Капитан Махненко...

Михаил Талесников

"ПАМЯТЬ, СОБЕРИ У МОЗГА В ЗАЛЕ..."

О нет, не "любимых неисчерпаемые очереди..."

(Случаи из жизни. Их немало...)

Недавно наш общий друг, Сергей Саканский, подал мне идею рассказать что-нибудь из своей жизни. И подумалось, что и вправду кое-какие эпизоды могут оказаться заслуживающими изложения не только в стихотворной записи...
Михаил Талесников
USA

К А П И Т А Н М А Х Н Е Н К О

В декабре 1952 года, получив в кассе одесской газеты "Знамя коммунизма" гонорар за опубликованное в ноябре стихотворение из расчета 5 (пять) рублей за строчку, был крайне удивлён: обычно платили пятнадцать. Дело не в величине гонорара - общеизвестно, не публикуешь стихи денег ради.
Был конец года, в стране атмосфера стояла жутко-тягостная, ощущалось общее ожидание чего-то непонятного, тревожного, , то ли ночного, тяжелого стука в дверь, то ли увольнения без причин и повода, или чего-то не менее грозного, что должно вот-вот, но обязательно совершиться...
В этой обстановке люди умели радоваться тому, что доброе сию минуту есть, - слава Богу, собственно всему хоть чуть хорошему радовались, плохое жертвенно терпели, "лишь бы не было войны"...
По обыкновению, на гонорарные деньги купил для сотрудниц "Общества по распространению политических и научных знаний", где работал шофёром, торт, прибавив к полученной сумме недостающую толику. То ли в тот же день, то ли чуть позже, сидя в офисе "Общества" у одной из свободных пишущих машинок, ведомый направляющей мысли мои и пальцы рук тогдашней, очень грустной музой, выстукал стишок, пару раз внося в него коррективы, и черновики бросая в стоящую под столом корзину для бумаг.

Вот он, крамольный:

Если я когда-нибудь
Зарифмую строчки,
В них не жизни вскрою суть -
Ее оболочки.

Где сегодня темы те,
Пища вдохновению
Если пусто в животе,
Как-то не до пения.

Маркс и Энгельс, торопясь
Вколотить в нас знания
Диамата, дали связь
Быта и сознания.

Власти гневны и глухи,
Хрустим в их объятиях.
Мысли выложишь в стихи -
Решеткою платят.

Зря поднимите вы шум
Из КГБ черти.
То, что кровью запишу,
Не стереть и смерти.

Это было предновогодие 1952 года.
Где-то в первые дни января один из лекторов "Общества" - нач-политуправления Одесского горотдела милиции майор Василий Алексеев (он был внештатным лектором, и читал от "Общества" лекции по международному положению - он был симпатичен мне, мы с ним были дружны по общей увлечённости стихотворчеством) где-то в первые дни января он вручил мне новогодний подарок: книжицу, им во время новогоднего дежурства по городу из картона сделанную, на титульной стороне которой были нарисованы раскрашенные кремлёвские башни с яркими звёздами и проч. и проч., а внутри печатными буквами написан стишок:

"Я искренности чувств поток
Ценю всего превыше,
И говорю - привет, браток,
Талесникову Мише.

Поэт поэту шлет привет,
Неверье в искренность рассеяв,
И ждет взаимности ответ.
По рифме брат,

В. Алексеев."

В знак признательности, я тут же ответил ему :

Вы написать меня ответ
В своих стихах просили.
Как сердца дружеский привет
Я шлю его, Василий.

Как жизнь истину любя,
Поэты правдой дышат.
Согласен с Вами в этом я.
Ваш брат по рифме,

Миша.

