*  *  *

Образ - это живое существо. Не уверена, что правильно называю его “существом”, но что он живой и разумный — сомнений нет. Поэтому когда поэт говорит, он не просто вслушивается и всматривается, а, скорее, в него самого вслушиваются и всматриваются образы, выбирая или не выбирая его. Поэтом приходят образы, ему не принадлежащие, как бы он ни воображал себе, что он их автор — автор у них и у поэзии один, и Он нам хорошо известен. Образ делает что захочет, обращается к кому захочет, его невозможно заставить или натянуть на кого-либо посвящением. Мы думаем, что пишем стихи о конкретном человеке, но совсем не факт, что образы согласятся с нами, а не соединятся в кого-то, совершенно для нас незнакомого и неожиданного… Образ свободен от автора-человека, хотя и входит с ним в духовный контакт.

У Господа есть Свой авторский почерк: где парадоксы (поехать в тюрьму, чтобы стать свободной; искушение монастырём) - там Он, а где “благоже, благоже” (станешь регентом, не парься ни о чём, спасайся, надень мантию, забей на всё), там эпигон (сатана) с тёмными кляксами (бесами). Надо смотреть, где у'же, куда с великим трудом можно втиснуться, оставив себя снаружи, и туда идти.

* * *

После некоторых стихотворений наступает кратковременная глухота, усталость и опустошение. Это сигнал о том, что случилась программная поэзия встречного направления.
Поток божественной энергии движется как бы в две стороны: прорицательно-определённую — когда ты входишь в некое окно и видишь нечто, что уже предопределено; и прорицательно-неопределённую, где ты ощущаешь себя оглушённым деревом, с которого неистовый порыв ветра за считанные минуты сорвал все листья…
Первое направление как правило сопровождается благодарностью, изумлением и радостью от прикосновения к запредельному. Это движение Поэзии — движение по течению, и тебе хорошо, светло, легко и спокойно. Течение сберегает твои силы и прибавляет к ним свои, ты словно окутан музыкой и светом, можешь плыть по ним, в них, сколько хочешь, пока какой-нибудь досадный всплеск извне не нарушит вдохновения.
Второе — совсем иное. Ты входишь в окно, но оно оказывается бездной хаоса. Похоже на гигантский, раскрытый буквой “О”, кричащий рот мироздания, где бушует, неистово вращается воронкой какая-то тёмная жуть без имени и названия. Если пристально всмотреться и вслушаться, среди неё мелькают и звучат светлые волокна образа грядущего-неопределённого. Ты должен сосредоточиться и вытащить их оттуда, нить за нитью, и только сердце подсказывает, какие именно нити нужно выбрать и зацепить. Это нелегко, потому что пока ты там находишься, тебя пронизывает царящая в том измерении неопределённость, словно бесконечная воронья стая пролетает сквозь и каждая птица забирает с собой частичку твоей жизни. На глазах всё беспрерывно меняется, и любое случайное движение мысли мгновенно вызывает цепную реакцию в окружающем тебя Нечто. Довольно жутко. Хаос отпускает, когда выбраны все необходимые нити для создания образа. Тогда можно выдохнуть, рухнуть и отползти от края воронки… Я называю это “встречным движением Поэзии” или ещё иногда её “изнанкой”. Мне думается, что это окно — окно времени, изнанка вечности. Как-то так…
Есть, конечно, и другие “окна”, но эти два, пожалуй, самые удивительные и яркие.
Если первое из них наполняет светом и силой, то после посещения второго требуется некоторое время на восстановление, включая физическую оболочку. Впрочем, малоприятные побочные эффекты — ничто по сравнению с тем светом, который при удачном посещении “встречного заоконья” можно оттуда перенести сюда. В такие стихи нужно прорубаться, но когда они случаются, это ни с чем несравнимое чувство.
“Оконная” поэзия обычно срабатывает через несколько дней. В первом случае ты узнаёшь, что произошло то, что показало тебе окно. Во втором — ты видишь то, что сам показал окну, созданное из того, что окно показало тебе. Не берусь ничего утверждать, но так происходит и не обязательно на метафорическом уровне — иногда буквально.
Примечательно, что, отразившись в “реале” либо через несколько дней, либо через более продолжительное время (от года до десятилетий) “оконные” образы оживают как минимум ещё раз и становятся предтечами самих себя, как бы возвращаясь к себе в будущем. Т.е. поэтические образы пишутся в будущее (или — из будущего).

