Утра звуки на коленях уговаривали тени,
солнцем их увещевали, что попало обещали:
дождик серенький колючий,
неприкаянные тучи,
опустевшие саранки,
мою душу наизнанку,
чай холодный, водку, пиво
да растрёпанное чтиво
позапрошлых неизданий,
жилки рваные вязаний,
точками следы от пальцев
на экранах, белых танцев
подурневшие шажочки,
птиц на ветках, боль в комочках
запечённую, обрывки
смеха, собранные сливки
и глаза мои в придачу...
Ничего уже не значу
Полумиры твоих сновя тебе расскажу про такие далекие дали,
про такие бездонные полумиры и моря,
что доехать до них нам не хватит ни ног, ни педалей,
не достанут до дна ни оплошности, ни якоря.
я тебе покажу необычно заблудшее небо,
уведу на поля, где стрекозы роняют крыло,
я тебя напою не березовым соком, а светом,
что течёт через край непонятного "произошло".
на обычном песке нарисую следы всех животных,
на солёной воде напишу переборы из слов,
не растущих ресниц на ветру ледяном, подноготном,
обещания вырву и выплету в молитвослов.
я тебя научу не молиться ни богу, ни черта
не бояться, когда с головой накрывает волна...
это будет во сне у тебя, по моим же расчётам,
в этот миг на земле я останусь одна.
А капелланет, не для тебя, но о тебе,
ночи разговаривают шёпотом,
света переломанный хребет
штопанный шагами перештопанный,
нет, не о тебе кричит с утра
пачканый рассвет росою, пачками
сложены, как на зиму дрова,
все слова и между них заначками
старое линялое не то,
и не так, и вовсе не ко времени,
сеет через строчек решето
не любовь, а глупость наваждения.
в а капелла капельной вина,
не допитой мной, тобой не налитой,
я тону, и не достать до дна
девочке стареющей, но маленькой.
Не по инстинктам
скоропостижно кончилась любовь,
без судорог, без обмороков, вздохов,
ни хорошо мне без неё, ни плохо,
зерно от плевел, шишки ото лбов
перебрала да отряхнула руки,
спалила на задворках, как грешок,
браслет переменив на ремешок
дешёвый, не от жадности, от скуки.
когда хочу узнать который час,
цепляет глаз поношенное время,
а ремешок безвременьем проверен,
у времени нет времени для нас.
ну, что часы? обычный циферблат,
однообразно суетятся стрелки
одним концом, другой, как у сиделки,
приклеен намертво крупообразный зад.
под колпаком сотрутся письмена,
арабские и римские цифиры,
и шестерёнки, упокоясь с миром,
оставят без вращенья времена.
и вот тогда мы выучимся жить
не как учили и не по инстинктам,
и не кусочничать любовь по половинкам,
"я" - целое, прошу его любить
и жаловать, не жалуясь на то,
что, мол, не так свистит, не так летает,
летают одинаково лишь в стае,
и не летает вовсе кое кто.
Под копиркуи кто бы мог подумать, что теперь,
теперь, когда расставлены все точки,
из почек также вырастут листочки,
и также в май перетечет апрель,
не рухнет мир, и свет не зашипит,
макнув себя в простуженные лужи,
и воздух нужен, когда ты не нужен,
и ничего не полетит с орбит.
и в магазинах та же колбаса,
по-прежнему затюканы кассиры,
и я все та же дура и транжира,
и на своих ошибках дурака
не научили, что с него возьмешь,
раззявит всю себя нарастопырку,
сдерёт и спустит шкуры под копирку,
поверхности расписывая кож.
рванёт по бездорожью до весны,
своей весны, а не сезонной драмы,
где господа (ну, и, конечно, дамы)
на слизистой зашорканной десны
химических карандашей следы
вылизывают тщетно друг у друга,
а глубоко запрятанная вьюга
балдеет от подобной ерунды.
НеЛюбовь
о чём страдать, коль в сердце нет любви,
состарилась, бессмертье опровергнув,
ты, проколов неаккуратно вену,
и доказав убийственность воды,
предпочитаешь пункты наблюдения
с завидным безразличьем ко всему,
обычный грешник до грехопадения
у собственной никчёмности в плену.
казалось бы, ну что такого в этом -
ещё один надломленный поэт
случайно возомнил себя поэтом,
не понимая, что поэтов нет.
а плещутся приливы и отливы,
закаты тухнут рыбой с головы
и, сплюнув косточки черёмушные мимо
руки протянутой помойной похвалы,
глядишься в небо сквозь немытость окон,
но оставляешь взгляды не на том,
что высоко над проводами с током,
а вновь пятно считаешь за пятном.
ни мне жалеть, ни мне надменно плакать,
ни мне теперь вопросами сорить,
я с детства ненавидела плакаты,
и не могла ни слова повторить
придуманных и, может быть, красивых
движений в безвоздушности времён,
я горечь вижу в сладких апельсинах,
из мертвечины не люблю бульон.
На плече у сентябряопять все вру, и ложь моя, как выкуп
за мелкий вдох, похожий на упрёк,
заходится закат нервозным всхлипом,
рассветный упреждая экивок,
мечтать бы под луной, вздыхать истомно,
глаза закрыть и представлять тебя,
а я опять осиною бездомной
краснею на плече у сентября,
придуманного мной, зачем всё это (?),
не вылечит наркотик метастаз,
не уберечь листов от ветра, веток
не спрятать обречённых на показ,
по языку невыметенных улиц
погонит твой нечаянный порыв
меня как лист... а ты, собой любуясь,
на ширпотреб сменяешь индпошив.
I woke you
не ходи по моим следам,
не заглядывайся на окна.
синеокое небо сдам
за одно лишь твое "I woke you "
чтоб увидеть твои глаза,
а потом навсегда ослепнуть,
на один только миг назад,
а потом и по ветру пеплом.
только краешком взгляда чтоб
да по самой по острой кромке,
и до самых костей озноб,
и без имени в похоронке.
Верюхочешь, колыбельную спою,
головой уткнись в мои колени,
баю-баю-баюшки-баю,
я, как в заморозке пельмени.
мне бы чан с гурьбою кипятка,
мне бы море глаз твоих потрогать,
сжалась до размеров ноготка,
жаль не на руке родной у бога,
спи, мой мальчик, я тебе спою,
лёгким ветром пробегу по краю,
баю-баю-баюшки-баю,
я тебя люблю, "зачем? - не знаю",
хочешь, покромсаю на обед
все свои запретные желания,
островками между да и нет
всё кружу, как будто неживая,
засыпай, приду к тебе во сне,
нашепчу какую-нибудь ересь,
и под утро на твоём окне
запотевшем нарисую - ВЕРЮ.
2021