несёт светильник пустоты.
2
и бродит снег, три дня небритый.
что с облаками перетёрта:
— Любимая, — взывает он
и женщину из плача лепит —
не лепится она, лишь лепет
вдали мелькает, словно сон
или исчезнувшее чудо…
И смотрит сам из ниоткуда,
в окне без дома — заключён.
3
Умершая птица к нему прилетела,
просила: давай оживём,
на душу наденем холодное тело
вдвоём, моя радость, вдвоём.
Ты только прости эту глупую глину,
разбитой богини куски,
не смерть обжигает сутулую спину,
а боль от стыда и тоски.
Такими, как прежде, нас небо не примет —
за нежность, сожжённую глины во имя,
за маленький глиняный ад,
умноженный нами случайно, отчасти,
на горькое чудо, печальное счастье
и слов ослепительный сад.
4
— Родной, ты бредишь, — Эвридика
берёт лицо его в ладони —
лицо, умершее от крика,
лицо над глиняной водою,
над ледяною бородой…
— Смотри, пришла я за тобой:
любви дыханье — на две трети,
твоё дыхание — на треть, —
я буду петь тебе о свете,
где свет не может умереть.
Где в сон из дерева и глины
огня атласные пружины
не смогут душу запереть.
5
Охваченный бедой, он смотрит мимо:
— Моя, моя… Прибавь беды к беде,
и к боли — боль со взглядом херувима,
и слёзы в непроглядной темноте.
Моя — тюрьма, тоска, моя могила,
мой стыд… Ты слышишь?.. Музыка — мертва,
в ней — боль, и смерть, и мука поразила,
как червь, изгрызла душу и слова.
Оставь меня, поющая в неволе, —
я похоронен в ласковом глаголе,
целующем химеры сладкий рот.
Ступай наверх, приснившаяся снегом…
Огонь — огонь и дым над человеком,
и жаркий лёд.
6
— Я не уйду, — ответил ветер, —
останусь рядом — всё равно
мне без тебя темно на свете
смотреть в бескрайнее окно.
Химеры нет — есть ты и глина,
распятой жизни крестовина,
под небом треснувшая жердь,
но я сожму её покрепче,
и заживёт до нашей встречи
густая глиняная смерть.
У нас наверх — одна дорога,
одна, в отвесном, колея
и, может быть, ещё немного
полей, обнявших тополя.
7
Виноградная косточка света.
Ветер… Вспыхнула — корни, лоза…
Это детская нежность ответа,
золотая живая слеза.
Это ангелов лица и плечи,
словно реки, выходят из речи,
из отвесных её берегов,
и дыханьем огонь согревают,
и безмолвно его обвивают:
было пламя, а стала — любовь.
Глина высохла в пыль, побледнела,
разделилась на морок и тело:
тёмный дым и бессмысленный прах,
что осел на руках и губах.
8
Завязаны глаза. На ощупь,
на свет внутри, в себе самой,
она ведёт его сквозь рощу
по Божьей нити речевой.
Не оглянуться: шаг ли влево —
сулит обоим падать в небо,
шаг вправо — сера и огонь,
назад — на смерть.
Так нежно, тонко,
и снег, похожий на ребёнка,
берёт их в тёплую ладонь,
пока глаза его живые
глядят из Бога, из России,
и сквозь усадьбы ледяные
мелькает сивый конь.
9
Баня по белому, пар и сосна,
хвойное небо — с берёзовым снегом
плачет на камни свои глубина,
словно река перед главным разбегом, —
цедит янтарный отвар травяной,
сумрак ореховый или живицу,
небо, прижавшись к тебе тишиной,
плачет себя в незнакомую птицу —
радостью плачет, так нежно, что не
прячется сердце в бескрайнем окне —
снова живёт в человеке
мальчиком робким, синичьей звездой,
белым костром над речной высотой,
речью молочной — о снеге.
10
Они — в окне с открытым небом,
обнявшись в танце, как во сне…
Деревья, дым, Stairway To Heaven,
и снег в мерцающем огне.
Они — как тени, что светлее
огня и снега,
голосов,
которые чуть слышно тлеют
на чашах ветров и лесов.
Они в пути, ещё не с нами, —
звучат отвесными слезами
в берёзе, клёне, бузине,
их — музыка целует в темя,
и я смотрю в неё сквозь время:
они — в окне.
5.08.2024 - 9.08.2024