В лиловой тишине
над музыкою мая
вся в облаке —
луна.

А лошадь
под луной
тянулася к реке
пугливая, немая.
Хотел взнуздать её…
Да чересчур хмельной.

Ещё была звезда —
печальница златая,
послушница небес,
игуменья полей.
Горела высоко,
псалтирь без слов читая.

И лошадь,
да и я,
молились рядом с ней.

— Святая тишина, —
скажу, не согрешая.

Покой и благодать
вдохнув —
как бы во сне —
заржав и задрожав,
и губы
в кровь кусая,
вскачь
лошадь пронеслась
над плёсами —
к луне.