В степь дорога белая…
                                                                                                                     Спи, мой бедный друг, –
                                                                                                                     Вьюга оголтелая
                                                                                                                     Рыскает вокруг.

     
    Летом две тысячи шестого с «берлинского» вагона, оказавшегося в самом конце состава, сошла семья – родители и четверо детей: белобрысый, с пышными вьющимися волосами, мальчик лет десяти, подпрыгивающий на каждом шагу, будто в ноги ему были вставлены пружины; неуверенная в себе восьмилетняя девочка со смешными, как у чебурашки, оттопыренными ушами; шаловливая девочка-трёхлетка, сосущая средней и безымянный пальцы правой руки, пока не видит мать; и двухгодовалый мальчуган с добродушным спокойным нравом и пухлым улыбающимся личиком, что делало его похожим на ангелов с картин Рафаэля.
Отец семейства, высокий полнотелый мужчина в очках, растерянно замешкался перед вагоном, прикидывая, сколько времени и усилий потребуется, чтобы вынести на перрон многочисленный семейный багаж.
– Василиса, – обратился он к жене, молодой, лет тридцати пяти, привлекательной женщине с короткой стрижкой и припудренным, уже начинающим желтеть, синяком, расплывшимся под левым глазом, – следи за детьми! Скоро подойдёт мой соратник с тележкой и поможет нам.
– Да, Саша, – покорно согласилась Василиса.
– Надя, – строго взглянула она на державшую во рту пальцы дочку, – пальцы!
Девочка мгновенно достала пальцы изо рта и со смущённым видом спрятала руку в складках своего платья.
Александр принялся выгружать вещи из вагона, то и дело проводя рукой по взмокшим волосам и бранясь на неудобства. Минут через двадцать к семейству подошёл мускулистый подтянутый парень с багажной тележкой:
– Рад встрече, ваше сиятельство!
– Виктор, – представился он. – Приветствую вас на родной земле! Как добрались?
– Спаси, Господи! – поблагодарил Галицкий, вяло пожимая протянутую ему руку. – Нормально добрались. И давайте в другой раз без «сиятельств», ладно?
– Как вам угодно, Александр Леонидович. Когда найдёте жильё, сообщите нам, пожалуйста – мы с ребятами подъедем и поможем с устройством.
Васька, испытывающая неловкость из-за своего «фингала», старалась не поворачиваться к Виктору левой стороной лица.
Семья погрузилась на два такси, и через час Василиса стояла в подъезде своей тётушки Софьи Курбатовой.
    Тётя Соня встретила Ваську настороженно, но позволила занести вещи и сразу возвестила, что сможет выделить только одну комнату из двух, так что придётся спать на разложенном диване и на полу.
– Детей уложим на диван, – вслух размышляла Вася. – А мы с тобой ляжем на пол. Да, Саша?
– Я хотел бы сразу отправиться на поиски дома и взять с собой Владислава.
– Хорошо, бери. Он уже большой.
Тётка дала им неделю, чтобы найти подходящий дом в деревне. Александр решил поехать в Костромскую, где, по его мнению, пустовало множество домов и легко было найти дешёвое, но крепкое жильё.
Через три дня они вернулись ни с чем – дома, повстречавшиеся им, действительно стоили дёшево, но требовали капитального ремонта, на который у семьи не было ни средств, ни умений.
Потерпевший неудачу князь Галицкий раздражался и злился на всех, кто попадался ему под руку.
– Можно я попробую? – осторожно предложила Василиса.
– Ради Бога, – буркнул ей муж. – Может, тебе повезёт больше.
Васька накупила газет и села за объявления. За недорого предлагали «крепкий зимний дом» с большим участком земли в Новгородской области.
Она позвонила по указанному в объявлении номеру и договорилась об осмотре дома.
– Новгородская? – послышался недовольный голос Саши. – Это же совсем рядом! Ты забыла, что мы хотели поселиться вдали от мира?
– Вот съезжу, и станет ясно, глушь это или не глушь, – Васька без энтузиазма относилась к стремлению супруга «рыть землянку в лесу». Она уважала его апокалипсические настроения, но считала, что пока дети не вырастут, нельзя далеко уходить от благ цивилизации.
    Пробираясь пешком по ухабам просёлочной дороги, ведущей через лес от железнодорожного переезда, дом она увидела издалека. Стоящий на пригорке и ярко освещённый солнцем, он притягивал взгляд и выглядел так, словно давно ждал её.
    При ближайшем рассмотрении дом ей понравился. Обитый зелёной вагонкой и с недавно поставленными стеклопакетами, он неуверенно излучал радость в ответ на Васькино пристальное внимание. Правда, внутри была свалка, в комнатах горестно валялись кирпичи – всё что осталось от «голландки», а огромный, в сорок соток, участок зарос бурьяном и кустами. Саду повезло чуть больше, чем пашне, и в нём, среди разросшейся травы, можно было различить яблони, вишни и ягодные кусты. На границе пашни и болота, переходящего в лес, метрах в трёхстах от дома, на запустение одиноко таращилась единственным маленьким циклопьим окошком баня по-чёрному, оставшаяся без каменки и котла.
На участке Василиса заметила ещё два деревянных строения, одно из которых было похоже на летнюю кухню, другое же напоминало небольшую бревенчатую сторожку.
Дом был поделён на две сообщающиеся комнаты, холодные сени, веранду и отдельную тесную кухню с огромной русской печкой. Из сеней одна дверь вела в отхожее место, хлев и на сеновал. За другой дверью находилась веранда. Хлев тоже делился на две части: холодную и тёплую, сложенную из добротных брёвен.
– Полы в доме и в бане выложены из железнодорожных шпал. Будут лет сто держаться, – с уверенностью в голосе пообещала женщина, приехавшая показывать жилище.
– Далеко здесь до райцентра? – Ваське приглянулась усадьба. Оставалось узнать, насколько далеко от мира она находился.
– Пятнадцать километров. Деревня находится между Великим Новгородом и Псковом. Берегам повезло: здесь до перестройки работал крупный совхоз, и успели заасфальтировать дорогу. Райцентр в Краснодубе – туда ходит автобус. В самой деревне ничего не осталось, а раньше был медпункт, школа, клуб и магазин. Клуб сожгли, школу продали – там теперь живёт дачник. Магазин тоже продали под пасеку, а медпункт был в здании магазина. Но пару раз в неделю приезжает автолавка. В соседней деревне, в пяти километрах, есть небольшая речка, отделение связи и магазинчик. А здесь, увы, ничего и почти никого не осталось. Вы говорите, у вас дети?
– Четверо, – ответила Васька.
– Будут в краснодубскую школу ездить.
– Мы хотели бы учить их сами, – мягко возразила Васька. – Сколько вы хотите за всё хозяйство?
– Сорок тысяч. Совсем недорого по нашим временам.
– Да, недорого – согласилась Вася. – Я должна посоветоваться с мужем, но лично мне дом очень понравился. А где найти печника?
– Вот этого я вам сказать не могу, – растерялась женщина. – Но вы поспрашивайте у местных – наверняка помогут.
– Почему деревня так странно называется: «Берега»? Речка, вы говорите, только в соседнем населённом пункте...
– В советские времена здесь осушали болота. Отсюда и чернозём.
А название... Наверное потому, что деревня стояла на краю топей. Сейчас болота почти высохли, а Берега так и остались Берегами.
Васька сфотографировала дом, сад и пашню, и вернулась к семье.
– Неплохо, – одобрил Саша. – Но нам лучше найти что-нибудь ещё более удалённое – здесь всего пятнадцать километров до города.
– Мне сказали, что эти пятнадцать километров – как тысяча, когда дело касается выезда государственных служб. Вокруг деревни – сплошные леса и болота. Летом приезжает пара дачников, а зимовать остаётся человек пять стариков. Говорят, зимой к деревне не подступиться – столько снега, – Васька надеялась убедить мужа. – Дети маленькие – вдруг кто-то заболеет? Тогда мы всё-таки сможем добраться до врача...
В конце концов, Александр дал согласие.
– Оформляй дом на себя, у меня русский паспорт просрочен.
Васька потратила день на бумаги и договорилась с тёткой, что та отпустит их с Сашей прибраться в доме и последит за ребятишками ещё неделю.
    Василисе нравилось, как звучал их новый адрес: Краснодубский район, деревня Берега, улица Берёзовая, дом тринадцать.
Деревенские с любопытством наблюдали, как в доме на пригорке закипела жизнь. С утра до вечера Александр и Василиса выволакивали из комнат и хлева запчасти для трактора и мотоцикла, груды стекла, кирпичей и самого разнообразного мусора.
Закончив с домом, Галицкие перешли к саду.
Васька нашла в сарае старые косы и оселок, но – что делать с этим добром? Пришлось пойти по деревне в поисках совета. На краю деревни, перед прогоном, где раньше водили совхозных коров, она познакомилась с Лёшечкой – тощим низкорослым дедом по прозвищу «Чеботарь».
– Здравия желаю! – крикнул он ей с завалинки перед своей покосившейся избушкой.
Васька поздоровалась и объяснила проблему: мол, косы не косят – как быть?
– Надолго к нам? – поинтересовался Чеботарь, методично вбивая «бабку» в колоду.
– Насовсем, надеюсь, – Васька запыхалась от беготни по деревне и никак не могла отдышаться.
– Добро, – задумчиво ответил дед. – Давай косы. Я их вымочу, отобью и наточу. С тебя бормотуха.
– Что такое «бормотуха»?
– Сегодня приедет автолавка, там и купишь.
«Водка, наверное» – предположила Васька, но «бормотухой» оказалось дешёвое вино.
Всучив деду бутылку, через день она забрала готовые к работе косы.
– А ты косить-то умеешь? – засомневался Чеботарь. – Чай, ноги-то себе не скосишь? Ну-тка, покажи, как ты косить будешь.
Васька размахнулась от плеча и ударила лезвием по траве.
– Э-э нет, так дело не пойдёт. Давай покажу, как надоть.
Отработанными скупыми движениями дед быстро освободил от травы обочину перед избушкой.
– Сможешь так?
– Попробую, – бодро ответила Васька.
– И гляди в оба, у вас там камней полно. Прошлые хозяева замучились их с пашни выносить. Как затупишь косы али сломаешь – приноси, я починю.
– А вы, случайно, не подскажете, где я могу печника найти?
– Печника? – Чеботарь растерянно потёр сморщенный лоб цвета египетских папирусов. – Тут раньше и кузнецы, и печники были, а теперь нет никого, все вымерли или в город подались. Попробуй у Ларисы спросить, – он указал на дом неподалёку.
    В каждой русской деревне обязательно найдутся свои Баба Яга, Змей Горыныч, Кощей Бессмертный, Кикимора и Леший.
Лёшечка Чеботарь без сомнения был Лешим в Берегах.
Познакомившись с Ларисой, Васька не раздумывая окрестила её «Бабой Ягой». Лариса Денисовна, всю жизнь прожившая в Берегах, сумела сохранить почётный статус зажиточной крестьянки. Её крепкий ухоженный дом был одним из лучших в деревне. Земли в её распоряжении было поменьше, чем у Галицких, зато пашня напоминала просеянную муку – лёгкая, рыхлая, сыпучая.
Во времена «сухого закона» баба Лариса занялась алкогольным промыслом, снабжая свою и окрестные деревни домашним самогоном. После развала СССР её предприятие сильно пострадало, но денег она успела накопить немало – столько, что её зятю Гене хватило на покупку деревенского магазина под пасеку и на трактор, а сыну Ларисы – на «Жигули». На те же деньги Ларисин зять купил дом в райцентре, где проживал с её дочерью, Мариной, и их единственным чадом – обожаемым внуком Яги.
«Избушка на курьих ножках», как и положено, была обнесена высоким непроницаемым забором из светлых неструганных досок, дотронувшись до одной из которых Вася сразу посадила занозу в палец.
– Есть кто? Ау! – Ваське пришлось долго стучать перед тем, как калитка медленно приоткрылась и сквозь образовавшуюся узкую щель на непрошенную гостью исподлобья воззрились прищуренные глаза Яги.
