Чертежник. Маленькая поэма

1.
Когда по жизни керосин
и ты с утра ни-ни
воспряв c постылой простыни
ни зги не видишь ни раза
с утрянки и твой чум
кривой на все углы
давно постыл и некрасив
еще спросонья ни бум-бум
не смысля ни аза
идешь-бредешь во мглу из мглы.

Твой ангел как автопилот
или как черт тебя ведет.

Глядь, одноногие столы,
аки поганки, а округ
пиют мед-пиво друганы,
от воблы ржавой солоны,
такие, право же, ослы,
но всякий брат и друг.

Всё это дело под мостом.
Он паузу земли
замкнул – зевок, творимый ртом
в железе крепких фикс.
А нам плевать, когда вдали
удары букс пронзает свист,
и гром идет над головой,
мы важно молвим: «Сто Второй»
и наливаем по второй.

Грудная кость дрожит в ответ
мембранам воздуха, когда
пойдут цистерны, застив свет,
и заклекочут провода.
По чуткой влаге в стакане
от стенок к центру рябь идет.
И что-то жалкое во мне
саднящей трещинкой поёт.

Здесь, под твердыней чугуна
склады и наша чайхана,
«Запчасти» и дары бахчи,
как звери, в клетке.
И почти
непосещаемые – но
всегда открытые «Очки» –
неона полное окно!

Пусть и дремучий, как халдей,
наш край – Таблица в щедрой гамме
насущностей, как сталь и соль,
веществ фундаментальных – столь
общеполезных для людей,
что можно двинуться мозгами.

Не хватит пальцев: цинк, сурьма,
свинец, мышьяк и сера. Ма-
рганец, броню крепящий,
чтоб на запоре быть границам
державы нашей, к славе вящей.
И то! – покой нам только снится.

(Всего не обскажу вполне,
Но счетчик Гейгера – при мне).

Сим победиши. А когда
душа горит – влечет нужда
кривой дорогой прямиком.
Идешь-бредешь, как раб, сюда.
И мы себе галдим ладком
и балуемся пивком.

Да будут присно спасены
от горших бед и бодуна
девахи, павшие до дна
и правильные пацаны!
Вот моя мысль и мой девиз.

Итак, «катиться дальше вниз»
кривая моего сюжета
зовет, как гаммелненских крыс,
событья к краю парапета.

Я объявляю чудакам,
до се дошедших, я – чертежник,
раб сопромата, пеликан,
глотатель калек. Я – треножник
для замыслов, чья цель – секрет.
Не чернокнижник ли? – о, нет.
Я белый воротник в конторе,
кующей, недругам на горе,
возмездье. Я давал обет!

Я чисто выбрит. На плешину
пробор начесанный. Но крив
взор. Да и жизнь – мотив,
что будто сочинен машиной.

И я, «усталый раб», побег
замыслив тож, достиг до точки
в годах, как набранных петитом,
но вскорости поблек, померк,
всё понял разом, до единой строчки,
увидев, это – точка общепита!

Суть точки – бездна, полая всегда.
Нас – «тьмы и тьмы». Я с вами, господа.


2.

Тэк-с. Жизнь пошла.
Не в смысле – пошлая. Пошла
так хорошо вторая
не жизнь,
вторая, ежели закусишь,
и дым, куражась, кольчиками пустишь,
так хороша, кажись,
навроде обретаемого рая.

Вдруг – артефакт средь общей суеты,
разобранной неразберихи.
Ты кто – я спрашиваю. Нет, кто ты? –
Ты, в белом, седовласый, тихий?
Меня напротив, где всегда толклись
такие рожи мятые, в спецурах…

Он улыбнулся, лика на нахмурив:
– Хоть ваш вопрос довольно бестолков,
извольте. Кто я? Продавец очков.
Мы не встречались прежде. Я – сюда
не забредал, хоть мой ларек напортив;
вы – не клиент мой… Жаль? – Напротив!

Был мой ответ:
– Я статей не обрел,
глазами же ...
– Ох, сглазите!
… орел.
– И вижу слишком … – Четко?
Мелко, может быть.
Вот вспомнилось, мою смирило прыть,
что облик однокурсницы милейшей
мне портил шрамик крошечный, малейший,
морщинка будущая на прекрасном лбу.
А я был так влюблен, не лгу.
Да и она… Расстались. Вот в журнале
ее портрет. Научный биеналле.
Как пишут, королева «направленья»
в той области, о коей представленье
профану трудно было б и составить…

Мы все-таки решили не простаивать -
и за знакомство чокнулись. На фото
взглянул мой визави: - Да, хороша!
Конечно, не сказать, чтоб ни гроша
на ретушь не потрачено – работа
фотографа отменная – и ша!

Я оптику люблю – в ней кривизна
(я вздрогнул)
– Все в порядке? –
Только
она к прямым открытиям одна
ведет людей – во тьме такого толка,
что там стезя и Слову не дана!

Да, камеры-обскуры я любитель,
– не профессионал. Хотите ль
взглянуть, коли случится – мотыльки
мгновений, поз и лиц… застолий вздор,
салаты, пицца, зелья, шашлыки,
закаты, птицы, блики и мазки,
что линзы подглядели из-за штор.

А, впрочем, вижу: я – не вдохновил.
Вы – там. Вы – с ней. Вы, в смокинге, под руку,
притворную испытывая скуку,
однако же, не пожалев чернил
автографам, – и врете, что науку
клянете, похитительницу сил!

Когда мы любим либо ненавидим,
что все равно, поверьте, мы лучами
играем – двойственностью хладных линз
даль приближаем, отдаляем близь,
чтоб некто… нечто… тот, кто изначально
суть лишь волна, свою фактуру, мысль
явил. Мы лишь проявленное видим.

Есть в сокровенных недрах вещества –
вне света, тьмы, закона или меры –
такие пазухи, где все слова –
ноль, муляжи и вздорные химеры.

Там я … живу, не вправе умирать,
хоть это было б любо мне и впору.
Однажды мне случилось замерять,
ту глубину, что мимо разговора.

Смеялся я - какая-то девица
со шрамиком познанья на челе
Но ей судьба – переступить границу
дозволенного, отыскать во мгле
дорожку, обойти устав природы
так, что над миром сотряслись бы своды!

Я уловил, как в камеру-обскуру,
юницу эту – с виду просто дуру.
А вот и ты – как пара. До чего ж
ты был в своей нелепости хорош!

Но оба-вместе вы, как плюс и минус
опасны были, так уж получилось.
И я развел вас – как бы обесточил.
Для вашей пользы тоже, между прочим.

А сам я кто? Да просто так … тире,
твой собутыльник, в этакой дыре.

Подъятым пальцем помавая мерно,
он изогнулся, словно модный ментор,
и перепал с носков на каблуки,
поймав кураж.
Но звуки отдалялись
глаза от лиц двояко отделялись
и стали бесконечно далеки.


3.
Последними мы вышли в ночь-полночь.
По грязи осень уходила прочь.
Зима из неба низкого слетала
десантом тихим. Тишина блистала,
как лопасть, в сребристой черноте.
Час безвременья. Время на черте.

Начать все снова, с чистого листа
не слишком трудно, если жизнь пуста.

Вот первый снег. Не слов он ждет – шагов,
еще не зная участи своей
пасть жертвой налетающих ветров,
и стать субстратом переходных дней.
И в темных предстоящих днях
желтеть водой в следах и колеях.

Ступив на эту скользкую дорогу,
поэт напишет длинную эклогу
с укором горьким власти или Богу.

Я пьян-то пьян, но я умен и пьяный.
Подняв с земли обломок бездыхынной
иссохшей ветви, очертил я вдруг
магический запретный круг
и рассмеялся. Мой новейший друг,
прострев ко мне, в снегу сидевшем, руки,
сверкнул очками, морщась, как от муки.
Невидимая твердая преграда
прозрачная, но с твердостью стекла
защитой мне была.

Да, круг – законченностью поражает.
Он идеал всех мыслимых кривизн –
убежище, скафандр тому, кто жизнь
с нуля, как я сегодня, начинает.

Тут подлетает ментовской козел.
«До чертиков упился» я услышал.
По доброй воле я из круга вышел,
Чтоб не случиться пущему из зол.

И вот теперь я с вами. Мой рассказ
вы постигали, лыбясь плутовато.
Но – ша. Я слышу, слышу, как в палату
миляга доктор шествует как раз.


2007- 2008

Александр Медведев, 2008

Сертификат Поэзия.ру: серия 733 № 61154 от 24.04.2008

0 | 0 | 1900 | 17.11.2024. 18:38:53

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []