Из курсовой работы «Свет Апокалипсиса в окне наступающего дня»

Глава «Мiру – мир»

Поднялся ветер с моря, чтобы возмутить все волны его...
и вот, вышел Крепкий Муж с воинством небесным...
Он изваял себе большую гору и взлетел на неё...
Он испускал из уст Своих как бы дуновение огня...
это Тот, Которого Всевышний хранит многие времена,
Который Cамим Cобою избавит творение Своё...
(3 Езд 13.3-26)

1

Вечность - наша родина. В Адаме мы там жили - в одном человеке. Нас же много, и каждый - ценен пред Богом. Второй Адам - Сам Бог, вошедший в лоно мiра, преображённого в Заветах с Ним, Адам, возросший в вершину мiра этого - Иисус Христос - всех нас собирает в Церкви Духом и преображает на Евхаристии уготовленные в молитве Хлеб и Вино во плоть иную... Мы соглашаемся с этим в вере, молимся об этом с надеждой и принимаем в себя Тебя с любовью, в Духе. Так через человека преображается вся несовершенная плоть в совершенную. Ведь мы сами, исполнившись Духом, можем всё. Наша плоть, как и любая иная вокруг нас, через нас может быть освящена и преображена. Было бы только согласие веры... В том числе и нашей.
Это то, что называют "литургией после Литургии". Это и есть истинная миссия человека - преобразить во Христе всё сотворённое... Красотой в бездыханном естестве и добром средь дышащей твари - утвердить созидание, устранив разрушение. Нам дано принять Его Тело и Кровь в себя и войти в вечную жизнь. Но всякое живущее нам жалко - а ему не дано дара Евхаристии! Более того, нам жалко и ту красоту, которая дышит не телесно, но нашим восхищением, - и даже то жалко, что прекрасно и дорого только лично для каждого (творенья добрых рук людских или лишь память их) - в этих творениях мы видим любимых нам - будь это нескладный и милый стул, сбитый плотником-отцом, или просто записанный голос, потрёпанное фото наших ближних - тех, молодых, моложе нас теперешних. Любовью проникнуты мы, сами не зная - и ценим и любим друг в друге не падшую плоть естества, но жизнь, нисходящую в тело сквозь душу, как свет, преломляемый в краски её.
Вспомним нашу великую любовь к Богу, наше сокровище, исток нашего возвращения к Нему. В ней слита - вспомним! - вся привязанность к любимым в покое ослепительной зари, в надежде рая, обретённой верой. Ещё яснее поглядим в глаза нам дышащей безмолвьем Голубице - и мiр увидим слитый, как в одно, но нами разделившийся без Духа. На этом камне воли Божества стоит без колебаний мiрозданье, и все дома, их окна, все машины, деревья, люди - собраны в одно, летя, как листья в ветре, через время - к источнику и устью своему. Насколько близок этот взгляд единый! Насколько близок Дух Твой к этим дням. К руке моей и птице на берёзе, - мы собраны Дорогою к Тебе.
Пред тишиной и славой вечной жизни сникает разделенье и борьба - ты мiру даришь мир от Голубицы, сидящей вольно на твоём плече.
Так множество - не значит разделенье. Мы во Христе останемся собой. Но будем так же, как на Литургии - одни у нас молитва и уста, и будем слиты вольно друг во друге - как нынче неразрывны мы в любви. Скрывать тогда ничто уж не придётся - не станет в нас источника борьбы. Но вечный дар целительной свободы, сквозь устья и истоки нёсший нас, останется слепящею Дорогой и после единения стихий.

Удастся ли мне словом иным передать сказанное поэтически? Как только начинаешь говорить об этих тайнах, сразу - слово ритмуется, душа утончается, дух трепещет и сугубо молится. Не могу, как Христос, говорить прямо, а иначе мысль скользит по поверхности, являя жалкие отзвуки истины. Сам дух нуждается в сугубом освященьи - и приближеньи образом к Творцу.


2

Оставим текст, как есть, без поясненья,
лишь темы обозначим поясней...
Здесь тема человеческой свободы,
как правды, разделённой на пути –
и стоит нам ступить на путь единый,
как плоть преобразуется в одно.
И нет уже ни атомов, ни мнений -
а есть единый Дух - и им горит,
преобразуется былое разделенье,
смыкая разведённый мост любви.
И если бы мы были в большей вере -
то и до дна материи живой,
до самых звёзд, на всю Вселенной волю -
наш голос единенья б зазвучал.
И мiр его б узнал и стал единым,
тем светом, проникающим мiры,
тела, - всё б кружевом свободы,
как вольной бабочкой, из тлена изошло.
Но мы молчим. Слагаются столетья.
И жизни наши мчатся круг за кругом.
И друг за друга, за путей мiры,
за свет окОн - мы молимся и плачем...
"Возьми Мой меч, Я путь твой им означил!" -
но нам спокойней в коконе игры.

