В дни развенчаний, в дни разврата
над смертью близких неспроста,
дабы осталось что-то свято,
даётся скорби высота.

Над всей недоданной любовью
такая музыка плывёт,
как будто сам исходишь кровью.
И род скудеет, и народ!

Сквозь марш нестройный, слышно, кличет
уже небесная труба...
Прощай, недолгое величье
кровинки, Божьего раба!

И плач, и почести, и речи,
чего не слыхивал живой,
боготворят совсем не вечность,
а то, что звали суетой.

  *  *  *

Неминуемой уча разлуке,
будь же славен и за то, Господь,
что к веселью жить прибавил муки,
и, дыша, не возгордилась плоть.

Много ль надо, чтобы вдруг умолкло
трепетанье воздуха в груди...
Только что-то истово и долго
обещает вечность впереди.

Так незрима времени преграда,
что незримым чем-то мы уйдём
за предсмертное мгновенье ада,
за земной сквозящий окоём.

И разлука будет не нежданна,
как ты осторожно ни дыши.
Долго в плоти открывалась рана
для полёта плачущей души.