Сны — тоже поэзия, нерафинированная, родниковая. Они — что-то вроде отражения смерти (в смысле: вечности), её облегчённая, адаптированная для видимого мира версия.

8.07.2024


*  *  *

Несколько слов в продолжение разговора о музыке как живой субстанции, имеющей то же божественное происхождение, что и поэзия.Мне думается, что ответ утвердительный, но механизм этого явления вряд ли можно объяснить, используя обычные понятия.
Если взять два основных окна, предопределённое и неопределённое, — они соприкасаются друг с другом в одной точке — во входящем в них. Т.е. входящий становится центром пересечения двух потоков метафизической энергии: вечной и привременной. Получается, что когда мы входим в одно из окон, то автоматически запускаем процесс их связи друг с другом. В результате, находясь в настоящем, мы одновременно находимся и в прошлом, и в будущем. Поэзия, позволяет не только заглянуть за пределы видимого мира, но и приглашает принять некоторое участие в божественном творении.
Прорицательные или лучше сказать — провидческие стихи одновременно отражают то, что уже произошло в будущем, и в то же время как бы программируют это уже случившееся будущее — в настоящем. Это как раз тот момент, когда вещество может существовать в двух различных состояниях в одной точке бытия. Вероятней всего, состояний вещества, о которых идёт речь, одновременно может быть гораздо больше двух. Вопрос лишь в том, способен ли наш мозг вместить такое знание и не потеряем ли мы при этом рассудок…
Я пыталась расспросить программистов, у которых брала интервью, но ни один из них меня так и не понял.
Между тем, нейролингвистическое программирование давно известно и, к сожалению, широко используется многообразными службами, начиная от разведки и заканчивая маркетингом.
Поэзия, слава Богу, не поддаётся человеческому насилию и её невозможно заставить что-то делать, если она сама этого не хочет — у меня, по крайней мере, происходит именно так.
Наблюдая за ней, я не перестаю ощущать некую божественную закольцованность, когда альфа и омега суть одна точка, в которой умещается вся вселенная. Довольно сложно объяснить словами, но уверена, что ты меня понимаешь.
Некоторые поэты считают, что поэзия может что-то там “накликать”. Т.е. брякнул не подумавши, “нашептал” — и на тебе, получай, что сам же и напророчил. Наверное, что-то подобное возможно при неосторожном обращении со словом, если, например, допускаются двусмысленности или неряшливость в работе над образом. Но в остальном и в основном поэзия, закольцованная в вечности и проходящая через время, как гигантское энергетическое колесо, показывает нам только то, что уже случилось (в будущем).
Насколько велико участие поэта в божественном творении сложно сказать. Но оно несомненно присутствует и приветствуется Господом.
К слову о времени. Любопытно, что в тексте книги бытия время Бога измеряется — днями. Нам объясняют, мол, день у Бога равен нашим миллиардам лет и тп и тд. И вроде бы всё верно, но меня не покидает ощущение какой-то неправильности в этих доводах. Ведь если время не линейно, как принято считать, то день — временная единица, которую использовал Бог, способна не растягиваться в длину или в ширину — на недели, месяцы и т.д. в миллиарды и триллионы лет, а может быть подобием чего-то, что скорее напоминает соты или телескопическую трубу, если говорить языком нашего скудного измерения. Как бы то ни было, “направлению” времени ближе всего наши понятия высоты и глубины...
Мне кажется, “годы” и “миллиарды” — всё это полная туфта. На самом деле есть только один день — день Божий. И наша жизнь состоит из одного дня, поставленного на репит. Нам хочется верить, что мы куда-то движемся во времени, плывём по нему, как по реке, но мы стоим на одном месте — это время движется сквозь нас, один день, снова и снова, с небольшими, по сути, изменениями.
Проходя через нас, меняется ли оно? Меняемся ли мы? Здесь всё взаимодействует и взаимопроникает друг в друга, непрерывно взаимоизменяется. Но колесо поэзии вневременно и в то же самое время — всевременно, как Бог, даровавший нам её. Поэзия и любовь — две вещи не из нашего мира, неподвластные времени и пространству. И я по-прежнему не уверена, что осознание их в качестве двух различных явлений имеет под собой достаточно веских оснований…


Есть такое правило: человек, народ, страна доходят до точки невозврата, и только тогда (“Сила Божия в немощи совершается”) — происходит чудо.
Я и сейчас полагаю, что поэзия и счастливая личная жизнь трудно совместимы. Но, вероятно, они не уживаются там, где человек пытается втиснуть поэзию в другого человека против её воли. Звучит странно, конечно. Но в этой области всё странно, удивительно и неизведанно. Мы, как сталкеры, двигаемся в ней на ощупь, в темноте нашего невежества и ограниченности рассудка.
Но я поняла, пожалуй, главное — поэзия-Бог-любовь это настолько переплетено, что трудно определить границы. Что ещё важно — роль человека в поэзии и в мироздании вообще: хрупкий, немощный, запертый в трёх измерениях человек рождён согревать вечность своим дыханием — дыханием любви к другому человеку, ведь как бы мы ни старались полюбить незримое, оно не способно пробудить в нас всю полноту этого ни с чем не сравнимого чувства.

23.07.2024


* * *

Иногда спрашиваю себя: почему я?.. Почему не Юрию Казарину или Ольге Седаковой или Виталию Кальпиди поэзия открылась во весь свой Небесный рост?.. Ведь многие, многие подходили близко, можно сказать, вплотную… Например, Хайдеггер подвёл теоретическую философскую базу под истинное осмысление поэзии. И понимаю, что ответ уже дан: Царство Небесное во Христе сначала открылось простым рыбакам. Потому что если бы Он обратился к мудрым века сего, они бы не поверили — знание мешает вере. Наука до сих пор не верит в чудеса. А я ничего не знаю, даже рыбу ловить не умею.) Точнее, всё что я знаю, достигнуто опытным путём, на ощупь, в полной темноте моего невежества. И даже при этом я понимаю, что всё равно не знаю ничего, только верю — правильнее было бы, наверное, сказать: верую...
Помните у Бурича: "Я ищу идею, за которую бы меня распяли"? Может быть, вот та самая идея, только не я нашла её, а она меня...
У смерти высокие образы, но у любви они — выше. Всё-таки поэзия — это вопрос веры, каким бы безумием от неё не веяло.
Рыбаки поверили Христу, за ними поверили и мудрецы — им было сложно и страшно, но ведь поверили…
Смотрите, что предваряющее мои исследования стихотворение "Процесс цветения бузины" говорит про "глубинное, главное, горловое", которое "будет — так будет, сколько пред ним ни юли":

Куст бузины раскрылся, как ясный глаз
в нежно-зеленом взгляде, Господних веках,
ветках, ветрах, чём-то еще до нас,
что и не вспомнит смертного человека,
что-то еще такое, чему нельзя
просто сказать: извини, давай не сегодня?
Это звезда, по листве, по щеке скользя,
золотая, ласковая, Господня, —
только молчи и не открывай глаза.

Если бы люди заткнули куда подальше свои технологии, политику, жажду денег и власти, остановились бы, вслушались в этот прекрасный и удивительный мир и до них, наконец, дошло бы, что они потеряли, они обалдели бы надолго… Но такого никогда не произойдёт, к сожалению.
Наверное, Бог устал смотреть, как мы мучаемся и умираем при жизни. Он хочет, чтобы мы ушли отсюда живыми. И теперь — как у Петра, идущего по водам за Христом: чуть разуверился — тонешь, но Бог оборачивается, протягивает Свою руку, и ты идёшь дальше…

Вы видели фильм Дени Вильнёва “Прибытие”? После “Адамова зрения” вспомнила о нём, как часто у меня бывает — вдогонку. Рассказ, взятый за основу Вильнёвым, был издан в 1998 г., автор — Тед Чан из Штатов. Фильм вышел в 2016-м. Это я к тому, что идея витает в воздухе. Как правило, такое “витание” предваряет реальное воплощение упомянутой идеи. Предобразы, помните?..
Чан делает основной упор на время — язык гиптоподов способен проникать сквозь время, одномоментно воспринимая прошлое, настоящее и будущее. Что любопытно, письменность гиптоподов основана на образах. По сравнению с поэзией это, конечно, очень ограниченная её версия, но есть и важный вывод: даже когда человек знает своё будущее, он совершает такой же выбор, как если бы и не знал.
У меня эта мысль прозвучала чуть иначе: поэзия не прорицает то, чего не случилось в будущем.
Поэзия намного объёмнее, чем только одна способность воспринимать время в качестве отдельного измерения, как вымышленные гиптоподы. Могу предположить, что мы никогда не сможем дойти до границы её познания, как бы ни старались… Это — духовное зрение, умение, в первую очередь, различать связи, скрепляющие всё внутри бытия и уходящие корнями-побегами-усиками в вечность. Слух, позволяющий слышать музыку материального и невидимого. Нечто, дающее возможность чувствовать другого человека где бы и когда бы он ни был, что мы привыкли называть “любовью”.
В каком-то смысле, “Адамово зрение” даже в том сыром виде, в каком оно находится сейчас, можно назвать своеобразным Евангелием от поэзии. И мне пришло в голову, что это чудо (иначе не назовёшь) случилось как раз в то время, когда она оказалась “на грани вымирания” среди людей, дошла до точки невозврата, как, впрочем, и мы с вами… Для нас это чудо или мы для него — не знаю. По моим наблюдениям (об этом уже где-то упоминала) поэзия как и Бог, и любая божественная энергия (если есть ещё какие-то), имеет кольцевую форму: всё во всём — “Я есмь Альфа и Омега, Начало и Конец”. Поэтому нас нельзя и невозможно отделить друг от друга: чудо, поэзию и меня.
Просветление — не уверена, но с тем, что поэзия ведёт нас к предназначению, трудно не согласиться. Сказать ей: извини, давай не сегодня — равносильно предательству самого себя.

31.07.2024


* * *

Что для меня является искусством? Что-то, что не имеет под собой реальной основы. Нечто выдуманное, существующее помимо жизни как некое её отражение, но не совсем точное, а преломлённое в человеческом восприятии.
Так я думала раньше. Пока со всего маху не влетела лбом в своё первое поэтическое “окно”. После этого поэзия перестала быть для меня искусством. Что я имела в виду, когда назвала свою книгу “Говорить о вещах простых” этим холодным и равнодушным словом — я говорила об относительной искусственности возникновения главного образа, образа моего мифического возлюбленного, поскольку мне не приходило в голову, что в связке поэзия-поэт, второй участник — всегда ведомый, а не ведущий, и он не способен ничего “придумать”, кроме того, что вдохнёт в него Бог и выдохнет им, поэтом, в виде словесной материи. Вот стихи — это искусство, без оговорок.
Поэтому я наивно считала, что образ, возникший в “Повелителе Птиц”, появился с моей подачи, а раз так, значит это — искусство. Когда из предчувствий и снов наяву складывался тот образ, я не догадывалась, что заглядываю в будущее, не подозревала тогда ещё, что у поэзии есть Божий дар видеть время насквозь и говорить его.
Осознание этого пришло в “Айфельских элегиях”. Каким-то образом в моей поэзии пробудился этот дар, дремавший в ней до поры, проявлявшийся изредка и безо всякой реакции с моей стороны — я его не замечала. Что неудивительно, потому что как ты из 2019 года можешь видеть воплощение в жизнь твоих стихотворений? Сегодня я не просто верю, что поэзия носит отпечаток пророчеств, — я знаю это.

Первым, кто разглядел во мне поэта, был Владимир Сергеевич Егоров, директор сети книжных магазинов “Иностранная литература” в Ленинграде. Познакомилась с ним и его женой уже в Германии, в 1995-м. Но я ему не поверила, посмеялась. Однако стихи потихоньку кропала, не придавая своему увлечению никакой значимости. Только в 2010-м до меня дошло, что надо учиться, потому что стихи — это моё. А совсем недавно — пожалуй, на “Говорить о вещах простых” я наконец поверила, что я поэт. Представляете, как тяжело даётся осознание того, что можно заглядывать в запредельное? Об этом даже помыслить страшно, не то что примерить на себя.

Отличие “Элегий” от “Простых вещей” в том, что они пишутся для живого настоящего человека, тогда как “Вещи” родились из (или для) образа этого человека. И именно в этом смысле я назвала их “искусством”.
“Элегии” начинались на инерции от “Вещей” — мне было не расстаться с созданным мною (мною ли?...) образом возлюбленного. И вдруг образ оживает, воплощается в человека, эфирной частью которого он прежде являлся, и приходит ко мне на страницу читать посвящённую себе поэзию. Представьте, что я тогда почувствовала…
“Повелитель Птиц” был задуман как эксперимент на волне любопытства, одолевающего меня после глубокого изучения поэзии. Мне захотелось поставить опыт: попробовать уже осознанно создать не то, чтобы мечту, но некое её подобие в миниатюре, находящееся под моим контролем. Так начинался “Повелитель” и моя поэзия, которая почти сразу взяла меня за жабры и повлекла к живому прообразу моей мечты.
Наверное, здесь тоже необходимо пояснить. Есть огромная разница между образом, создаваемым из человека, когда поэт обожествляет объект своей любви, набивает его поэзией, как перьями подушку, делает из него идола. И человеком, выходящим, создаваемым из образа — в этом случае поэзия сама желает осуществиться в человеке, избранном ею для воплощения божественного замысла. Во втором случае присутствует то, что называется “предначертанием” или “наречением”, и человек, вошедший в свой неотмирный и неотвременный образ, является наречённым, суженым.
Опять не совсем точно: "входит в образ", "выходит из образа"... Правильнее - воссоединяется с образом. Проблема в том, как это происходит: если по воле человека - катастрофа. Если по воле Бога - случается чудо. Такая вот простая небесная механика.
Какое же здесь искусство? Искусству достаётся только словесная оболочка, форма, не более.

Важно не просто думать стихи, важно их проговорить, вслух, чтобы их прочитали, чтобы их образы соединились с читателями. Не ради каких-то там книг, а потому что это необходимо — их извлечение из Сущего и перенесение в бытие.
Слово, произнесённое вслух, это двигатель бытия. Оно начинает работать ещё будучи едва уловимой мыслью, предобразом, но настоящую жизнь обретает — в сказанном.
Читатель — живое эхо образа, его “батарейка” в каком-то смысле. Поэзия призвана вести людей к Богу, в Небо, утешать их, обнимать, повторять им каждый день: верьте, смерти нет, есть только жизнь, раскройте глаза, выньте затычки из ушей. И та же поэзия предупреждает, что есть смерть вечная, когда душа человека умирает вперёд его тела, и что без любви мы никто.

6.08.2024


* * *

Почитала Бибихина. Впечатление двойственное. С одной стороны, вроде бы умный человек. С другой, что-то меня в нём напрягает.
Например:

“Загадочная глухота перечеркнула для нас всё, что мы слышим, заставив воспринимать нашу собственную речь лишь отчасти, отодвинув от нас широту слова так же, как от нас отгорожены сон и смерть.”

Как точно сказано!
Или взять рассуждение о “такости” - то же самое: точно и глубоко.
По мере углубления, стал досаждать пункт на “богооставленности”.
Например:

“Раньше наши философы были некомпетентны только в философии, теперь, когда им разрешена теология, они стали некомпетентны также и в теологии: ограбили себя. Так называемый русский космизм — гностический акосмизм: просвеченность тварного нетварными энергиями лишает тварное сотворенности, само по себе оно недосотворено, полусотворено, в нем нет совершенства. В совершенство всё упирается. Если мир несовершенный, Бог ошибся, гносис прав, человек доподсотворяет себя в «синергии» с Богом, мир недоразумение.”