– Чего надо? – низким дребезжащим голосом спросила хозяйка.
– Извините, мне сказали, что вы можете знать, где здесь найти печника.
– Это Лёшечка что ли тебя ко мне подослал? – глаза Яги сузились ещё сильнее и превратились в косые чёрточки. – Старый чёрт! Печника у нас нет и где искать – не знаю. Сходи к Анне, может, она поможет с печкой, – Лариса сердито указала на соседний дом.
Вместе с пожилой Анной на Васькин шум вышли, покачиваясь, двое пьяных мужиков.
– Говорят, вы из Германии к нам приехали? – с недоверием спросила Анна. – Вань, хватит на меня вешаться, я ж тебе не столб какой! Колька, отведи брата в дом, он на ногах не стоит.
– Будет сделано, мам, – гладко выбритый, худой, высокий мужик, что постарше, сгрёб в охапку другого, шире его в кости, здоровенного, с болотного цвета усами и рыжими всклокоченными волосами, и волоком потащил его в дом. Во рту рыжего зияли дыры от выбитых передних зубов.
– Да, из Германии, – неохотно подтвердила Васька, хмурым взглядом провожая пьяниц. – Не знаете, есть ли где-нибудь поблизости печник?
Анна присвистнула.
– Эка чего захотела! Раньше многие умели печи-то складывать, а нынче – днём с огнём. Хотя, погоди-ка, в соседней деревне за переездом живёт Миха-плотник. Он и печь может сложить, только кирпичи нужны.
– У нас там в доме валялось много кирпичей.
– Красные хоть кирпичи-то?
– Красные.
– Тогда сгодятся. Я Кольку пошлю за Михой. Но придётся заплатить – Миха бесплатно срать под куст не сядет. А ты нам с парнями не дашь на опохмел? Мы сегодня так болеем, так болеем...
Васька сунула руку в карман и достала деньги.
– Ох, спасибо тебе, красавица! Будет надо что – заходи, мы всегда рады! А муж-то твой кто?
– Священник.
– Поп? Вот так номер! – всплеснула руками Анна. – А знаешь, здесь раньше староверы жили, на болотах прятались от царя-батюшки.
В Высино, это соседняя деревня, осталось ихнее кладбище. У них там и мельница на ручье была. То-то.
– Если Бог даст, когда всё наладится, может, церковку здесь деревянную поставим.
– Ставьте, ставьте, – согласно закивала Анна и поспешила в дом.
    Васька с Сашей закончили освобождать сад от травы и перешли к пашне, плотно заросшей двухметровым, толщиной в локоть, чертополохом и кустами.
– Тут не косить, а рубить надо! – громко произнёс наблюдавший за ними мужчина.
– Сергей Денисович, брат Ларисы, – представился он, когда Галицкие отвлеклись от сражения с сорняками и подошли к нему.
– Рубить, говорю, надо! Топором! Косы только поломаете.
Мужчина лет шестидесяти – Васька сразу окрестила его «Денисычем» – производил приятное впечатление. Выяснилось, что он родился в Берегах, проработал всю жизнь шахтёром в Сибири, а теперь приехал в родные места поближе к сестре «помирать».
– Больше у нас никого из родных не осталось – только Лариса да я, – сетовал Денисыч. – А каким ветром вас-то в такую глухомань занесло?
– Да вот решили детей на родной земле растить, – Васька быстро находила язык с местными.
– Ладное дело, – серьёзно заметил Денисыч. – Только нелегко вам, городским, придётся. Жить за земле – это целая наука! И ни в каких университетах ей не обучишься, пока сам не хлебнёшь лиха.
Приходите ко мне, если что. Всегда рад помочь. Кстати, шериф ещё не заезжал?
– Какой «шериф»? – удивилась Вася.
– Да из соседней деревни один. Жолудев фамилия. Я его «шерифом» зову.
– Нет, не заезжал.
– Значит, скоро появится, ждите, – предупредил Денисыч и не торопясь пошёл на колодец, покачивая большим эмалированным ведром, подвешенным на согнутом локте.
Галицкие продолжали битву с кустами, когда перед их домом с фырчаньем остановился грузовик «Урал», гружёный колотыми дровами.
– Эй, хозяева! – раздался зычный мужской голос.
– Это «шериф», наверное, – сказала Васька, вопросительно глядя на мужа. – Сходишь?
Саша бросил топор и нехотя поплёлся по поваленным зарослям к калитке.
Прошло полчаса, Васька устала рубить непослушные побеги ивняка и отправилась проведать мужа.
Он стоял у забора и разговаривал с энергичным, лет около сорока, одетым в камуфляж мужиком, устало облокотившемся на их еле живую калитку, то и дело жалобно поскрипывающую под его тяжестью.
– Это Василиса, моя жена, – представил Ваську Галицкий.
– Очень приятно – Демьян, – сказал мужик, просканировав Ваську острым оценивающим взглядом. Глаза у него были выразительные: серо-голубого цвета, на загорелой обветренной коже они эффектно выделялись и дерзко поблёскивали. «Змей Горыныч!» – мысленно дала ему прозвище Вася.
 – Вот я и говорю вашему мужу, что зимой без дров никак не обойтись. И забор у вас, – он деловито пошатал рассохшиеся ворота и снова сверкнул взглядом на Василису, – трухлявый, менять пора. А столбы надо у меня специально заказывать – это ж на весь ваш участок сколько ёлки уйдёт!
– Спасибо, мы подумаем, – уклончиво ответил Саша, показывая, что разговор начал его утомлять.
– Да, подумайте. Только не долго – скоро дожди зарядят, и в лес станет не въехать даже на моём «жеребце», – Демьян по-хозяйски похлопал «Урал» по капоту. – Кстати, вы тут Рыбаков не видели?
– Аркадий, слазь, пешком дойдёшь, мне ехать надо, – обратился он к своему напарнику, сидящему в кабине.
Из кабины спрыгнул на землю Аркадий, и Васька поняла, что это местный «Кощей». Бледный, сухопарый, с холодным лицом, несущем печать жестокости, он вежливо поздоровался и вразвалку направился к дому на другой стороне единственной улицы в Берегах.
– Нет, не видели, – ответила Васька. – Мы ещё не со всеми здесь познакомились.
– О, с Рыбаками вы обязательно познакомитесь, – ухмыльнулся Горыныч. – Это два здешних опоика, которых я никак не могу на работу загнать. Ну, ладно, запишите мой номер – он продиктовал Василисе цифры. – Не тяните и звоните!
Демьян умело и явно напоказ заскочил в высокую кабину, «Урал» громко заурчал и тяжело двинулся вперёд.
    Из соседней деревни явился Миха. Осмотрев комнату, где подразумевалась печь, он покачал головой и сказал, что сложить-то он сложит, да кирпичей слишком мало – нужно ещё.
– Где ж их взять? – огорчилась Васька. – У нас больше нет кирпичей.
– Есть одно место, – Миха задумчиво провёл рукой по коричневой от загара шее, – но без Рыбаков не справиться.
– Кто такие эти «Рыбаки»? Уже второй раз о них слышу.
– Рыбаки-то? Братья Рыбаковы: Коля и Ванька. Коля старший, а Ванька, рыжий, младший.
– Саша, сходи с Михаилом, а? Чего я одна по мужикам всяким бегаю? – Васька тормошила мужа.
– У тебя отлично получается, я так не умею, – откликнулся понурый Саша. – Я лучше напишу матери, чтобы она приехала и помогла с детьми да по хозяйству. Ей недалеко совсем от острова Залита.
– Хорошо, – согласилась Васька, – но с «шерифом» договаривайся, пожалуйста, сам, ладно? Он на меня странно смотрит.
Рыбаки проживали в доме Анны. Подходя, Василиса услышала доносящийся из сада, приглушённый разговор.
– Как тебе эти фашисты? – спрашивал один мужской голос.
– Да по мне – хоть гестаповцы! Лишь бы на пойло давали.
– Деньжата, похоже, у них водятся, – поддержал разговор первый голос.
– Ша, мальчики! Попадья идёт! – прекратила их «прения» Анна.
– Здорово, Аня! – Миха зашёл в сад. – Работёнка для твоих дармоедов есть.
– Работёнка? – обрадовалась та.
– Кирпичи нужны на печку. На переезд бы сходить, пошукать...
– Сколько башляют? – подошёл Рыжий. Из-за отсутствующих передних зубов он порядком шепелявил.
– Это уж как сами договоритесь. Я только за печку отвечаю, – «отбазарился» Миха.
– Как звать-то? – Рыжий, наконец, заговорил с Васькой.
– Василиса.
– Имя-то какое мудрёное! Сразу видно – Германия, – он попытался сделать умное лицо.
– Нормальное имя, – огрызнулась Вася, которой Рыбаки внушали отвращение и страх.
– Сдрисни, Ванёк! – вмешался подошедший Коля. – Вишь, человеку не нравятся твои вопросы.
Договорились о цене, и братья отправились с Михой на переезд.
Через пару часов у дома № 13 по Берёзовой улице уже стоял гружёный кирпичами Николай.
Иван оказался хитрее и где-то раздобыл садовую трёхколёсную тележку.
За день они натаскали достаточно стройматериала для печки.
– Откуда кирпичи? – Васька остановила Колю.
– На переезде брошенный дом, мы стену разобрали. Там и до нас уже поживились.
– А так можно? – наивно удивилась Вася.
– Кому нужно, тому можно, – подмигнул ей Николай. – Меньше знаешь, крепче спишь.
Голос у него был хриплый, прокуренный, но лицо показалось Ваське добрым, в отличие от Рыжего.
Она заплатила, как договорились, и через пару дней Миха закончил щитовую печку, которая должна была согревать обе комнаты.
Рыбаки вертелись у него под ногами, но помогали: накопали глины «на задах» за баней, натаскали кирпичей, а под конец откуда-то приволокли чугунную плиту и дверцу.
– Готово! – Миха вытер руки тряпкой. – Дайте дня три просохнуть и можно топить. Побелите сами – если что, вон, Рыбаки помогут.
     – Саша, сколько у нас денег осталось? – Васька придирчиво осматривала печь.
– Немного.
– На дрова хватит?
– Должно.
– А что мы станем делать, когда деньги закончатся? Может, ты на работу какую-нибудь устроишься? – Васька обернулась к мужу. – Сидишь тут целыми днями один, грустишь, а так – занятие бы появилось и настроение улучшилось.
– Я подумаю, – Саша выглядел потерянным.
Рыбаки принесли извёстку, и Василиса побелила печь, которая вышла не особо красивой, зато исправно топилась.
– Ну что, надумали насчёт дров? – Горыныч сигналил под окнами. На этот раз он приехал на белых «Жигулях», прозванных в народе «копейкой».
«Прынц на белом коне» – ехидно ухмыльнулась про себя Васька.
Саша отказался обсуждать дрова, пришлось снова договариваться ей.
– Три машины, из которых одна – сухие, – записал в блокнот Демьян. Пока он записывал, Вася отметила про себя его развитые плечи и крупное телосложение – «Сильный мужик, наверное».
– А дрова будут уже готовые? Ну, мелкие или чурбанами? – Васька не знала деревенских названий.
– Колотые или чурками? – переспросил Горыныч. – Нет, колотые в два раза дороже.
Он стоял совсем близко к Васе, и она почувствовала приятную смесь запахов: просмолённой ёлки, кострового и табачного дыма, грибов, мха, сухой листвы и солярки.
– У тебя, – он без предупреждения перешёл на «ты», – мужик в доме есть, пускай расколет.
«Очень сомнительно, что расколет», – подумалось Ваське, но она промолчала.
     К вечеру из-за забора показалась рыжая лохматая голова младшего Рыбака.
– Котёл нужен?
– Какой котёл? – не поняла Василиса.
– В баню, – шёпотом уточнил Ванька.
– Нужен. А ещё нужны чёрные такие камни для печки – их там почти не осталось – разворовали, похоже, – Василиса подозрительно глянула на Рыжего.
– Открой баню. Стемнеет, мы с Колькой приволочём котёл.
Василиса сделала, как велено, и на другой день в бане на дощатом полу появился здоровенный чугунный котёл.
Колодец рядом с баней был, но от времени сруб сгнил, и осталась только яма, наполненная водой.
Рыбаки потихоньку таскали невесть откуда чёрные камни и выкладывали каменку. За всё, разумеется, приходилось отслюнивать им на карман или покупать выпивку.
– Ты сначала требуй работу, а потом бормотуху покупай, – продолжал её сельское образование Денисыч. – Не то напьются и делать ничего не станут. Ну, на опохмел можно по полчашки накапать – и всё!
Так Василиса и стала поступать.
    В деревне, после многолетнего перерыва, её снова навестили «американские» сны, исчезнувшие сразу после эмиграции, словно антенна, через которую они транслировались, имела прямое отношение к России и вне её – не работала.


