Причина одна – безрассудство

В маленьком городке Богородицк Тульской области есть небольшой музей – усадьба графов Бобринских. Интересна она не только тем, что представляет собой образец раннего русского классицизма, но еще и тем, что принадлежала Алексею Григорьевичу Бобринскому, внебрачному сыну императрицы Екатерины II и ее фаворита Григория Орлова.

Казалось бы, причем здесь декабристы? А вот причем. На стене дворца прибита скромная табличка, которая сообщает посетителям, что внук Екатерины, граф А.А. Бобринский был… декабристом.

Не стану утверждать, что знаю поименно всех участников восстания, но фамилия Бобринский мне не встречалась ни разу! А если бы граф, действительно, был таковым, это стало бы исторической сенсацией: внук императрицы – заговорщик, выступивший против самодержавия.

Интернет нам в помощь:  с трудом нашла упоминание о том, что молодой граф Бобринский в 1824 году в возрасте 20 лет стал членом Южного общества. Но не более того! Как говорится: в мятеже не участвовал, не привлекался, не судим, ни на каторге, ни в ссылке не был. Какой же он декабрист?

«А мы считаем, что декабрист!» – твердо ответил мне экскурсовод.

Ну, да. Принадлежность к революционерам, борцам с самодержавием  – в советское время это «клеймо» было чем-то вроде охранной грамоты. Хотя А.А. Бобринский и без того заслуживает от потомков и доброго слова, и вечной памяти: он создал сахарное производство в России и построил первую железную дорогу из Петербурга в Москву. Вы об этом знали?

Понятие «декабристы» в общепринятом понимании этого слова появилось много позже декабрьского восстания 1825 года. В середине 19 века, в 1857 году, уже после завершения «сибирской эпопеи» и возвращения в Центральную Россию вчерашних узников, его начинает употреблять А.И. Герцен, которого, по словам В.И.Ленина, эти самые декабристы разбудили, а вслед за ним – Н.П. Огарев.

 Но, оказывается, в Сибири осужденных по делу о восстании 14 декабря уже давно называли декабристами – по народному обычаю каждому явлению давать простое, но емкое определение. Государственных преступников может быть много, но эти – особенные. Сказал «декабрист» – и сразу понятно, о ком идет речь.

Впрочем, большинство осужденных этот термин по отношению к себе не употребляли и декабристами называли лишь тех, кто непосредственно участвовал в «великом стоянии» на Сенатской. В 1870 году, т.е. почти через полвека после восстания и через четырнадцать лет после возвращения из сибирской ссылки, А.Е.Розен писал в своих записках: «Из ста двадцати одного товарища остались только четырнадцать, в этом числе только трое из декабристов».  

А первоначально их было всего тридцать человек – тех, кто вышел на Сенатскую площадь. Примерно столько же – активных деятелей мятежного Черниговского полка, участников восстания на юге России, как, например, Павел Пестель или Сергей Муравьев-Апостол, закончившие свою жизнь на виселице в Петербурге. Но тогда за что же были осуждены остальные?

Всего несколько примеров:

Г.С. Батеньков. На Сенатской площади не присутствовал и даже не был предупрежден о восстании. Но при этом считался одним из главных деятелей заговора: предполагалось, что он займет место председателя в будущем правительстве. За это и был приговорен к пожизненной каторге, которую император Николай I позже заменил двадцатилетней.

Д.И. Завалишин. Формально не был членом ни одного из тайных обществ. Арестованный в начале января 1826 года, после допроса был освобождён, однако в марте вновь арестован. Обвинён в согласии с умыслом цареубийства и приговорён к каторжным работам в Сибири.

Кстати, после высочайшего помилования в 1856 году Завалишин отказался уезжать из Сибири, и был выслан (!) в европейскую Россию в 1863 году. Власти считали пребывание его в Забайкалье опасным: бывший декабрист писал статьи, разоблачающие злоупотребления местной администрации.

А.Е. Розен. Членом тайных обществ не был, но присутствовал на двух (!) декабрьских совещаниях –  у Рылеева и Оболенского. 14 декабря 1825 года вместе с офицерами лейб-гвардии Финляндского полка присягнул императору Николаю I и, тем не менее, приговорен к десяти годам каторги.