3

Здесь тема разделенья и единства... –
Не только путь, но дух... Ведь Ты сказал:
"Плодитесь... размножайтесь... наполняйте...
и обладайте..." райским бытием.
Так не во множестве исток и смысл паденья,
но в нашей немощи стоять перед Творцом.
Так Моисей - единственный из многих –
стоял в дыму пред шествием Твоим
и укреплялся Правдою Завета.
Так немощный, но крепкий верой Иов
достиг страданьем зренья Божества.
И так перед Тобой беспутный Савл,
упав во тьму, Апостолом восстал.
"Что сделал ты, Адам?" - воскликнул Ездра, -
"Когда ты согрешил, мы пали вместе".
Мы все не устояли перед Ним.
Мы спрятались, воззвав змею из бездны,
когда Ты в вечном Саде проходил.
Мы не явили пред Тобой согласья,
и яд вражды Вселенной овладел.
Смотри ж, Адам! Теперь ворота рая
палящей чернотой затворены.
Мы ищем в небесах к нему дорогу,
но сердцу обретаем только тьму.
Срываем устроения покровы -
и волны нас окатывают мглой.
Мы другу открываемся в надежде -
и нет уже ни уст его, ни глаз.
Всё унесло, как будто ветер в поле
таящийся огонь наш угасил...
И вот огонь. Он правдой засветил.
И не растаял свет –
Он Богом был, восстал и дал Завет.
Стоим теперь пред Ним на Литургии,
и каплет свеч сердечных чистый воск.
Второй Адам! Смотри, Твои святые
нам стали вместо путеводных звёзд!
Смотри, Господь, и естества покровы –
Покров Жены сменяет у Креста.
И вся трудов добротных красота,
и всё в добре творимое меж нами –
возносится соборно куполами –
и множественность, как в раю, чиста.


4

Здесь тема устроенья и истока
привычного нам властью естества.
Оно темно, как посредине око -
в нём память о затмении жива.
Но тьма усеяна разлитым светом,
веками собираемым в одно.
В рассеяньи и собираньи этом
течение времён заключено.
Рассеивает свет Небесный Гений,
а собирает - гений на земле.
Как будто звёзды - семена творений -
сажаешь ты во вспаханной золе.
И звёзды обжигают нам ладони,
но если не бояться этих ран,
восстанут ослепительные кони -
и унесут в небесный океан.
Там день земной - лишь отраженье света,
летящего от искр из-под копыт.
Там жизни суть - как естеством одета,
но каждый лОскут пламенем пошит.
И мчится выше ночи конь крылатый,
певучий странник вместе с ним летит,
над временем, а вниз летят раскаты -
и ими странник будет знаменит...
Такой полёт - есть творчество живое.
И каждый, кто ступил на путь творца,
возносит естество самим собою -
и в вечном свете своего лица.

Теперь мы обернёмся на границу -
меж звёздной высотой и чернотой
преграда утверждённая клубится,
препятствуя им слиться - пустотой.
Тьма не пуста, её сложенье - мера.
Её простое качество - число.
(Отсюда и славянское "умерый" -
ведь ею в нас и тление вошло.)
Великий вождь исчислил Израиля,
когда на то Всевышний указал,
великий царь иной отдался силе
и переписью бездну развязал.
Волхвы вели учение от Бога -
и дом Его не выдали врагу,
а кто считал, куда поставить ногу,
окончил путь на вражьем берегу:
так и Иуда, рассчитавший мvро,
так фарисей, исчисливший Письмо,
и так фантаст, из тех, кто вместо мира
лиёт на мiр смердящее ... .
Простой, как Бог, не мыслит уходящим,
его расчёт бестрепетен и чист,
и духом меры, трусостью смердящим,
не станет свет сгорающей свечи.
Сам Бог сказал! - и ты, безмерно веря,
Его умом и дышишь и творишь,
Как Иезекииль, Храм тростью меришь,
и в Откровеньи цифрой говоришь.
Как "алгеброй гармонию поверить"?
Не убивая, как познать цветок?
Спроси у Раскрывающего двери,
спроси Прошедшего мiры дорог.
И Первый и Последний - обернётся,
отставит посох, сядет у крыльца,
укажет на расплавленное солнце,
на тленный образ вечного Отца.

Сияй, как солнце, не считая света,
сияй своим планетам через край,
сияй иным созвездьям и кометам -
зимой и летом плавься и сгорай.
Твори свой мiр - в подобии иного,
лети до звёзд - и возвращайся снова,
ты светом эту тьму преобразишь.
И трости светом уст не переломишь,
но с памятью нездешней познакомишь
распавшуюся пламенную тишь.
Лишь ты в себе мiры соединяешь,
лишь памятью ты здешнее пленяешь
царящему за гранью бытию.
Наш мiр похож на спавшую царицу,
отравленную яблоком черницы,
но память не отдавшую свою.
Удар! И просыпается живая.
Так мiр похож на просыпанье мая!
Летят осколки гроба - хрустали!
Их радугой окутано живое,
встающее от зимнего покоя.
Наш мiр есть пробуждение земли.

Галактики, летящие от гроба,
живительными грозами звеня,
будили всякий трепет, от микроба -
до славы человеческого дня.
По памяти Себя воссоздавая,
Ты шла навстречу зову Жениха,
Всё новые покровы одевая,
шептала, сокрушаясь, что плоха.
И Путник, испытавший все дороги,
Царицу отыскавший в пустоте,
разбивший её смертные чертоги -
вне времени - и смертью на Кресте,
Спаситель, выводящий нас из ада,
смиряющий борение стихий,
Найдёт Тебя, Невеста, среди Сада,
которого не выразят стихи.
И тьма тогда от света отделится,
и Город-Сад, стеснённый темнотой,
От уз её поднимется, как птица,
на сретенье любви Твоей святой...


Тьма не пуста. Её сложенье - мера.
Её простое качество - число.
Творение нутра её - химера,
холодный слепок, лёгший на чело.
Забвение - её зерно и колос,
уста её поют небытиё,
Дорогою возвратной мёртвый голос
уводит обрамление своё.
Так вот оно! Ты просто - обрамленье,
ты лишь овеществленье темноты,
ты - только тлен, достойный исчисленья,
когда уносишь в сон свои черты.
Гармонию расчётом не поверить,
она от уст холодных ускользнёт,
и даст сама, что нам дано измерить,
но только тем, кто ею жить дерзнёт.
И ты - отринь расслабленности песню,
слепи творением обличья сна,
Влеки их жить! И на устах воскреснет
призыв Христа: "За Мною, сатана!"

Но что же меж землёй обетованной,
меж нежной зеленью её садов -
и жёсткою пустыней неоранной,
ещё лишённой творческих трудов?
Мы все скитаемся давно в пустыне -
и никому рубеж не перейти,
но каждый знает, что восстанет в Сыне -
в конце сорокалетнего пути.
И, сняв свои пустынные одежды,
сойдя в пучину мертвенной реки,
Утонет в ней Божественная Нежность,
гася отцов палящие грехи.
Шагами Человеческого Сына -
на рубеже последней нищеты -
смыкаются пустыня и пучина
через ворота смертной пустоты.
А далее - крутое восхожденье
из пасти иорданского кита
и горние ветра Преображенья -
меж кущами спасённых и Христа.

--

Последние шаги перед Дорогой…
Истаяла преджизненная тень.
И небо разрывается пред Богом,
влекущим на последнюю ступень.
Под небом только ты – и Его голос.
Дорога растворяется в рассвет.
Ты падаешь, как напоённый колос –
во тьму, откуда рос, – чтоб сеять свет.


5

Как заклинанья иль молитвы
Влекут духовные стихи,
И рушат красотою ритмы
Противных истине стихий.

Благодарю Бога. Отходим от поэзии, как формы, облекающей опыт духа. Духовная поэзия - опыт богопознания человеком, потому что именно духу - яснее лицо Божие. Дух же - говорит вот так, свободно царя над ритмом речи, а иначе движение мысли о Боге не ложится в слово - как дорогой меч требует особых ножен. Кстати, те места, где мне сомнительна близость к истине, – они и отходят от складности. Но это голос, только мой голос, отразивший мой несовершенный опыт, хотя и глубинный.
Здесь сложилась попытка придти к Песне Миссии - в которой творческий дар, призвание человека, горение жизни - разрешается в Богопознании и свидетельстве. Это, повторяю, возможный путь Богопознания, хотя и непривычный в нашем церковном сообществе. Но это и замечательная возможность свидетельства - через культуру, через ритмы мiра, через красоту. А это ещё более, чем для церкви, непривычно в нашей цивилизации - так будем ей дарить эти цветы неотсюда - авось, насадим и в ней Сад Нового Иерусалима.

1996 г.

Альберт Бурыкин, 2006

Сертификат Поэзия.ру: серия 839 № 45092 от 25.05.2006

0 | 0 | 2151 | 23.04.2024. 16:23:44

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []