Я хочу рассказать вам одну историю. Начнём с того, что это было за полгода до того, как ваш покорный слуга впервые бросил пить. Следовательно, на тот момент не успел ещё, пьяным ходил. Кроме того, в меня влюбилась однокурсница, это было ужасно. И я знал, и она знала, что я знаю, но — что тут поделаешь! — мне нравилась другая, а эта… Чёрт возьми, она ведь была человеком, достойным любви, причём любви всерьёз… Ну да это так, вступление.

Однажды эта особа (сегодня, сейчас я в состоянии представить себе, чего ей это стоило! — но тогда мне было лишь чуточку не по себе и… я даже слегка презирал её, слышите? был настолько самодоволен, что нечто вроде брезгливости испытывал: ну как же, девушка — и вдруг такая прямолинейность! — а ведь девушке полагается быть лицемерной актрисой, в режиме нон-стоп набивающей себе цену… короче, молодой идиот — «ну, хорош, хорош, хватит самоуничижения, все и так уже поняли, что ты сожалеешь»)… так вот, однажды она позвала меня на дачу. Чтоб это не выглядело совсем уж откровенным приглашением разделить койку, была выбрана чужая дача. Дача че́ла одного, который якобы эту девушку клеит, а она пока не решила, принять ли его ухаживания, и поэтому нужен некий, скажем так, свидетель, в присутствии которого мэн не решится её мацать.

Звучало логично. Поскольку я чувствовал себя виноватым перед девчонкой, то даже обрадовался возможности хоть чем-то компенсировать равнодушие к ней.

(Сейчас у меня есть гипотеза, что никакое не равнодушие… что я, вероятно, даже и любил ту козу, да-да, любил! — просто сознание моё всеми правдами и неправдами защищалось: девушка была настолько лучше — ярче, умнее, честнее и, самое гнилое, мужественнее меня, что… сами понимаете, общего будущего у нас с ней быть не могло. Во всяком случае, у нас тогдашних.)
В назначенный день, в урочный час я прибыл к её подъезду, там уже стоял автомобиль того кренделя, с которым предстояло провести выходные, мы познакомились. На первый взгляд (равно как и на второй, третий и десятый — впоследствии) показался очень милым и порядочным человеком. Вышла наша красавица с парой до отказа набитых сумок, всё это добро мы закинули в багажник, где уже лежал и мой рюкзачина, и отправились в путь.

Впрочем, путь — одно название: уже через полчаса были на месте. Выгрузились, Олег загнал машину в гараж, далее мы занесли вещи внутрь дома, и я начал присматриваться. Дача оказалась фешенебельным коттеджем (впрочем, уже по одному тому, что у чела «мерседес», можно догадаться, что у него за избёнка) и, что гораздо важнее, местом, спроектированным оригинально, вдумчиво, с большой заботой об удобстве тех, кому выпадет честь убивать там время. Ни до, ни после не доводилось мне отдыхать столь комфортно, в полном смысле этого, что правда, то правда, порядком истрепавшегося, слова.

Наскоро пожарив мясо (лепту внесли все: я, например, нанизывал, Олег колдовал у мангала, а наша… хм, нет, я не выдам её имени, незачем… она-то это мясо и замариновала), мы отправились на второй этаж и сели бухáть. Больше там совершенно нечего было делать. (Не в телевизор же пялиться!)

Накидавшись под хорошую закуску (каковая далеко не исчерпывалась шашлыком), мы отвалились от дастархана на подушки и примолкли. Говорить не хотелось (вполне естественно — учитывая осознаваемую предположительно всеми участниками пира двусмысленность ситуации: два джентльмена и одна юная леди в далеко отстоящем от караванных путей особняке). Попытались петь (а капелла: гитару никто взять не догадался), но скоро сдались (ввиду жалкости попыток) и… как последние недотёпы, засобирались «на боковую».

Олег, хороший во всех смыслах хозяин, ранее выделив каждому (каждому!) по комнате, теперь показал, где ложиться, где взять бельё и… куда в случае чего бежать ночью: если «понадобится»… Короче, не мужик, а золото. Гений гостеприимства, я серьёзно.

Наша дама выпила едва ли полбанки, однако, будучи дамой, всё же умудрилась, пока Олег меня просвещал, вырубиться непосредственно возле места застолья. Это событие сняло напряжённость, и мы с Олегом разговорились. Он рассказал о специфике своего бизнеса, я — про особенности своего мироощущения… Короче, ну, можете себе представить: остаток вечера (или же прелюдия ночи, как посмотреть)… Лишние отсеялись (мы к тому моменту успели договориться до того, что «от баб все беды»), оставшимся, «самым стойким бойцам», ничего не надо друг другу доказывать, можно просто получать удовольствие: от каждой стопки беленькой, от малосольного огурца в жирной после шашлыка ладони, от полного крупных звёзд сочно-синего неба за окном… Даже комаров не было: то ли осень уже слишком поздняя для них стояла… то ли дом стоял на пригорке… м?

Утром… Ну, можно не рассказывать: все и так знают о данном состоянии не понаслышке… Было ужасно. Кроме того, я решил как можно скорее слинять домой: уже вчера стало ясно, что хитрюшка заманила меня в уединённое место исключительно для того, чтобы напоить и, воспользовавшись раскованностью (как правило, идущей рука об руку с опьянением), соблазнить… А, пожалуйста! Упрекайте меня в чём угодно: в безмерной самоуверенности, в инфантилизме, цинизме и тому подобном… но, клянусь, дело обстояло именно так.
(И я сегодняшний нисколько не осуждаю её тогдашнюю: она была влюблена, а любовь творит странные вещи. Судить влюбленного — то же, что судить сумасшедшего.)

Во всяком случае, за весь вечер Олег ни разу не проявил себя как ухажёр, а позже, в ходе нашей с ним импровизированной догонки, прямо подтвердил мои подозрения: версия о его, Олежкиных, домогательствах — ложь от первого до последнего слова. Он всего лишь её сосед по лестничной клетке, друг детства — и она попросила его устроить для нас, для меня и её, совместный уикенд. Нормально? Ни на вот столечко правды, оказывается!

Ч-чёрт… Это тогда я был зол на неё, сейчас-то отлично понимаю: что ещё остаётся делать, если твой парень (я) такой дундук!

А парень… что парень! Парню — как и любому влюбленному педанту (тоже влюбленному, да, но не в неё!) — было, скорее всего, просто жаль…

Жаль — собственных сил, энергии, времени, УЖЕ растраченных на кого-то другого… каковая растрата, в случае если парень сейчас переключится на новый объект, окажется ведь бессмысленным расточительством, ну!

(…Погодите, погодите, наберитесь терпения. Я понимаю, что скучно, но это надо… надо. Чтобы составить представление — и таким образом подготовить почву для правильного восприятия последующего экшена.)

Короче, я решил валить. Но — не уезжать же просто так! В том смысле, что… ну, раз уж приехал, нужно же как-то… выжать, что ли, из ситуации максимум пользы. Например, подышать воздухом… Я не шучу (и не издеваюсь над вами, уважаемые читатели, вовсе нет): воздух — в восприятии того, кто только что вышел в телаге и трусах из тёплого (ибо центральное отопление же), но душного помещения — волшебный…

Морозный и вкусный, он не столько поступает в организм через ноздри, сколько сам собою льётся прямо в гортань, попутно очищая рот от миазмов вчерашнего и — насыщая тебя лучше любой пищи, как-то так!

(Всё, всё, перехожу к сути дела.)

Вернувшись в дом, я оделся как следует, собрал рюкзак. Потом оставил его на крыльце (захвачу на обратном пути), а сам вышел за калитку.

Всюду, куда дотягивался взгляд — прямо, слева, справа… снова слева — простиралось пустое пространство. Земля и небо, разделённые прямым, как линейка, горизонтом. Такого не бывает, скажете вы. Бывает, скажу я. И, честно говоря, мне уже пофиг, верите вы мне или нет: надоело оправдываться.

Сзади раздался шорох. «Погуляем?» — услышал я. Ч-чёрт…

Видимо, проснулась от моих сборов. Вид довольно бледный, если не сказать большего. Даже жалко её стало, дуру несчастную…

Она взяла меня за руку (ну, не вырываться же!) — и мы пошли вперёд.

«Знаешь, — нарушила она молчание, когда каждый из нас сделал шагов по семьдесят, — я вот недавно вычитала, что с точки зрения современной физики на свете существуют только поле и волна. Правда, красиво?»

— Это ты к чему? — спрашиваю.

— Так, ни к чему. Просто, как подумаешь… дух захватывает! Кругом одни поля и волны. И любой предмет — всего лишь совокупность структурированных волн. Даже живое существо, даже сам человек!

— А как же мы, ну… удерживаемся-то? В смысле, почему не распадаемся на отдельные… ну, эти, что там есть-то?

— Да сама не понимаю, там научным языком было… Но, знаешь, я иногда его чувствую.

— Что?

— Вот это самое поле. И его действие на меня. Даже сейчас… Хотя почему даже! Особенно сейчас: когда ничего не мешает…

— А я?

— Ты… Скажи, а ты ведь сейчас улизнуть хотел, да?

— Ну, не прямо сейчас… Чуть позже.

— А как же наш уговор?

— Слушай… Мы вчера, после тебя уже, посидели, нормальный парень…

— Ясно… А ты?

— Что я?

— Ты — нормальный парень?

Я, не понимая, да и устав гадать, чего ей от меня надо, молчал. Мы как-то незаметно остановились в полукилометре от участка или, может, чуть дальше, и теперь дача казалась ещё более аккуратненькой, чем вчера, когда мы к ней подъезжали, но именно поэтому — ненастоящей. Как детские впечатления. Моя спутница обошла меня сбоку и встала прямо передо мной. Она взяла меня рукой за подбородок и подняла его, так чтобы иметь возможность заглянуть мне в глаза. Она ждала ответа. Чтобы отвязаться, я сказал:

— Наверно, нормальный.

Она отпустила моё лицо и, вздохнув, отвернулась. С трудом удалось мне расслышать её реплику:

— Это-то и страшно.

И вдруг я почувствовал… ЭТО. Оно заполняло меня, как воздух заполняет воздушный шар: преодолевая упругость, напористо, против воли (хотя какая там, к чертям, воля у шарика!)… Поле или не поле, но что-то явно присутствовало: и вокруг, и… всюду. И во мне самом.
Видимо, девушка ощутила то же самое. Грустная последние несколько минут, она вдруг удивлённо подняла брови, а потом лицо её озарилось (вот не люблю избитые слова, но — именно озарилось!) чудесной улыбкой — прекрасной легко читаемым отсутствием подтекстов и задних мыслей. Раскинув руки, влюблённая закружилась на месте, потом вдруг подскочила ко мне и схватила за руки.

— Ты чувствуешь? Я же вижу, чувствуешь!

Только и оставалось, что улыбнуться ей в ответ. Она с готовностью приняла мою улыбку и тут же вернула её совсем уже лучезарным отражением, расцветшим на некрасивом, но таком славном личике, как некий причудливый бутон. Она была счастлива, я чувствовал это, как… как себя.

Она сказала.

— Знаешь, сейчас во мне столько любви, что я… я на всё готова, чтобы ты это почувствовал.

…Поле продолжало действовать, но как-то странно: внезапно я ощутил страшный зуд в теле, как будто то, из чего я состою (чем бы оно ни являлось), из последних сил удерживается, чтобы не распасться на… ладно, пускай на такие же волны, но помельче: как ни назови, всё равно муторно…

И, словно преодолевая неимоверное сопротивление, но с каждым мигом освобождаясь от него быстрее и увереннее, я проговорил:

— На всё?

Она с готовностью подтвердила:

— На что угодно. Клянусь, что на этом самом месте немедленно исполню всё, чего ни попросишь.

Небо над нами было необъятным, подлинно, не по-книжному: взгляд действительно не мог охватить его в один приём, приходилось описывать глазами длинные дуги… Поверхность, на которой мы стояли, казалось, пульсировала и таяла под ногами… Странные подобия судорог пронзали тело во всех направлениях, оставляя после себя тревожное покалывание… И непонятно зачем, за каким, собственно, хреном произнёс я, звонко и чётко, следующее:

— Окей. Разденься догола и пляши.

…Что? Кто это сказал?.. Нет. Даже в кошмарном сне невозможно представить, что я способен сказать такое! И тем не менее… Это не был кошмар, это была явь. Да, я сказал… и меня услышали.

Она как-то сразу сникла. Потом подняла на меня злые глаза, и на её побледневшем лице сильнее, чем обычно, проступили большие, разлапистые веснушки.

— Так. — Она глядела прямо в глаза, и я чувствовал, что теперь уже не вправе отвернуться. — Конечно, слово есть слово, но… зачем это? А?

Теперь мои вмиг пересохшие губы оказались способны обронить лишь банальность:

— Прости. Сам не знаю, как вырвалось… Не надо этого, я передумал. Что-нибудь другое давай.

Она пожала плечами.

— Не могу. Ты сказал то, что сказал, а я поклялась, что исполню. И да, действительно… трудно было предположить, что тебе захочется чего-то подобного, но…

Она начала раздеваться. Бросился её удерживать — и получил такой удар в челюсть, что, как стоял, так и сел… А она уже скинула куртку, свитер, водолазку… затем брюки, колготки… Упал к порозовевшим от холода ногам чёрный шёлковый бюстгальтер (готовилась к нашей встрече, факт). Теперь она стояла в одних трусах, обняв себя поверх груди не по сезону загорелыми руками. Проследив направление моего взгляда, пояснила:

— Все лето на огороде, под солнышком… и вот результат… Итак, продолжаем?

— Не надо, прошу, — высипел я. Тонко, почти за порогом слышимости, и всё же она услышала.

— Да нет, надо. Я, в отличие от некоторых, всегда держу данное слово.

И, переступив ногами — раз и два — оказалась совсем раздетой.

— Сапоги хоть оставь! — взорвался я неожиданно прорезавшимся визгом. — Пашня как камень уже, ну… Зачем, для кого эти жертвы?!

Девушка снова пристально взглянула на меня, затем обречённо кивнула.

— Ты прав. Пожалуй, действительно не для кого… Так уж и быть.

Сунув ноги в резиновые сапоги, растерянно оглянулась, потом встала ко мне спиной, изобразила несколько неуверенных па и вдруг, нелепо размахивая руками, рванула к дому.

Подхватив её одежду, я ринулся следом… но она двигалась быстрее.

Я бежал и бежал, постепенно наращивая темп, и бретельки её лифчика больно били меня по руке мелкими пластиковыми детальками… но я не настигал её.

Наоборот, расстояние между нами неуклонно росло. Уже неразличимы стали контуры её фигурки далеко впереди, лишь бледное пятнышко на тёмном фоне… лишь светлая точка… которая постепенно слилась с небом. И я остался один.

С тех пор прошло четверть века («прошло» или «прошла»? как правильно?) — да что там четверть, больше прошло… Но я до сих пор бегу вслед за этой девушкой.

И поле… это странное, давящее, но и наполняющее необъяснимой лёгкостью, поле до сих пор действует на меня!

А дом всё дальше.

 

11 декабря 2017 г.