Не стану описывать атмосферу январских дней 1953 года, они общеизвестны.
Тринадцатого января (13 января 1953г.), на рассвете, раздался резкий стук в дверь моей комнаты ("на тридцать восемь комнаток всего одна уборная", Вл. Высоцкий, "Баллада о детстве") - по мою душу явился помощник следователя капитана Махненко, ведшего мое "дело". Собственно, вызван был я якобы по университетскому, где семь лет тому назад работал также шофёром, но предъявлены были... клочки черновика моего стиха.
А при личном обыске стишок Василия Алексеева ко мне и мой ответный ему, что капитаном Махненко тут же был инкриминирован мне как
"попытка проникнуть в органы"…
Найденное же у меня стихотворное поздравление нач-полита горотдела органов впоследствии инкриминировалось тем же следователем Махненко уже секретарю его парторганизации тому же Алексееву как "притупление бдительности" приведшее к "вхождению в дружеские отношение с политическим преступником"...
Ни мое трудовое, ни военное прошлое - участник отечественной войны, командир разведки, ни фронтовые ранения в расчет Махненко не принимались.
Помню, в сердцах брошенное ему в лицо - вы достойный отпрыск бандита, погромщика, черносгiтенца батьки Махно, и его ответ: "видишь свои стишки? - я их кладу под стекло, а ты сгниешь на Дальстрое". И когда меня в один из следующих дней в запертом чулане "воронка", где ни встать ни сесть, везли в тюрьму, я из разговоров в его салоне, забитом заключёнными, узнал о объявленном в этот день деле "кремлевских врачей-отравителей"... Тогда до меня и дошел весь ужас положения, образовавшейся в стране беды. И мысли мои стали заняты только девятилетней доченькой и женой, беззащитными оставшимися на так называемой "воле"...
Рассказывать об обыске, проведенном в моей квартире параллельно "бесед" моего следователя со мной? Изъятии стихотворных рукописей? Подписях жены на каждом, конфискованном - "изъято при обыске, изъято при обыске"? Так никогда и не возвращенным?
Не стоит. Таких обысков и конфискаций по стране проводилась бездна. А дальше были Семьдесят Семь (так я назвал впоследствии приведенный выше стих) суток суровейшего пребывания моего в одесском "маленьком доме на юге" (из блатной песенки) редко в общей, и с, возможно, преступниками, но больше всего с ни в чем не повинными людьми. постоянно же в одиночной камере . Мне не забыть сельского мальчишку лет пятнадцати, взятому за собирание то ли зёрен, то ли колосков у колхозного амбара, получившего статью "Семь/восьмых" - от 7-го августа 1937 года (может г32 года сейчас не вспомню) - гласящую: "десять лет или расстрел"...
Как не забыть мне и вора "Чадо", подсаженного как-то ко мне и отдавшего мне свои свитер и куртку, ибо уходя из дому я не подумал одеться потеплей...
Как не забуду и вертухая, что совал мне все время в окошку махорку, обрывки газеты, были в те страшные дни и среди тюремной обслуги душевные русские люди, без курева можно было сойти с ума...
Со смертью тирана-Сталина пришло освобождение
"в связи с отсутствием состава преступления..."
Этот эпизод был бы не рассказан, если бы я не заключил его следующим.

Прошли годы.

Как-то диспетчер (я работал в такси) направил меня "на Бебеля, к подъезду"...
Знакомое место - КГБ..
Выходят две женщины. Называют адрес.
Из разговора понимаю, что у мужа одной из них инфаркт.
И из дальнейшего - что это бывший мой следователь - капитан, но теперь уже майор Махненко.
Подъезжаем к дому.
Женщины рассчитываются и выходят.
Неожиданно мой вослед вопрос останавливает их:
- скажите, Махненко, это тот,
что капитаном когда-то работал в горотделе?
В ответ нервное - да-да, а что?
Передайте ему, что привез вас к нему бывший его подследственный, которого он обещал сгноить на Дальстрое, поэт Михаил Талесников
А лучше, если вам уже не доведется ему ничего передавать...
Жестоко, но тогда иначе не мог..

Михаил Талесников, 2004

Сертификат Поэзия.ру: серия 115 № 27852 от 04.10.2004

0 | 0 | 2088 | 27.04.2024. 06:44:49

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []