На Воробьях

Была весна-цвели-дрова. По этому случаю хорошо пройтись с бутылкой в руках от одного магазина до другого, а потом взобраться на условную московскую гору и там покончить с пивом или что там у меня.
Фитонциды земли дышат, продышивают сквозь миазмы города и человека свою правду о почве, о весне. И грудь распирает чувством, которое в явном родстве с волнением, гордостью и вдохновением.
Из-за кряжистых лип, которые здесь широко росли некогда, вышел мужик в высокой шапке, разлаписто повернулся туда-сюда. Ворча, как медведь, оглядел те места на липах, где у него были борти, и почесал свою лохматую башку. Хомус-вражина, мед ведающий, о бортях сведал и раскурочил три их них, и надо опять готовить сот сладких да рыбки вяленой для волхва. И бражки, -- а то волхва не допросишься прийти, пошлет ученика-послушника. А тот правильно круг запретный не спляшет, крепких заклятий не скажет, потому как мал еще и глуп. Старик же все сделает как надо, и тот, которого лучше не называть, ведающий мед отвадится от бортей и погреба. И бортник с представил, как он взносит из избы баклажку бражки и сотный лом, в котором чернеют погибшие своей сладкой смертью пчелки. Как он поставит корчажку эту на теплую зеленеющую землю, присядет на поваленный бурей ствол и будет почтительно ждать окончания таинства. Старый волхв дело знал. Обошел он в посохом своим сукастым округ всей пчельни и избы приплясывая и голося чудно, а после кувыркнулся трижды, мелькая красными лаптями. И не было это старому в тягость.
Я видел все это, хотя и не глядел в ту сторону – боялся, что взглядом я как-нибудь нарушу картинку.
Хотя меня и нет. Заяц вон прыгнул и пролетел в прыжке сквозь меня, не заметив. Лиса для него – еще как есть, а меня – нет, как нет радиоволны, пока она не наткнется она со всего разбегу на антенну. А если нету приемника, то нет и волны, которая в самом-то деле настолько есть, что не существует всего остального. Нет волны кроме волны, и приемник есть пророк ее.
На этой точке я вслушался в себя и понял, что несколько пиан, чего и Вам, читатель, в весенний денёк желаю. Иными словами, волна алкоголя дошла куда надо и стала нежно трогать тонкие субстанции.
А я, (как и Вы, воображаемый-уважаемый и, так чаю, существующий приемник) люблю в такой фазе пофилософствовать – то есть превратиться в волну и полететь.
Бражное угощение и хозяину бортей впору. Главное же – умная беседа, до которой бортник охоч. Кое-что за собой и умными людями он даже записывает на бересте. Уже все вокруг своего логовища березовые стволы ободраны.Те более что старый волхв знает о будущем и прошлом много. Как подопьет медовухи – говорит, что вообще все, но это сомнительно. Сказывал он, что раньше здесь жили веселые великаны ростом с деревья. А деревья были такие, что подпирали само небо.
Тут зелье мое ячменное у меня кончилось, и, пока не кончилось и видение, я тихохонько подхожу сзади к бортнику, пока колдуд деликатно отвалил по нужде за дерево. Мужик не удивился ни руке моей, ни пластиковому стакашеку, подставленному под медовую струю. В этот самый миг старик кудесник вышел из-за куста и встретился со мной взором, и стал тыкать в мою сторону палкой и испуганно ломиться в пояснице. Он складывался пополам, как перочинный ножик.
И я отошел, чтобы не мешать.
Воробьевы горы хоть и воробьевы, а крепки такой старинностью, что и не то что в столетья, а в тысячи угорских лет глядись – и увидишь человека, борти его древесные, плетеные из тала морды ловецкие и много всего.
И бранную поножовщину тоже, особенно когда летние грозы копятся над волоками Ламскими, а потом прут с кунцевской стороны, к примеру.
Надо добавить еще бутылочку, и с этой благой мыслью гребу туда, где у самого почти лыжного трамплина полотняная избушка, которая готовится к своему злачному сезону и где все есть, чего душе угодно. Баккурот сладких разве что нету.
Осы с цветиков кинулись ко мне и кружатся возле рта. Мед учуяли.
Герцен и Огарев горячо беседовали, не спорили, а так, кричали:
-- Ты клянешься? Клянись, Николай.
-- Клянусь, Александр!
И не замечали ни меня, какого вокруг, как и их не замечали.
Хорошо здесь дышится, далёко видится. На Лужниковской пойме коровы пасутся пестрые, и ярое весеннее солнце с удовольствием вычерчивает большие белые пятна на их черных и рыжих боках, а далее играется на куполах сорока сороков.
Бабы и девки на портомойне не стыдятся подтыкать подолы повыше, будто бы затем лишь, чтобы оные не замочить.
Весной всюду славно и всё оживает вокруг и в человеке – об том и речь.

2008 Апрель

Александр Медведев, 2008

Сертификат Поэзия.ру: серия 733 № 60615 от 04.04.2008

0 | 0 | 2054 | 17.11.2024. 18:34:06

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []