачье отродье – какой от них прок? Граждане, если хотите вовремя получать письма и газеты - привязывайте своих собак. Кстати, почему собаки бывают ездовые, ведь они ещё не поели всех лошадей, ослов и верблюдов? Представьте себе почтового, тьфу! - ездового осла! Ну, уж нет, пусть лучше будут почтовые кошки – они не так упрямы и едят мало, и пусть почтмейстером у них будет матёрый полосатый кот с рваными ушами.
Такие коты - битые жизнью, а потому угрюмые и недоверчивые - всегда вызывали моё уважение. Но мой сосед, старорежимный богатяновский голубятник, ненавидит котов нежно и последовательно. По части всяческой отравы он превзошел бы, наверное, самого Цезаря Борджиа, а по части хитроумных капканов и ловушек – знаменитого Дерсу Узала. Остается только поражаться упорству и бесшабашности котов, которые со всей округи крадутся к голубятне попытать счастья. Назад возвращаются немногие. Это они в вашем присутствии мурлыки, лежебоки и сибариты, но когда наступает ночь – это безжалостные расчетливые хищники. Недавно, выгуливая по ночному бульвару своего стаффорда, я видел, как некий крупный кот крался за моим псом по всем правилам охоты, выслеживал, стелился по траве и каждый раз оказывался в наиболее выгодной позиции для нападения. Бедный мой песик, что бы с ним сталось, будь он разиков эдак в пять меньше. Что до него, так он котов в упор не видит, игнорирует напрочь. Один кот-пацифист, питомец моего друга, умудрился даже потереться о свирепую морду моего ошалевшего от такой наглости пса.
Чудны дела твои, Господи.
Так о чем это я? О котах, о собаках или ослах? Наверное, все-таки, о котах. Настоящих ослов я видел считанные разы (с ушами и с хвостом). Собаки, хоть и любимы, но понятны, как закон Бойля – Мариотта, а вот коты – это представители загадочной неземной цивилизации, неопознанные и непознаваемые, не поддающиеся никакой дрессировке в том виде, в каком ее понимает большинство. Те чудеса, которые проделывает с кошками Юра Куклачев, сам похожий на породистого кота, невозможно объяснить законами дрессуры. Просто кошки очень любят своего вожака и поэтому, чтобы не ставить его в неловкое положение перед публикой, выполняют все эти трюки добровольно, как равноправные партнеры. Ведь это же бизнес.
Не знаю, люблю ли я котов? Наверное, люблю, «но странною любовью». Никогда не раздражают меня колоратурные вопли ночных кабальеро при разрешении пограничных и матримониальных конфликтов. Как прекрасны, грациозны и забавны разъяренные коты, когда один из них что-то убедительно втолковывает другому на ухо, а тот, другой, изумленно ему внимает, как будто слышит эту небылицу в первый раз.
Никогда не возникает желания примостить котейку на коленях и чесать ему всяческие актуальные места. Ну, разве что сам уляжется и задремлет. Вольному – воля, но как тогда прикажете вставать, если позвонят в дверь или по телефону. Ведь сон – это неотъемлемое и неоспоримое достояние любой земной твари, да я и сам не люблю, когда меня неожиданно (да кто вообще во сне ожидает побудки) поднимают с лежбища. А сон кота – это священнодействие, магический обряд. Как монахи молятся за нас, грешных, так и коты спят за всех за нас, хронически не выспавшихся, досматривают обрывки наших сновидений и потому знают о нас больше, чем мы сами. Не будите спящего кота, быть может, именно в этот самый момент он досматривает ваш сон и расставляет недо- расставленные вами точки над «i» или над «ё», или над чем-нибудь ещё. Чтобы следующий свой сон вы уже начали смотреть с титров, с первых кадров, а не с середины вчерашней кассеты.
О! Мои любимые коты, сотоварищи моих ночных бдений, лекари моих бессонниц. Испытанный метод: чтобы заснуть, надо представить себе самозабвенно спящего кота.
В детстве у меня не было ни собак, ни кошек – родители запрещали приносить домой любую живность. Дома соблюдалась стерильная чистота. Когда не стало отца, мама, жившая тогда отдельно от меня, спросила совета: как жить дальше? Я порекомендовал сменить допотопный «Рубин-202» на цветной телевизор с пультом и завести кота. Мама не сделала ни того, ни другого. И напрасно.
Если хорошо припомнить, то в моей жизни по-настоящему было всего два кота. Первым из них был Эскиз, пушистый кот натурально персикового цвета. Он увязался за мной во время одной из моих ночных прогулок. Спокойно и смело вошел поперед меня в квартиру и остался жить на правах хозяина. Он великодушно принимал мои подношения, делил со мною скудный быт бедного художника и непризнанного поэта и всегда был весел и беззаботен. По осени бывали назойливыми серые гостьи, и я научил Эскиза ловить мышей. Он был прилежным учеником, но есть мышей отказывался. Он забавлялся с ними, подбрасывая и жонглируя, и однажды, заигравшись, отпасовал мышь прямо под буфет. Сутки он сидел в засаде перед буфетом и мышь не выдержала: вышла обреченно ему навстречу с поднятыми лапами, сдаваясь, как фашистский оккупант из бункера. Обошелся он с нею как воин – съел сразу, не мучая и не измываясь.
Подарили как-то нам с Эскизом месячного щенка, внебрачного сына породистой болонки. Назвали мы эту безотцовщину Тюбиком – во-первых, как еще называться собачке художника, во вторых, он и вправду был похож на мохнатый тюбик, когда делал это. Ну, вы понимаете, что. И стал Эскиз его воспитывать, а поскольку у Тюбика начали чесаться пробивающиеся зубки, то кот подставлял ему те места, которые чесались у него. Полный симбиоз получился. В результате Тюбик научился потягиваться по-кошачьи, выгибая спину и издавая звуки, отдаленно напоминающие мяуканье. Научился Тюбик и драться с котами – подлетая на всем скаку к полосатому, в самый критический момент тормозил, разворачивался и успевал подставить под когти противника кудлатый хвостатый зад, а потом лягал опофигевшего кота задними лапами. Ну, хоть в цирке показывай.
Потом Тюбика взяли жить к моей теще, в частный сектор. Он стал любимцем всей улицы. Чего только стоило его жалобное подпевание молочнице, которая голосила по утрам: - Ко-мала-ко-мала-ко-мала… А однажды, когда к соседям приехал богатый родственник на иномарке длиной с пол-квартала, Тюбик под шумок умудрился стащить из машины палку финского сервилата, шибко дефицитного по тем временам продукта, и честно принес добычу в дом. Никто не остался обижен.
Эскиз долго еще звал Тюбика, искал его и не находил. Потом Тюбика не стало – соседи, пока никого не было дома, сдали его в «будку». Добрые люди. Потом не стало и кота – он закончил свои дни почти, как Сократ – съел отравленную мышь. Мир его праху.
Вторым в моей жизни котом стал Рыжик, близкий родственник прославленного Бориса из рекламы «Кити-Кет». Несмотря на это, родство со всероссийской знаменитостью его не испортило – он был резв и в меру скромен. Но это уже другая, серьёзная история, в которой есть и любовь, и разлука, и отшельничество, и искренняя дружба.
А все началось с того, что я влюбился. Влюбился по самые уши, как студент. Моя возлюбленная оказалась пианисткой. Преподавала в музыкальной школе, успешно концертировала по Западной Европе. По вечерам она устало наигрывала мне на рояле что-нибудь из Шопена, из Шуберта или из Гершвина, и я сам себе начинал казаться счастливым героем какого-то сериала. Да, да! Я был настолько переполнен счастьем, что не узнавал сам себя. Я боготворил ее жилище, я умилялся всем этим дамским фенечкам и безделицам: вазочкам, оборочкам, кружевам и фонтанчикам. Все было подобрано тщательно, со вкусом, действительно, как в кинопавильоне. А посреди всего этого великолепия в почетном плену томился Рыжик.
Попал он в этот дом где-то даже мистически: в Год Огненного Кота больной, голодный и бездомный поскрёбся лапкой в машину моей возлюбленной и был принят и обласкан. Ему были сделаны все прививки от всех напастей, навсегда выведены блохи, он был искупан и причесан. В одном только он был обделён: его не выпускали на улицу. И он часами сидел у окна, глядя сверху, как полнокровно и содержательно проистекает внизу кошачья жизнь. Несколько раз он даже сбегал из дома и мне приходилось искать его, продираясь сквозь кусты и изгороди. Он не прятался, не убегал, а послушно и обречённо давался мне в руки и я нес его обратно. А следом за нами бежали, провожая его, уличные приятели и я представлял себя царским сатрапом, а его, Рыжика – народовольцем. Его опять купали, причесывали, и он занимал свое место в квартире согласно штатному расписанию.
Но была у моей возлюбленной, как бы это сказать, «одна, но пламенная страсть»: мечтала она завести собаку породы «колли». Ей казалось, что среди всего этого великолепия не хватает собаки именно этой породы. И это, в конце концов, стряслось. В квартире завелся шебутной щенок-переросток и у Рыжика начались беспокойные дни. Эта молодая сученка преследовала его везде: когда он подходил к своей миске, когда отдыхал на ковре, когда мостился в своем кошачьем клозете. Спасение наступало только на балконе, куда его запирали, не находя ничего лучшего.
Моя возлюбленная придирчиво отслеживала все этапы возрастания этого безмозглого недоразумения черной масти с маленьким белым галстучком на груди, и все выискивала долгожданные приметы благородной породы, но тщетно. Что-то тут было нечисто. Мы поехали к тем людям, от которых к нам попало это животное. Нам предъявили маму, предъявили папу, все колли, как колли, хоть тресни, но их чадо со временем все больше и больше стало походить на безмозглого ризеншнауцера. В которого оно, чадо, в конце концов, и превратилось.
О, таинственная, переменчивая женская душа! Пока шли все эти диспуты о странностях собачьей наследственности, Рыжик уже оказался как бы и не совсем ко двору. Но что особенно интересно, перестал вписываться в шикарный интерьер и я. И мною было предложено хозяйке отпустить нас с котом в деревню, точнее на хутор, куда я уже все чаще наведывался и гостил урывками сам у себя, окруженный книгами, черновиками и инструментами. С почти нескрываемым облегчением высочайше и всемилостивейше нам было позволено удалиться.
Вот так и началось наше с Рыжиком добровольное отшельничество. Никто не "топтал" нам сознание, никто не мучил нас своею заботой и вниманием, никто не мешал нам вести вольную жизнь гордых изгнанников в единении с природой, на стыке Степи и моря.. Мы сдружились с Рыжиком «словно ссыльнопоселенцы» и сам чорт был нам не брат. Летом котейка ловил стрекоз, бабочек и ящериц, к осени пополнял свой рацион, охотясь на полевок, полчища которых осаждали мой дом и по ночам раздавался леденящий душу хруст поедаемых грызунов. Кот до того разъелся на дармовщинку, что мышей уже почти не ел, а просто складывал их рядком и подолгу медитировал над ними.
Спал он, по обыкновению, у меня в ногах, но частенько ночью укладывался именно на то место, которое у меня ныло или побаливало. Он развлекал меня, смешил, откидывая такие коленца, взлетая при моем появлении по стволу сирени, что порой напоминал простодушного диснеевского обормота или модного шоумена.
Он определенно был необычным котом. У него был открытый, искренний взгляд, лишенный вороватого лукавства и задних мыслей, он никогда не воровал со стола. Порою Рыжик казался мне заколдованным принцем или одной из реинкарнаций давно ушедшего друга детства.
Наша общая с Рыжиком знакомая иногда приезжала навестить нас, привозила гостинцы. Мне – чаю и дорогих сигарет «Captain Black», Рыжику – «Kitekat». Он сдержанно приветствовал её и, то ли из вежливости, то ли, что б не подводить своего знаменитого сородича Бориса, съедал подношение.
Однажды она приехала, несколько озадаченная, зашла ко мне в кабинет, устроилась в кресле у письменного стола, стала машинально перебирать всяческие предметы и атрибуты писательского быта: старинную перьевую ручку, чернильницу, курительную трубку, бумаги. Потом, немного погодя, тоном, не предполагающим апелляций и снисхождения, заявила:
- Я забираю у тебя Рыжика.
Ну, вот, подумал я, пошла вода в хату. Видимо, это разминка, а следом наступит и моя очередь. В принципе, я где-то внутренне был готов к почётной капитуляции.
- На пару недель, - сказала она, - у мамы в доме завелись мыши.
Перед глазами успела промелькнуть весёлая мультяшная суета, как мы вдвоем с Рыжиком ловим мышей у мамы дома. Две недели. Но потом, отогнав наваждение, я стал всячески отговаривать её, говорить об ужасных враждебных котах в мамином дворе, о сложившемся там кошачьем мирке, который будет третировать чужака, но она была неумолима.
- Как бы я ни любила нашего котика, но мамино самочувствие мне дороже.
Это был бронебойный аргумент, да и кот, в конце концов, формально был как бы её. Крыть мне было нечем.
Тут меня позвали, кажется, сосед. Я вышел, минут через пять, семь вернулся.
Смотрю, наша гостья неподвижно сидит за столом, держит в руке исписанный лист бумаги и задумчиво смотрит куда-то в пространство.
- Нет, - внезапно тихо и грустно сказала она, - после того, что я тут у тебя прочитала, мне будет жалко забирать Рыжика, ты уж прости меня за мою настойчивость. Пускай живёт у тебя в доме, здесь ему будет лучше.
Ну вот, подумалось мне, чудны дела твои, Господи! Стихотворение то было про Рыжика. И про наше с ним на хуторе житьё-бытьё.



30 апреля 2007 г.

Владимир Ершов, 2008

Сертификат Поэзия.ру: серия 999 № 63669 от 07.08.2008

0 | 0 | 2155 | 25.11.2024. 01:48:45

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []