На перроне, чуть искривленном,
как пространство само,
на перроне и над перроном
чисто, холодно и бело.

Выпал прошлой ночью лядащей
самый первый, легкий, сухой —
не белесая сырь — настоящий,
и повсюду настал покой.

Златом-серебром копит воздух
одинокость, молчанье, свет.
Токонесущей еди возглас
прозвенел, как женское «Нет!».

Сдвинулся воздух, испивший силы,
и тончайшей рябью пошел.
И ветерком лихим засквозило
так томительно, нехорошо.

Подошел с улыбкой жестокой,
встал так тихо, как тут и был,
блеском чуждым скошенных стекол
пришлых пристально ослепил.

И перрон запестрел скитальцами
всех скитаний земных,
очевидцами, постояльцами —
о, какое множество их...