Откроем этюдника тьму,
достанем бездонные краски,
смешаем слепую сурьму
с порывистой охрой.
С опаской,
по капле цедя киновАрь,
свой замысел впишем в картоны…
А, может, отыщем словарь?
И строчки положим с наклоном,
с нажимом чеканя глагол
колючий, пронзительный, страшный.
А дальше, верша произвол,
эпитет достанем, как рашпиль.

Отдраим и степь и простор
до их первобытного цвета,
чтоб красок могучий фольклор
с бессмертьем достиг паритета.

Пусть в далях, открывшихся вдруг,
стремительный ветер струится
и, взгляд напрягая и слух,
в нём плавает хищная птица.

Пусть нечто, что краска не зрит,
сквозь контуры рвётся наружу,
притягивая, как магнит,
свободные волю и душу… -
преследует жизнь, как маньяк,
в великом и вовсе ничтожном!
И, кажется, дай только знак
и станет бессмертье возможно.