А. Арбузов. Принят в общество в декабре 1825 года. Отказался присягать Николаю. Вместе с А. Бестужевым вывел на площадь Гвардейский экипаж. Осужден пожизненно, затем срок сокращен до 20 лет. Умер в Сибири в нищете и в голоде в 1843 году.

А. Н. Андреев. Принят в Северное общество за неделю (!) до восстания, участвовал в нескольких совещаниях. А.Е Розен писал о нем: «Я слышал от близко знавших его, что он был очень умный, добрый и образованный молодой человек».

Вся вина его заключалась в том, что он уговаривал солдат не присягать Николаю I. Приговорен к лишению чинов, дворянства и к ссылке на вечное поселение. Впоследствии срок сокращен до 20 лет. Трагически погиб в 1831 году.

В. К. Тизенгаузен. Был членом Южного общества, однако, по его собственным словам, «внутренне отвращался от злых намерений общества и желал удалиться или открыть оное, но не имел твердости того исполнить». Поступок, который, «чрез одно только малодушие сделался преступлением».

Н.И. Лорер вспоминал о нем: «Тизенгаузен …, не имея в душе намерения способствовать к восстанию …, не имел никакого сношения по делам Общества». И все же – осужден, приговорен к двум годам каторги с последующим поселением в Сибири.

Этот список можно продолжать и продолжать. Кто-то уже вышел в отставку и жил в имении, удалившись от дел, как, например, И.Д. Якушкин, М.А. Фонвизин или Ф.П. Шаховской. Кто-то покинул тайное общество, не согласившись с его целями. «Ужасные намерения отвратили меня совершенно от общества и переменили мой образ мыслей, показав мне, что гнусные чувства действуют под личиной доброжелательства», – утверждал во время следствия И.А. Анненков.

А кто-то вступил-то в ряды заговорщиков за компанию с товарищами, не понимая всей серьезности этого шага, как, например, И.Ф. Фохт, который на вопрос следствия о побудительных причинах участия в тайном обществе отвечал: «Побудительных причин ко вступлению … никаких не имел... Поджио … сделал мне предложение, говоря… что оно составлено из людей, отличающихся умом, благонравием, бескорыстием. Быть в связях с такими людьми ласкало чрезвычайно самолюбие мое».

Ну, не глупость ли несусветная – желание потешить свое самолюбие? За которое пришлось заплатить свободой и вечным поселением в Сибири.

А всё потому, что оппозиция власти в России всегда считалась …  Скажем так – хорошим тоном. Да и недавний Заграничный поход русской армии 1813-1814 гг. оказал немалое влияние на дворянские умы и представления о справедливом обществе: французская революция, взятие Бастилии, падение монархии, казнь королевской семьи, масонские ложи, тайные ордена… Длительное пребывание русских офицеров в Западной Европе, прежде всего – в Германии и Франции, привело к тому, что либеральные идеи проникли в их сознание и пропитали их мировоззрение. И почему бы не порассуждать о будущем России за бокалом хорошего вина?

Еще в 1821 году граф А.Х. Бенкендорф представил императору Александру I записку о «Союзе благоденствия»: «В 1814 году, когда войска русские вступили в Париж, множество офицеров приняты были в масоны и свели связи с приверженцами разных тайных обществ. (...) Последствием сего было, что они напитались гибельным духом партий, привыкли болтать то, чего не понимают, и из слепого подражания получили не наклонность, но, лучше сказать, страсть заводить подобные тайные общества у себя. Некоторые из оных не имели в виду никакой определенной цели; другие, напротив того, мечтали лишь о политике и о том, как возыметь влияние на правительство». И ниже: «Отрицать, впрочем, невозможно, что есть зародыш беспокойного духа в войсках, особенно в гвардии, прильнувший, так сказать, от иноземцев во время нахождения за границею и поддержанный стечением разных обстоятельств». Стоит ли удивляться тому, что в 1822 году  Александр I подписал рескрипт «О запрещении тайных обществ и масонских лож».

А между тем изначально, в екатерининские еще времена, каждый вступающий в масонскую ложу должен был клятвенно обещать сохранять неколебимую верность и покорность своему государю и, более того, предотвращать и предупреждать все, что может быть предпринято против властей державных.