* * *

    Васька открыла глаза на огромной двуспальной кровати в квартире на Фонтанке и с удовольствием вспомнила, как недавно на том же самом месте они спорили с Севкой по поводу балдахина.
– Я хотел бы, чтобы кровать была чем-то прикрыта сверху от этих необъятных потолков, – Сева указал вверх, будто потолок мог располагаться в каком-то другом направлении.
– Сев, он пыль станет копить. А потом – вдруг дети дотянутся и обрушат его на себя? – Василисе казалась сомнительной затея мужа.
– Если только Надюшка отличится, – засмеялся он, представив себе картину обрушения балдахина. – Но у нас прекрасная мама, поэтому ничего подобного не произойдёт.
Сева обнял Ваську, лежащую рядом.
– У меня от этой высоты неуютное чувство, – виновато вздохнул он. – В пятизвёздочных отелях потолки и то ниже, чем у нас. Приезжаю домой – и ... проваливаюсь в высоту.
– Ты сам глаз положил на эту квартиру, дорогой. Помнишь, чего нам стоило уговорить Руту Яновну, чтобы она свою комнату уступила?
– Как такое забудешь. И мне очень здесь нравится, особенно после капитального ремонта и твоих дизайнерских усилий. До сих пор не понимаю, – Севка сел, продолжая смотреть на жену, – как ты всё успеваешь: Ксюше всего годик, а ты уже снова в своей любимой школе.
– Я же не одна. Няня за детьми присматривает, и пришлось взять уборщицу.
– А я тебе с самого начала советовал, Васёна. Но лучше поздно, чем... В общем, я рад, что ты меня послушала.
– Ты куда сейчас? – сменила тему Васька, приподнимаясь на локте.
– В Мариинку, – Сева натягивал вязаный джемпер. – Нам повезло, что Греков в Германии – могу подольше побыть с вами.
– Зря ты всё–таки отказался от приглашения в Лейпциг. Не пожалеешь? – Василиса пытливо взглянула на мужа.
– И не подумаю.
Севка оделся и поцеловал жену.
– Ты самая красивая женщина в мире!.. Побежал! Позвоню тебе в обед! И не забудь, что мы сегодня приглашены на ужин к Юрию Хатуевичу*!


* * *

     Не считая Змея Горыныча, приглядывавшего за Берегами из своей «пещеры» за дремучим лесом, в деревне, кроме Лешего, Яги, Кощея и Денисыча, доживало свой не самый лёгкий век ещё несколько стариков: Толенька Клепиков, безобидный дед из Прибалтики, местный дурачок и «пьяничка»; Шурочка – вредная восьмидесятилетняя карга в растянутой почти до земли шерстяной кофте с отвисающими карманами, редко выходящая из дома покормить полчища своих кошек, но регулярно ковыляющая с самодельной клюкой к автолавке, чтобы приобрести для себя пару банок тёмного пива «Охота»;
Веха – дядя Веня, интеллигентный пожилой мужчина, неизвестно каким образом попавший в Берега, приятель Денисыча; Валька – тёща Кощея, с которым, поговаривали, она жила как с мужем, и оба регулярно напивались; Машенька – «полубелая», странноватая дама преклонных лет, тоже из Прибалтики, где – ходили слухи – она работала на панели в порту и однажды подверглась насилию целого экипажа пришвартовавшегося корабля; ну и, конечно, Рыбаки, родившиеся и выросшие в Берегах, и прибившиеся к Анне после потери обоих родителей, незадолго до приезда Галицких скончавшихся всё по той же пьяни. Сама же Анна, по виду явно не деревенская, оказалась в Берегах Бог весть какими судьбами, но можно предположить, что судьбы эти были вряд ли из разряда счастливых и радостных. Впрочем, из небольшого населения деревни не нашлось бы ни одного человека, по которому не прошёлся бы жерновами двадцатый век.
На краю, на отшибе, находилось хозяйство Нины и Сергея, престарелой супружеской пары, которую все обходили стороной, потому что Нина докладывала обо всём в сельсовет, а Сергей во время войны помогал немцам и работал местным полицаем.
Звание «Кикиморы» Васька присвоила Машеньке.
«Василисой» была сама Васька – не хватало только «Ивана-царевича», и Ваське отчаянно не хотелось, чтобы им оказался Рыжий.
 Кроме «постоянного состава» в Берега наведывался Гром – «молодой» по тамошним понятиям, одноглазый мужик лет шестидесяти. Василиса так и не выяснила, за что он получил своё прозвище, но до неё доходила обрывочная информация, что была какая-то история с пожаром на подстанции, в которую ударила молния, вследствие чего Гром утратил один глаз и на всю жизнь остался заикой.
Иногда Ягу приезжал навестить сын, прозванный «Рябчиком» ещё со школы, и её дочь Марина с маленьким сыном и мужем-трактористом Геннадием.
    Когда каменка в бане была полностью собрана, а котёл водружён на самый её верх и прикручен к балкам толстой проволокой, Василисе снова пришлось идти к Яге за уроками по растапливанию русской печи и каменки. Внимательно выслушав наставления, Васька с первого раза освоила новые премудрости. Баня по-чёрному сначала пугала её закопчёнными стенами, но потом все привыкли, даже самые младшие. Единственное, что удручало, это трудоёмкость процесса подготовки: наносить дров, часами топить, лёжа на животе и истекая слезами от едкого дыма (баню топили ёлкой и сосной для пущего жара), а до этого наносить воды: в котёл Вася наливала воду из ямы поблизости, а вёдра с холодной – приходилось таскать за четыреста метров с «цивильного» колодца.
За тропинкой в баню тоже приходилось ухаживать: регулярно раскашивать, а зимой, как выяснилось в процессе «эксплуатации», чистить снег, прорывая длинный «окоп» с почти двухметровыми в высоту стенками.
В самом конце расправились с мусором. Он был частично сожжён на пашне, частично закопан на краю леса. Запчасти перетащили в старый деревянный гараж напротив дома.
    Всё отмыв, отчистив и приготовив, Галицкие привезли детей.
Ребятишкам, особенно старшим, Россия пришлась по сердцу. В деревне, как нигде, ощущалась свобода: небо, не заслонённое высотными домами и заводскими трубами, казалось бескрайним, а вода из колодца, которую приходилось носить десятилитровыми, приобретёнными в райцентре, вёдрами – сказочно вкусной.
Василиса сначала никак не могла найти определение этому небу, но потом поняла, что её так притягивало в нём, безмятежном и близком, словно до него рукой было подать, если привстать на цыпочки. Небо над Берегами было влюблённым. Влюблённым по сути. Будто Бог влюблялся в каждый атом создаваемой Им материи.
Дом на пригорке встретил детей светлыми прибранными комнатами, где не хватало только нормальной мебели, но её Васька планировала приобрести со временем. А пока все четверо спали на старом разложенном диване, как у Васиной тётки, озорничали и радовались новой жизни.
– Заказали дрова у Дэна Джо? – полюбопытствовал Денисыч, часто прогуливающийся взад-вперёд по единственной деревенской улице.
Васька смекнула, что «Дэн Джо» это Демьян Жолудев, он же «шериф», он же Змей Горыныч по её «сказочной» терминологии.
– Заказали, Сергей Денисович! – звонко крикнула она, ловя на лету Павлика, пытающегося растянуться на асфальте.
Дэн Джо привёз дрова в конце августа, и на заднем дворе Галицких красовались три груды ольховых и берёзовых чурок, которые училась колоть Василиса.
– Ты берёзой в морозы топи и чередуй с ольхой – она печную трубу от сажи чистит, а от берёзы сажи много, – поучал Денисыч.
– Саша, надо бы дрова дорасколоть. Я устала с ними мучиться. По ночам уже холодно, а топить нечем, – упрашивала мужа Васька.
Пару раз он пытался, но всякий раз бросал начатое. Ваське пришлось отнести раскуроченные мужем топоры Лёшечке на починку. Тот аж за головёнку свою схватился, когда увидел лезвия, вырванные с мясом из топорищ.
– Не получается у меня, – ныл Саша.
– Так позови мужиков – они научат. Меня ж научили, – Васька не понимала, почему он сам до этого не додумался.
Перемены, происходящие в муже, внушали ей беспокойство.
После печки и бани, в одной из комнат старший Рыбак соорудил престол. Его можно было поднимать и опускать, как крышку секретера, чтобы дети не шалили и не висели на родительской «полке».
Васька развесила иконы, привезённые с собой, соорудила одеяние для престола из нарядной ткани, из которой Галицкому шили в Европе праздничные облачения, и муж начал служить домашние Литургии.
Но чем глубже Галицкие погружались в деревенский быт, тем реже служил отец Афанасий, а потом и вовсе перестал интересоваться богослужением.
Однако Васька не сдавалась, приучала детей молиться перед едой и сама частенько читала любимую Псалтирь по вечерам.
    Спустя некоторое время пришёл ответ от свекрови.
– Когда она приедет? – Васька зашивалась, разрываясь между присмотром за детьми, готовками, стиркой и работой в саду и по дому.
– Она не приедет.
С вытянутым лицом Саша прочитал ей строку из письма, где говорилось, что его мать не приедет, потому что она не хочет «чистить» за ними «горшки».
– Какие горшки? – не поняла Васька.
– Без понятия. Но она не приедет.
    Александр позвонил своему отцу во Владивосток. Они много лет, если не десятилетий не виделись – у отца давно была другая семья и взрослые дети.
– Я вернулся в Россию с женой и детьми, папа. Купили дом в деревне, но многое нужно благоустраивать. Приезжай, помоги нам, пожалуйста.
Но отец отказал, сославшись на занятость.
Однажды днём около их дома остановился сельсоветский «козёл», из которого вышла председатель сельсовета с помощницей и двое женщин в милицейской форме.
– Предъявите ваши документы, – потребовали прибывшие.
Васька вынесла бумаги: её загран, немецкие паспорта детей, Сашин просроченный российский, свидетельства о рождении детей с печатями российского посольства и документы на дом.
– А где у вас разрешение на проживание в России?
– Я российская гражданка, мой муж – тоже, – возмутилась Василиса.
– Немецкие паспорта мы забираем, – заявила одна из милиционерш. – Вам необходимо срочно явиться в УФМС и оформить на детей заявления для получения ими российского гражданства.
– Они тоже граждане! – Васька начала выходить из себя. – Посмотрите: на их свидетельствах о рождении стоит печать и подпись российского консула. Всё давно оформлено и апостили поставлены.
– Может, в ваших «германиях» они и граждане России, а для нас, в Краснодубе, этого не достаточно. Вы должны пройти процедуру приобретения гражданства с нуля. А пока мы оштрафуем вас за незаконное проживание на вашей жилплощади четверых иностранных подданных.
Васька онемела.
– А где ваша трудовая книжка?
Василиса замялась:
– Книжки нет.
– Как это «нет»? – опешили милиционерши.
– Нет, и всё.
– Вы что же никогда не работали?!
– Почему не работала? Работала и работаю, но так уж получилось, что книжку на меня не оформляли.
Женщины осуждающе смерили её «пролетарскими» взглядами.
Ей выписали штраф на четыре тысячи рублей и важно удалились, так и не вернув немецкие документы детей.
После истории с паспортами и штрафом Саша вернулся к выпивке.
Вначале – за компанию с Рыбаками, которых пришлось позвать поколоть и сложить дрова. Пили бормотуху, потом перешли на «баб Ларисин» самогон, купленный Сашей «вдогонку».
Когда все трое изрядно набрались, подъехал «шериф» с еловыми столбами для забора.
– Давай-ка, молодой хозяин, вкопай один – посмотрим, на что ты годишься!
Саша встал и, пошатываясь, покорно поплёлся за лопатой.
Рыбаки притихли в дровнике, как мыши, завидевшие кота.
– Бу! – гаркнул на них Дэн Джо, и пьяный Ванька с перепуга повалил на себя поленницу.
Вернулся Александр с лопатой и начал копать яму для столба.
Земля поддавалась плохо или силы ушли в алкоголь, но у него ничего не получалось.
– Зачем свежую яму рыть, если можно ставить в старую? – Дэн бесцеремонно забрал у него лопату и выкопал старый трухлявый столб. Отбросив его в сторону, он углубил яму, похлопал по её стенам, бросил несколько камней на дно, примял и опытными движениями вкопал новый столб.
– Делов-то, – довольно произнёс он, осматривая своё творение и проверяя, крепко ли сидит столб. – Учись, студент!
Ваське стало жалко мужа. С видом побитой собаки тот вернулся к Рыбакам и продолжил напиваться.
Пока муж предавался возлияниям, Василиса обзавелась всеми необходимыми в хозяйстве инструментами и кое-какой скотиной: курами, двумя козами и собакой, названной «Бумером» для острастки желающих стащить что-нибудь с заднего двора, всё ещё остававшегося без забора. Лошадь она приобрела у Горыныча – невысокую гнедую кобылу по кличке Манька, которую летом огулял жеребец. Купила лошадь – покупай сено. Но денег осталось совсем немного, и те день за днём пропивал Александр.
Не получив помощи и поддержки со стороны родителей мужа, Василиса смирилась с тем, что все тяготы деревенской жизни прочно легли на её женские плечи.
Отчаянно пивший Саша не мог заботиться даже о детях и тянул на дно всё семейство.
«Что делать? – лихорадочно соображала Василиса. – Средства у нас скоро закончатся, а меня одной не хватит на детей и крестьянский труд.»
– Ольга, придётся тебе взять мелких на себя, – Вася усадила старшую дочь и села напротив. – В многодетных семьях в России всегда было так: если рядом по каким-то причинам не оказывалось других родственников, заботы о младших детях доверяли старшей дочери.
– Но я же не справлюсь с ними, – запаниковала Ольга.
– Справишься, у нас нет другого выхода, – Василиса спокойно смотрела на дочь. – Я в тебя верю.
– А Славик?
– Славика я заберу себе в помощь по хозяйству. Он будет ухаживать за животными и помогать мне на пашне и в огороде. Я буду готовить и стирать, а остальное возьмёшь на себя ты.
Васька перечислила дочери, что та должна делать.
– А если Павлик снова наделает в штаны?
– Положишь грязную пелёнку в ведро, которое я специально выделю на такой случай, а я найду время с этим разобраться.
Так и договорились. Ольга должна была по утрам одевать детей в чистую одежду, следить за ними на прогулках, играть дома, читать книжки, которые уже успела натаскать из райцентра Василиса, кормить детей заранее приготовленной матерью едой, выносить со стола грязную посуду на кухню и укладывать детей спать после обеда и вечером.
В обязанности Славика входило приносить дрова к печке, мыть посуду горячей водой – на такие случаи на русской печке Васька постоянно держала ведро с кипятком, выносить сливное ведро из–под рукомойника с «пимпочкой», кормить кур зерном, собаку – приготовленной для этого кашей на мясных отходах, задавать сено лошади и козам, менять воду у всех животных и выносить детский отдельный туалет в выгребную яму.
Кошек Вася кормила сама, потому что Славик испытывал к ним острую антипатию и пинал их ногами возле миски с рыбой.
Распределение обязанностей и организация повседневного труда значительно улучшили и укрепили ситуацию. У Василисы, наконец-то, оказались развязаны руки, чтобы заниматься бытом и документами.
– Саша, у тебя сохранился иностранный паспорт. Прошу тебя, возьми деньги на билет и возвращайся в Бельгию. Ты сможешь найти работу и помогать нам. Или возвращайся на покаяние в Мюнхен – владыка примет тебя.
– Я никуда не поеду, – сухо отказал ей муж.
– Ты здесь не в своей тарелке – неужели сам не видишь? – Васька не знала, как достучаться до него. – Подумай, что будет дальше, если ты не прекратишь пить.
– Хочешь от меня отделаться? Не выйдет! – взбеленился он.
– Я хочу, чтобы ты нашёл своё место, и оно явно не в деревне Берега, – попыталась успокоить его Васька. – Хотя бы съезди к матери на остров, приди в себя, помолись на могиле старца Николая. Нельзя же так жить, как ты сейчас. И дети смотрят...
– Пускай смотрят на своего никчемного, ни на что не способного отца! – в голосе Александра зазвучали трагические нотки.
– Саш, правда, съезди к матери, смени обстановку и подумай, пожалуйста, над моим предложением вернуться в Европу.
    – Мама, мама! – прибежала на другой день Ольга, когда Васька пыталась накосить травы для кобылы. – Там папа Павлика душит!!! Он убьёт его!
Васька бросила косу и рванула бегом к дому. На диване лежал Павлик, в очередной раз не дотерпевший до горшка, а его отец, склонившись над ребёнком, душил его.
– Не будешь срать в штаны, дрянь! Кругом говно! Я задыхаюсь от говна!
– Оставь ребёнка! – не своим голосом заорала Васька, накинувшись на мужа.
Ей удалось оттащить его, а Ольга схватила перепуганного до полусмерти мальчика и увела его в другую комнату, чтобы вымыть и переодеть.
– Ты что, совсем рехнулся?!! – Васька приготовилась дать мужу любой отпор, если тот попробует снова подойти к сыну.
– Мы всё равно все здесь умрём! – пьяно всхлипывал Саша. – Понимаешь? Мы все умрём! Лучше я детей сам убью, чтобы не мучились!
– Тебе надо умыться и протрезветь, – холодно отчеканила Васька. – Поговорим, когда в себя придёшь. Но Павлика больше не трогай. Иначе я сама тебя убью.
Её тон слегка отрезвил Александра. Он встал и вышел, вернувшись в стельку пьяным посреди ночи.
На краю деревни Василиса обнаружила заброшенную скважину, пережившую совхоз и перестройку. Из трубы бил холодный источник минеральной воды с привкусом, который показался ей вполне приемлемым.
– Пейте эту воду, – посоветовал Денисыч, – в ней много полезных веществ.
Сам он ежедневно ходил на источник с двумя пластиковыми канистрами.
Понаблюдав за работой Михи, она сложила в саду уличную печку, плиту и трубу для которой снова откуда-то приволок Рыжий за бутылку бормотухи.
В большом чане Васька кипятила пелёнки, а потом везла их на тележке на источник, отполаскивала покрасневшими руками в ледяной воде и привозила обратно. Так же она поступала и с другой одеждой: стирала её во дворе на стиральной доске в корыте, а затем полоскала на скважине. Когда белья получалось слишком много, приходилось прибегать к помощи старшего сына, который возил тележку туда и обратно и выкручивал с матерью бельё, чтобы отжать его. Вместе они развешивали его на проводах, натянутых Рыбаками в саду и вдоль тропки к бане (жерди тоже пришлось оплачивать бормотухой).
С «шерифом» Джо она проводила немало времени – больше, чем ей хотелось. Он помог ей купить телегу и сани для лошади, подарил конскую упряжь и научил запрягать и седлать Маньку. Вместе они съездили за сеном на зиму и на осмотр новой делянки.
Жалеть Горыныча было не за что. Он отсидел своё за то, что в нетрезвом виде выломал дверь в квартиру собственной жены. Жена заявила, что он покушался на её жизнь. Дали немного, но пока Дэн сидел, она успела с ним развестись и оставила его без прописки. Поехал к своим родителям в деревню. Год пил по-чёрному, валялся в канавах – всё, как положено. Потом что-то ёкнуло, и завязал с выпивкой. Занялся лесом: вырубка, продажа. Обратно в органы его не взяли, зато, по негласному договору с местными представителями власти, он следил за порядком во всех деревнях от райцентра до Высино и дальше, и все сделки, споры и «разборки» проходили через его руки.
Мужики поговаривали, что дэнджовский бизнес держался на «мёртвых душах»: он выписывал в лесхозе делянки на умерших стариков и втридорога торговал их дровами.
Поселившись за сто первым километром, где разрешалось жить «тюремщикам», как их называли деревенские, Дэн Джо женился на милой приличной девушке из Краснодуба, построил дом и обзавёлся крупным, по тамошним меркам, хозяйством. Этакий новый Лопахин из американского вестерна, под шумок вырубающий «вишнёвые сады» прошедшего столетия.
Внешне это был крупный волевой мужчина, твёрдо знавший, чего он хочет от жизни и от других людей. А потому, когда он поцеловал Ваську, сидящую в его машине и задумчиво глядевшую на звёзды, она не удивилась и позволила овладеть собой прямо посреди безропотно хранящего чужие тайны леса.
Первоначальное впечатление оказалось ошибочным. Она быстро определила больное место в относительно благополучной с виду биографии Горыныча – он был одинок. Настолько одинок, что предпочитал общаться с природой, пропадая целыми днями на болотах, на вырубках и с лошадьми, а в тёплое время – на заготовке сена и на охоте. Если для других занятия «шерифа» выглядели ровно как «загребание бабла», Ваську, не раз наблюдавшую за его работой, обмануть было сложно: она сразу чуяла родственную душу.
Выпал первый робкий снежок, и деревья в темноте покачивались под напором ветра, роняя белоснежные комья в вечернюю тишину.
Это была музыка – беззвучная, невидимая, без запаха и вкуса, но музыка, знакомая и понятная отчаянным мужчине и женщине, находившимся в машине с погашенными огнями; музыка, которая звучала только для них двоих, таких разных и таких одинаковых, случайно повстречавших друг друга на краю вселенной.
– Что теперь, Дэн? – спугнула наваждение Васька, оправляя одежду. – Ты женат, я замужем.
– Вот и хорошо, – он достал сигарету и закурил. – Будешь?
Васька взяла предложенную сигарету, и он вежливо чиркнул зажигалкой.
– Здесь свои законы и порядки, Вася. Теперь ты под моей защитой – понимаешь, что это значит?
Васька молча потягивала дым.
– Это значит, что ни один вор, бандит или опоик не причинит тебе и твоим детям вреда. Если возникнут проблемы, ты не станешь решать их в одиночку – я помогу тебе. А нашим супругам вовсе необязательно знать о нашем договоре.
– Ты из меня наложницу собрался сделать?
– Фу, как грубо! Послушай, ты сама потом поймёшь, что тебе без меня никак. Но я ведь должен что-то получать за свои старания?
– Я плачу тебе, когда вещи покупаю – этого мало?
– Это другое, Василиса.
«Бес страшной!» – выругалась она про себя, переняв выражение у Яги.
Как ни странно, при Василисе Горыныч никогда не матерился. И вообще не ругался, показывая особое к ней, уважительное по его меркам, отношение.
    После рождения детей, Васька поставила их на первое место в своей жизни. Материнский инстинкт у неё был так же обострён, как и все остальные чувства.
В постсоветской России, где со столичных трибун звучали восторженные речи о «духовном возрождении», в глубинке царила разруха, которой правил криминал в чистом виде, и такой расклад всех устраивал. В автобусах беспрерывно крутили тюремный шансон, «международным» языком общения стал отборный мат. Василисе поначалу сложно было понимать, о чём говорят люди, хотя матом после Гольдберга её сложно было удивить или напугать. Со временем она научилась отделять «мух от котлет» и вскоре освоила «новый» язык при том, что сама старалась воздерживаться от матерщины и запрещала сквернословить детям.
Покровительство местного «авторитета» пришлось как нельзя кстати, оглядываясь на беспомощность и потерянность её мужа, не желавшего примириться с реальностью и не способного взять себя в руки.
Население любой полуживой деревеньки в том районе представляло из себя смесь из немощных стариков, пропойц и «тюремщиков», где молодой красивой женщине с детьми без мужской защиты и помощи обойтись было попросту немыслимо. Альтернативным вариантом оставалась смерть тем или иным способом. О возвращении в Европу речи идти не могло из-за старших детей.
    С того момента в Васькиной жизни образовалась тайна, к которой она никого не подпускала. На людях они продолжали вести себя, как раньше, разве только он стал называть её «Васей», а она его «Дэни».
Встречались они довольно часто: то съездить одно посмотреть, то другое что-нибудь... Или он поджидал её за деревней на скважине, или они виделись на очередной делянке – вокруг Берегов их было предостаточно.
     В деревне Васька вдруг осознала, как глубоки и сильны её корни и как прочно они держат её на родной земле. В ней проснулась крестьянская смекалка и купеческая хватка, позволявшие держаться на плаву и с нуля поднимать хозяйство, которое можно было бы впоследствии передать по наследству своим отпрыскам.
– Я всё делал в Германии, потому что ты не владела немецким, – заявил муж. – Теперь мы в России, и русский ты знаешь – теперь твоя очередь всем заниматься.
Васька не возражала, потому что за возражения можно было получить тумаков – она хорошо усвоила урок.
В ноябре они всё ещё подкашивали сухую жёлтую траву, чтобы кормить лошадь – купленного сена не хватало и его Вася приберегала на зиму по совету Горыныча.
    Васька продолжала регулярно кататься в райцентр за необходимыми вещами. Иногда её подвозил Дэн Джо, чем значительно облегчал и без того, в самом прямом смысле, нелёгкую жизнь Василисы.
По деревне Вася ходила в косынке, джинсах, ватнике и кирзовых сапогах. Мозоли на руках и ногах, которые поначалу кровоточили и болели, со временем исчезли, и она привыкла к постоянным ссадинам, синякам и ожогам, покрывавшим её тело от головы до пят. Новые раны сменяли старые, боль напоминала о том, что жизнь продолжается, а баня помогала восстановиться телу, омывая его прокопчённым стерильным дыханием каменки.
К Галицким явился из Москвы странный парень, какой-то знакомый Виктора, встретившего их на вокзале и так и не выбравшегося к ним в деревню, несмотря на обещания. Парень был вроде как верующим и вызвался помочь с устройством будущего православного поселения. Но вместо помощи он распивал с Александром самогонку и авиационный спирт, который продавал всё тот же «шериф» – в Краснодубе тогда размещался авиационный полк. Странность парня, носившего имя «Мирон», состояла в том, что он никогда не пользовался верхней одеждой. На самом лютом ветру он ходил в одной рубахе и жаловался, что ему жарко, если оказывался в тёплом помещении. Временами он застывал на месте и мог так стоять часами, будто в нём выключался какой-то двигатель. Затем, очнувшись, он как ни в чём не бывало продолжал делать начатое им дело.
Поддавшись на уговоры Васьки, Александр погостил у своей матери, но поездка не изменила его: он всё так же пил и бездельничал, повторяя, что «мы все здесь умрём».
В один из таких пьяных вечеров он набросился на жену, но Мирон заступился и не дал избить Василису. Дети уже спали, и всё происходило на кухне и в сенях. Она выскочила за дверь и прямо в тапках побежала к Анне. От Анны, тотчас налившей ей полстакана самогонки, Васька позвонила «шерифу».
– Бьёт?! – переспросил тот.
– Поговори с ним, Дэн! Так не может продолжаться!
– Ладно, поговорю.
Буквально через несколько дней Дэн Джо подкараулил Александра, идущего от переезда домой по лесной ухабистой дороге (Галицкий повадился ездить на поездах в райцентр и напиваться там, подальше от жены и детей) и избил его, наставив синяков на спине и боках.
– Дэн, я же просила поговорить! – негодовала Васька.
– Я и поговорил. На нашем языке это так называется. Скажи спасибо, что ничего ему не сломал. Ещё раз поднимет на тебя руку – сломаю.
– Он же теперь меня ревновать станет!
– Пусть ревнует, мне по барабану.
– Зато мне не по барабану, – расстроилась Васька.
Саша действительно начал ревновать её к Демьяну Жолудеву. Он не говорил об этом, но Васька чувствовала на себе его тяжёлый подозрительный и, как ей казалось, ненавидящий взгляд.


* * *

    Василиса припарковала машину на школьной стоянке.
– Здравствуйте, Василиса Алексеевна! – поприветствовала её секретарша. – Вы сегодня раньше обычного.
– Доброе утро, Тамара! Ответственный день – как никак круглая дата нашей «Инги», – Васька улыбнулась и прошла в свой кабинет.
На десятилетие школы были приглашены важные лица из городской администрации, и Вася немного волновалась перед встречей почётных гостей.
– Танечка, зайдите ко мне после урока, – позвонила она завучу.
– Как у нас дела? – Василиса встретила Татьяну вопросами. – Как ребята?
– Всё готово, Василиса Алексеевна. Дети в норме, хотя все немного взволнованы.
– Я тоже волнуюсь, словно в первый раз выхожу на сцену, – усмехнулась Васька.
– Всё будет хорошо, – подбодрила её коллега. – Вот увидите.
– Надеюсь, Таня, потому что поддержка со стороны государства для нас очень важна.
– Ваш муж приедет на концерт?
– Нет, к сожалению. Он занят, но наша няня приведёт ребятишек.
– Как же это замечательно иметь столько детей! – восхитилась Татьяна. – Вы такая Женщина!
– Спасибо, Танечка, – Вася с благодарностью взглянула на завуча. – Инга приедет? А что Катя?
– Они обе согласились участвовать, мы ждём их. Это ваша настоящая победа, Василиса Алексеевна! Подумать только: девочки с глубокими травмами и такой прорыв! Просто потрясающе!
– Танюша, вы меня перехваливаете, – сдержанно ответила Вася. – Но мне приятно.
    Васька не любила деловые костюмы, сковывающие движения и требующие соответствующей строгости во всём – внутри и вокруг них. Нервно одёрнув юбку и поправив пиджак, через несколько часов Василиса вышла на сцену актового зала.
– Мы назвали нашу школу в честь девочки, перенёсшей тяжёлую операцию на головном мозге – «Инга». Этот ребёнок был первым, кто показал удивительную реакцию на музыкальную и художественную терапию, за непродолжительно время не только догнав своих здоровых сверстников в плане умственного развития, но и продемонстрировав серьёзные успехи в закреплении приобретённых навыков.
«Инга» – это не просто школа, это большая семья, где каждый новый ученик окружён вниманием и заботой всего коллектива. Мы не придерживаемся никаких заранее заготовленных программ – план обучения каждого ребёнка составляется индивидуально опытными психологами, воспитателями и преподавателями.
Нашей целью является не только помощь при восстановлении ребёнка после перенесённой травмы, но и возвращение ему уверенности в себе и осознания себя как полноценной и полноправной личности в обществе.
Публика зааплодировала. Когда зал затих, Василиса продолжила.
– Среди предметов, изучаемых в нашей школе, вы найдёте весь спектр искусства: музыка, поэзия, рисование, танец, скульптура, икебана и многое другое.
Но зачем говорить, когда можно всё увидеть своими глазами?
Представляю вам одних из первых наших выпускников: Ингу и Машу.
Зал снова зааплодировал, и Васька вернулась за кулисы, уступая место «своим девчонкам» – как она их ласково называла.
Катя рассказала об аварии и о первой встрече с Василисой.
Речь её почти ничем не отличалась от речи обыкновенного здорового человека, но Васька снова расслышала в ней только ей одной знакомые незначительные огрехи – последствия травмы и последующего восстановления.
Инга вспомнила, как они рисовали Крошку Енота на полу в Севиной квартире в Автово, и Васька растрогалась: как давно это было и как, в сущности, недавно! А Инга уже совсем взрослая, да и у самой Васьки родилось пятеро детей...
«Эх, видел бы всё это Сева!» – сожалением подумала она и проснулась.
            *****