Кстати, в той же записке Бенкендорф назвал десятки фамилий, которые несколько лет спустя оказались в списках заговорщиков и бунтовщиков. И еще одно предсказание графа: «буйные головы обманулись бы в бессмысленной надежде на всеобщее содействие, – писал он. – Исключая столицу,… внутри России и не мыслят о конституции».

Будущие участники тайных обществ и не отрицали влияния западного либерализма на формирование своих взглядов. Так, барон А.Розен писал: «После вторичного взятия Парижа русские и прусские войска стояли несколько лет в крепостях и городах Франции… Борьба политических партий, наполнявшая тогда Францию, находила в молодых иноземцах самых внимательных и самых понятливых зрителей и слушателей».

«Свободный образ мыслей заимствовал я по окончании войны с французами, – признавался во время следствия князь С. Трубецкой, несостоявшийся диктатор, – из последовавших по утверждении мира в Европе происшествий, как то: преобразование французской империи в конституционную монархию, обещания других европейских государей дать свои народам конституции и установления оных в некоторых государствах».

«Получил наклонность к такому образу мыслей, – вторил ему князь С. Волконский, – во время моего пребывания … в Париже и Лондоне, как господствующее тогда мнение».

Много позже Лев Толстой, изучавший «декабристскую» тему, записал в своем дневнике: «Декабрьский бунт есть результат влияния французской аристократии…».

Об этом же вспоминала и Софья Андреевна Толстая:  

«Но вдруг Лев Николаевич разочаровался и в этой эпохе. Он утверждал, что декабрьский бунт есть результат влияния французской аристократии, большая часть которой эмигрировала в Россию после Французской революции. Она и воспитывала потом всю русскую аристократию в качестве гувернеров. Этим объясняется, почему многие из декабристов были католики. Если все это было привитое и не создано на чисто русской почве, Лев Николаевич не мог этому сочувствовать».

Почти два десятилетия Толстой пытался работать над романом о декабристах – и что же? В 1892 году он пишет: «…я навсегда оставил эту работу, потому что не нашел в ней того, что искал, то есть общечеловеческого интереса. Вся эта история не имела под собою корней».

Впрочем, зерна свободомыслия упали на хорошо подготовленную почву. Государству нужны были перемены, общество требовало перемен: «Положение государства приводило меня в трепет, – писал в своих показаниях Петр Каховский, один из пяти казненных заговорщиков, – финансы расстроены, отсутствие справедливости в судах, корыстолюбие употребляемых, уничтожение внешней коммерции – все это предшествовало в моих глазах полному разрушению. Одно спасение полагал я в составлении законов и принятии оных… ограждающих собственность и лицо каждого».

Вот, если коротко, некоторые причины, приведшие заговорщиков на Сенатскую площадь.

Почему же Александр I, зная о брожении умов в армии, не предпринял ничего для предотвращения заговора и последующего мятежа? Кстати, как и без пяти минут император Николай I. Вечером 13 декабря 1825 года он получил донесение «об открытии в войске тайного общества, замышляющего разрушить существующий образ правления», с перечислением фамилий заговорщиков, живущих в Санкт-Петербурге. Военный министр Татищев предложил арестовать их. Николай отказался. 

– Не хочу, чтобы присяге предшествовали аресты, – сказал он. – Подумай, какое дурное впечатление сделаем на всех.

– Но, – настаивал министр, – беспокойные заговорщики могут произвести беспорядки.

– Пусть так, – прервал его Николай, – тогда и аресты никого не удивят, тогда не сочтут их несправедливостью и произволом.

Более того, даже в самый день восстания, 14 декабря, Николай запретил арестовывать офицеров конной артиллерии, отказавшихся присягать ему. Генерал И.О. Сухозанет так вспоминал об этом эпизоде разыгравшейся драмы: «Государь вышел ко мне с лицом серьезным, но спокойным: …возвратите им шпаги, я не хочу знать, кто они».

Николая Павловича не любили в армии, и он это знал. И понимал, что любое его действие по искоренению вольнодумства в войсках скорее вызовет недовольство и волнение в армейской среде, которое отзовется во всем обществе. И не хотел этого. А в результате произошло то, что произошло.