    В УФМС не выдавали документы. Ваську заставили написать заявления от имени детей, что они отказываются от немецкого подданства. Васька со слезами подписала бумаги. Но к началу декабря появился новый закон, упрощающий принятие российского гражданства несовершеннолетними и стало не нужно сдавать анализы на СПИД и собирать справки из диспансеров.
– Весной получите новые паспорта и сможете прописать детей.
    Первую половину зимы лили беспросветные дожди. В деревне часто гасло электричество – подстанции, ещё советских времён, дышали на ладан. Галицкие жгли свечи, предусмотрительно припасённые Васькой. Она пыталась учить детей дома, но те упирались и отлынивали, не проявляя интереса ни к чему, кроме озорства. Ей приходилось часто оставлять их одних, чтобы самой постигать крестьянскую науку.
    Василиса смотрела на ветви, унизанные огромными прозрачными каплями, и молила Бога, прося у Него помощи в зашедших в тупик отношениях с мужем.
«Пусть он уедет в Бельгию, Господи! – умоляла Васька, пока никто её не видел. – Пускай вернётся к Тебе через покаяние! Пристрой его, Боженька, туда, где он будет счастлив! И защити нас с детьми от его побоев и пьянства!»
    День начался, как все остальные: проснувшись затемно и усилием воли заставив подняться своё повсюду ломившее тело, Васька умылась, развела растворимый кофе, выпила большую кружку, выкурила сигарету и, разбудив Славика, отправилась в хлев доить коз.
Процедив парное молоко, она поставила крынку на обеденный стол в комнате, бесшумно выгребла золу, затопила печь и под дождём пошла к колодцу.
Когда с водой было покончено, Василиса заглянула в хлев, чтобы проверить, что делает её старший сын. Славик менял сено в кормушках у коз и, как обычно, разговаривал сам с собой разными голосами, от чего Ваську посещали нехорошие предчувствия с мелкими ледяными лапками.
Тётка, приглядывавшая за детьми неделю, пока Галицкие возили грязь в новом доме, убеждала, что у мальчика «не все дома» и настоятельно советовала племяннице показать сына врачам.
«Если я сделаю это, он на всю жизнь останется с клеймом «психа», – подумала тогда Васька и ничего не стала предпринимать в надежде, что с возрастом «это пройдёт». Материнская вера Васьки в собственных детей стала для них защитой от внешних и внутренних угроз, беспрерывно сыпавшихся на семью. Славик, не прекращавший попытки манипулировать близкими, вечно врущий и отлынивающий от работы, всё же что-то делал и даже иногда проявлял усердие. Василиса держала его при себе, беседовала с сыном за работой и отпускала только после обеда – поиграть с братьями и сёстрами. Однажды, когда Славик её не видел, она заметила, с каким презрением и злобой он сверлит взглядом спину своего отчима.
«Надо держать ухо востро! – встревожилась Вася. – Не ровен час он сотворит Сашке какую-нибудь пакость, а ему и без того сейчас худо.»
    Ольга, поначалу воспринявшая обязанности няньки как наказание, научилась неплохо ладить с малышами, особенно со спокойным и послушным Павликом. Ваську заботила Надя – озорная и жизнерадостная, постоянно что-нибудь чудившая девочка, плохо ела, не слушалась старшую сестру, лезла всюду, где нельзя, за что часто стояла в углу и получала по попе.
Впрочем «по попе» получали и Владислав с Ольгой, когда другие методы не действовали. Например, Ольге строго настрого было запрещено водить малышей в заброшенные ветхие дома и к старым колодцам, грозившимся в любой момент обвалиться. Но детское любопытство брало верх, и Ваське приходилось применять старый испытанный «бабушкин» способ воспитания. Впрочем, самой Василисе никакого удовольствия наказания детей не доставляли, и она старалась использовать их только в самых крайних и безвыходных случаях. Иногда она ловила себя на мысли, что Ольга намеренно водит малышей в опасные места, намереваясь таким образом от них избавиться, но Вася усердно гнала от себя эти чудовищные подозрения.
Однажды она заметила, что Славик избивает коз, не меняет воду у них и у лошади, хотя утверждает, что поменял. Выяснилось, что он несколько дней подряд «забыл» покормить собаку, а затем он потерял ключи от всех замков.
Ещё в Германии Саша сформулировал «девиз» младших Гольдбергов: «Забыл, потерял, сломал». Пожалуй, эти три глагола, выстроенные в ряд, лучше всего иллюстрировали поведение Васиных «помощников». Но других у неё не было.
    В тот день всё шло относительно мирно и спокойно. После многократных походов под дождём за водой Василиса затопила русскую печку на кухне, подкинула дров в домашнюю и полдня готовила еду, тратя свободные минуты на тетрадку со стихами и присмотр за происходящим в комнатах.
Мирон больше путался под ногами, чем помогал, а потому оказался в хозяйстве мало полезен.
К обеду Саша, уже заложивший за воротник, сидел в сенях около магнитофона, который Васька захватила с собой из Германии с большой коллекцией аудиозаписей, и плакал, приговаривая: «Где моя Вася? Отдайте мне мою Васю», обращаясь к невидимому собеседнику.
От постоянного общения с деревенскими мужиками и от непривычно тяжёлого труда она огрубела и почти оглохла к нескончаемым жалобам своего супруга, стараясь заниматься делом, а не разговорами, от которых к тому же не было никакого прока.
Василису настораживало, как быстро произошло её перевоплощение из человека в волчицу, готовую любому перегрызть горло за своих детёнышей. Только молитвы и стихи тормозили этот процесс, не позволяя животной её части окончательно возобладать над человеческой.
Дети беззаботно играли и смеялись в натопленных комнатах. Иногда Васька вызывала Славика, чтобы он вынес помои.
Из десяти принесённых домой вёдер, к вечеру набегало одиннадцать сливных, чему она не переставала удивляться, но так и не дозналась, откуда бралось лишнее, одиннадцатое, ведро.
    Единственное, что полностью занимало всё её существо в те дни, это как извернуться, чтобы выжить вместе детьми. Теоретически у Васьки была возможность вернуться в Европу – её вид на жительство оставался действительным, но тогда бы ей пришлось бросить детей, лишённых немецких документов, а такой вариант был абсолютно неприемлемым.
    Вечером она всё ещё продолжала «шуршать» по дому, работа в котором не переводилась, даже если не спать вообще.
Саша с Мироном уселись на кухне с «пузырём» от Яги. Налили и Ваське, она пригубила и пошла к детям – побыть с ними хотя бы немного перед сном.
В сенях загремела музыка, и самогон довольно быстро закончился.
– Своему Дэну Джо позвони! – заплетающимся языком приказал муж. – Пусть спиртяры привезёт.
Она неохотно подчинилась, и через полчаса перед домом просигналил подъехавший на легковушке Горыныч.
Вася выбежала с деньгами. Продолжал лить нескончаемый дождь, и она села в машину, чтобы спокойно рассчитаться за «товар».
Поболтав о том о сём, она забрала пятилитровую канистру спирта и побежала домой.
На веранде разбавив спирт, как её научили, одну бутылку готового «пойла» она понесла на кухню, но войти помешала запертая дверь. Василиса постучалась, и ей ответил голос Славика:
– Мама, мы здесь с Сашей.
– Открой дверь, Славик! В чём дело? Почему вы закрылись? – предчувствие беды охватило Васю.
В сенях появился выходивший в хлев Мирон.
– Что случилось?
– Понятия не имею, – ответила Василиса, продолжая стучаться в закрытую дверь.
Наконец, ей открыли, и вышел её сын.
Саша остался сидеть у стола над пустым стаканом и не смотрел на жену.
Она зашла, поставив перед мужем полную полуторалитровую бутылку.
– Вот, как ты хотел. Пожалуйста, не напивайся – это не медицинский спирт, ты сам знаешь.
Продолжая глядеть перед собой, Галицкий налил стакан до краёв и сдавленно прохрипел:
– Это правда?
– Ты о чём? – не поняла Васька.
– Правда, что ты только что с «шерифом» под нашими окнами в машине трахалась?
Васька обмерла.
– Что за бред?! Как тебе это в голову пришло?
– Славик. Он в окно видел.
– Он лжёт!
Васька пришла в ярость. Она нашла сына в комнатах и за шкирку привела его к мужу.
– А ну, рассказывай, что ты видел? Как это я «с шерифом трахалась»? И откуда ты слова такие знаешь?
– Слышал, – невозмутимо ответил Славик. – Я видел, как ты села в его машину. А потом мне показалось...
– Показалось?! – перебила Василиса. – Мы сидели спереди и разговаривали, я отдала деньги, забрала канистру, вышла, и он уехал. Всё!
Она смотрела на мужа, но тот молча пил из стакана, не удостаивая её взглядом.
– Если тебе что-то «кажется», ты должен сначала подойти ко мне и поговорить об этом. Зачем ты отца вмешиваешь?
Славик замялся. Его уверенность испарилась – Василиса часто на него кричала, но такой взбешённой он её ещё не видел.
– Маленький подлый гадёныш! – напоследок выдохнула она. – Убирайся с глаз моих!
Она толкнула мальчика к двери в комнаты.
«Это конец! – поняла Васька. – Теперь муж меня со свету сживёт». Но Александр так ничего и не сказал ей, только продолжал пить стакан за стаканом. К столу подсел Мирон, тоже выпил. Они о чём-то приглушённо беседовали, но Василиса не стала прислушиваться, а зашла в комнаты вслед за сыном и легла спать. Уснуть ей так не удалось: она тревожно ловила звуки, долетавшие из-за прочной толстой двери, но ничего было не разобрать. Наконец, Васька поднялась и направилась на кухню, чтобы проверить, всё ли в порядке. Саша сидел, уронив голову на стол. Мирон находился рядом, тянул «пойло» маленькими глотками и заедал его черносмородиновым вареньем, подаренным Денисычем.
– Надо его спать уложить. Поможешь? – устало взглянула она на гостя.
– Помогу, – икая ответил тот.
Вместе они подняли Сашу и кое-как дотащили его до постели.
– Блин, он обмочился, – Васька отёрла мокрые руки о халат. – Как маленький, – она засмеялась, пытаясь скрыть неловкость ситуации.
– Помоги его раздеть.
Они стащили с Галицкого мокрую одежду, Васька укутала мужа одеялом, взяла покрывало от детской постели и, завернувшись в него, легла рядом.


* * *

    – Давай заведём собаку? – Вася вопросительно посмотрела на мужа.
– Собаку? – удивился тот. – Неожиданно.
– Дети просят щенка. Встретили соседского мальчика со щенком и теперь не могут выбросить затею из головы. Да и я хотела бы....
– Васён, собака в городе это всегда проблематично, сама понимаешь. Если только шпица какого-нибудь... – Сева озабоченно покачал головой.
– Только не шпица – терпеть не могу маленьких собак! – Васька сморщила нос. – Колли или ньюфа, чтобы было кого потискать.
– Ох, Вася, когда ты повзрослеешь? – вздохнул Севка.
– Ни-ког-да! – продекламировала Васька и обняла сидящего за столом мужа. – Не дождётесь, герр Отумвинд – или как правильно тебя называть: мистер?
– Можно просто: «муж», – улыбнулся Севка. – После Нового года возвращается Греков.
– Что думаешь делать, муж? – забеспокоилась Васька.
Возвращение Грекова означало новый контракт Севки за рубежом.
– Пока остановился на предложении поехать в Чикаго – тем более я ни разу не был в Америке да и родственников повидать смогу, а то когда они ещё к нам выберутся. Но главное – оркестр там классный! И что ещё очень важно: будем работать над третьей симфонией Малера. Ре минорная, помнишь?
– Эта та, где мне пятая часть особенно нравится? Где «ангелы говорят»?
– Точно! Если всё пройдёт хорошо, запись выдвинут на «Грэмми».
– О! Это замечательно! И на сколько контракт?
– Сначала на полгода, а там – либо продление, либо – домой.
– Лучше домой, – буркнула Василиса.
– Ну, что ты, Васёна! Я ж не навсегда уеду! – принялся уговаривать её муж. – Ты же знаешь, мне без выездов никак, да и твоей школе новые вложения не помешают.
– Я выходила замуж за дирижёра, а вышла за подводника, который по полгода пропадает в своей стихии, – насупилась она. – Ты даже на десятилетие «Инги» не приехал, а там было интересно. Но тебе же некогда. И с детьми побыть некогда: то ты в Мариинке, то в европах, а теперь ещё и в америках.
– Вася, не начинай, – предупредительно нахмурился Сева.
Но Ваське необходимо было высказаться, и она продолжала.
– Другие отцы с детьми бумажного змея запускают, учат их на велосипеде кататься и рыбу ловить, а наши ребята растут без тебя, словно сироты какие-то! Они мне в прошлом году на день десантника подарок подарили – говорят, что я у них и за маму, и за папу. Когда ты в последний раз интересовался, как дела у твоих старших сына и дочери?
– Вася, обещаю тебе, что после Америки надолго останусь с вами. Но это время нужно отработать, понимаешь? Я ж не просто так по заграницам мотаюсь, я зарабатываю на нашу жизнь: на бумажных змеев, велосипеды, рыбалки и даже на поездку к морю.
– Всем вместе? – недоверчиво уточнила Васька.
– Всем вместе, – ласково подтвердил он.
– А первая скрипка? – Васька не собиралась так легко сдаваться.
– А что «первая скрипка»?
– Я заметила, как она на тебя смотрит.
– Ты ревнуешь? – казалось, вопрос жены позабавил его. – Неужели ты ревнуешь, Васёна?
Васька надуто молчала.
Он встал из-за стола, подошёл к жене и внимательно взглянул ей в глаза.
– Что ты видишь? Нет, не отводи взгляд, – он мягко остановил попытавшуюся отойти Василису.
– Отстань, Севка. На меня такое уже не действует.
– Вот сейчас и проверим, Василиса Алексеевна. Так что ты видишь?
– Вижу твои огромные серые хитрющие глазищи! – выпалила Васька и рассмеялась.
– Ага! – воодушевился Севка. – Сработало! А то «не действует», понимаешь, – проворчал он. – Присмотрись повнимательнее, Вася.
Васька снова заглянула ему глаза и вдруг вспомнила, как в «Мусорке» впервые увидела в них отражение собственных глаз, словно смотрела сама на себя откуда-то из глубины Всеволода.
– Я вижу себя, – тихо произнесла она.
– И никогда никого кроме себя в моих глазах ты не увидишь, – посерьёзнел Сева. – Мир?
– Мир, – согласилась Василиса и нежно прикоснулась губами к его губам.

               
* * *
   
     Проснувшись утром, она обнаружила мужа лежащим лицом в пол.
«Во сне, наверное, свалился. Надо разбудить его, не то простудится», – забеспокоилась Васька и прикоснулась к его плечу: оно было холодным. Она потёрла глаза и присмотрелась внимательнее: муж не дышал. На его спине уже проступили трупные пятна, а на подбородке виднелась струйка запёкшейся чёрной крови.
Она окончательно пришла в себя и побежала на кухню звонить в «Скорую».
Приехавшие через пару часов медики констатировали смерть и вызвали милицию.
– Накройте его чем-нибудь, у вас тут дети ходят, – посоветовала врач.
Детям Васька сказала, что «папа спит» и боялась что-либо трогать до приезда властей. Она набросила покрывало на тело, накормила детей завтраком и отправила их с Ольгой на улицу, шепнув ей, чтобы они пообедали у Денисыча, которого тут же предупредила по мобильнику.
– Без проблем, – согласился тот.
Часам к пяти вечера прибыли представители закона, записали Васины показания, подняли тело на том же покрывале, которым накрыла его Васька; матерясь на чём свет стоит, дотащили его до прицепа и, как следует раскачав, зашвырнули внутрь «труповозки». Раздался глухой звук падающей туши, от которого Ваське стало худо.
     Никогда прежде Василиса не сталкивалась со смертью так близко.
Детские посещения кладбищ и крематориев, конечно, немного приглушили её впечатления, но в целом она чувствовала себя ужасно.
Самым страшным был даже не факт кончины мужа, а то, что послужило причиной этой кончины.
Васька терялась в догадках, был ли её муж самоубийцей, вышло ли всё случайно, или его отравил заезжий гость со странностями.
На следующий день она снова отвела детей к Денисычу и отправилась в райцентр.
Женщина, делавшая вскрытие, посочувствовала ей и сказала, что покойник был абсолютно здоровым человеком.
– Алкогольное отравление, – заключила она. И добавила:
 – Опился он у вас. Очень жаль, такой молодой...
Ваське это так ничего и не объяснило, или она отказывалась верить обрушившейся на неё безжалостной правде.
В городской управе она разузнала, как получить средства на похороны (своих денег у неё почти не осталось) и подписала необходимые бумаги.
Позвонив родителям Саши, она сообщила им о случившемся.
– Перезвони, когда будет известна дата похорон, – только и ответила свекровь.
«Спасибо за помощь!» – съязвила про себя Васька.
– Я приеду, – пообещал свёкор. – Помогу, чем смогу. На похороны не успею, наверное.
«Ладно, и на том спасибо», – Васька уже не ждала никакой помощи от родственников.
Потом она получила деньги, выбрала гроб, крест и венки на могилу, заказала «панихиду» и договорилась с Рыбаками, чтобы те вырыли могилу на кладбище в Высино (в Берегах своего погоста не было).
– Виктор, это Василиса. Александр Леонидович Галицкий безвременно скончался на днях. Нет ли у вас знакомого батюшки из РПЦЗ, чтобы отпеть его?
– Нет, я к сожалению таких не знаю в Питере. Но постараюсь найти. Примите мои глубочайшие соболезнования! – Виктор казался подавленным и виноватым.
Через несколько часов он перезвонил и продиктовал Ваське телефонный номер.
– Я не поеду из Петербурга в такую глушь, чтобы отпевать монаха, сложившего с себя обеты. Если вы можете, отпойте его самостоятельно – Бог вас услышит.
    В день похорон так и лил непрекращающийся дождь, и яма постоянно наполнялась водой.
«Панихида» застряла на подъездах к кладбищу, и Рыбакам пришлось найти ещё четверых мужиков в Высино, чтобы помогли донести гроб до могилы.
Сашина мать молча наблюдала за действиями местных.
Пока Васька читала положенные на отпевании молитвы и псалмы, мужики вёдрами вычерпывали воду из ямы. Наконец, Василиса закончила читать, гроб опустили в воду, всё равно успевшую снова залить могилу, и покрыли жидкой грязью, в которую превратилась измученная ливнями земля.
– Ты потом крест камнями укрепи, – посоветовал Ваське один из мужиков. – Сейчас невозможно ничего сделать.
– Могила опустится? – тихо спросила Василиса.
– Ясно дело, – ответил мужик.
– Я вам денег дам – подправите, как ливни прекратятся?
– Сделаю, – согласился тот.
Васька отдала ему свои последние деньги. Рыбаки удовольствовались почти десятью литрами оставшегося разведённого спирта «на помин попа».
– Это ты отняла у меня сына! – на прощание хлестнула словами свекровь.
Васька только вся сжалась, как перед следующим ударом, но возражать не стала по завету псалмопевца: «смятохся и не глаголах»*.
Поминок по мужу она справлять не стала.
    Василиса сидела на кухне, греясь около уютно гудящей печи, и сквозь внутреннюю свою тишину слушала, как крупные дождевые капли разбиваются об оконное стекло.
Сытые и довольные дети бегали и беспечно смеялись в комнатах.
«Вот и всё», – подумала она.

_______________________________________________
* Темирканов


                                                  (продолжение следует)  


Иллюстрация: ИИ