По Бибихину выходит, что весь сонм святых (не только русских, кстати), говорящих о Божьей благодати — благодати Святого Духа Истины, непрерывно взаимодействующей с тварным миром, — “некомпетентен” в своей “области” и все наши святые отцы, чудотворцы — "ограбившие себя “гностические акосмисты”?..
Круто. Особенно то обстоятельство, что несущий подобный бред преподавал в двух православных институтах.
Когда прп. Серафима Саровского спросили, что вот, дескать, отрока хотим в столицу на учёбу послать — так стоит это делать или не стоит, как Бог посмотрит? Батюшка помолчал-помолчал, улыбнулся и ответил: “Да неплохо бы знать что-нибудь”, и на этом разговор закончился.
Разница между взрослым и ребёнком, философом и святым очень проста и сложна одновременно. Взрослый воспринимает окружающий мир — умом, а ребёнок — сердцем. У взрослого сердце (в духовном понимании этого слова) атрофируется. А Бог, как известно, — в сердце.
Ребёнок постигает мир первозданно, при помощи своего опыта, а не полученных знаний. Это потом уже ему начинают вбивать в голову, как “правильно”, и тогда наступает глухота, о которой упоминает Бибихин.
И философ пытается познать Истину своим разумом, тогда как святые приходят к Ней всё тем же сердцем, своей верой. Иначе говоря: к Богу приходят Богом, к Истине — Истиной.
Поэтому Бог открылся рыбакам, а не к Бибихиным, Ницше и Кантам. Даже к Ильину бы, наверное, не заглянул…

А вот это: “просвеченность тварного нетварными энергиями лишает тварное сотворенности, само по себе оно недосотворено, полусотворено, в нем нет совершенства. В совершенство всё упирается. Если мир несовершенный, Бог ошибся, гносис прав, человек доподсотворяет себя в «синергии» с Богом, мир недоразумение”

— это вообще что-то с чем-то. Т.е. Бог, по мнению Бибихина, создал “совершенный” мир со смертью, болезнью, болью, и всеми известными и неизвестными нам ужасами? И Бибибхин называет это “совершенным”?! А если не так, то напрашивается вывод, что тогда Сам Бог “несовершенен”? Я уже не вспоминаю о том, что если человечество “оставлено” Богом, то Он явно не имеет никакого отношения к любви.
На этом месте я прервала чтение и вряд ли продолжу — да простят меня уважаемые философы.

9.08.2024


* * *

Рассвет встречали сегодня в поле. Солнце лениво поднималось вдали — огромное, красное, жаркое… Но мы успели вдохнуть немного утренней прохлады. А ещё мы встретили молодого оленя: они прекрасны, когда бегут сквозь высокие травы, точно как дельфины в море — так мелькают их спины в траве-воде. Олени довольно редко выходят на поля, особенно в такое пекло, а тут…
Вчера как раз читала из Псалтири: “Глас Господень, свершающий елени…”, и вот, на следующую утро Он ответил, что внимательно слушает и подтверждает Своё участие в происходящем. Псалтирь у меня вызывает восхищение — она просто неисчерпаемый кладезь метаметафор. “Свершающий елени”... Слов нет.
Ответы приходят довольно быстро, а иногда и сразу, но уже не в виде каких-либо образов — как телесное ощущение. Например, сильная волна мурашек ни с того ни с сего от темени до пят прокатится и чувствуешь, что над твоим разумом нет черепной коробки, ни атмосферы, ни звёзд, ничего нет вообще — только Бог… Но такое случается редко, когда сердце нараспашку открывается Небу в своей любви.
Если и говорить о какой-либо “оставленности”, то это Господь, наверное, чувствует “человекооставленность”, а не наоборот. Люди разучились жить внимательно, глухи и слепы, ничему и никому не верят. Безумные, бегут к своей смерти и не добегают, духовно погибают раньше, так и не достигнув финиша…

12.08.2024


*  *  *

Одно из правил духовного мира — равновесие. Поэтому “без великих искушений не бывает великих дарований”.
Достаточно вспомнить Христову молитву о чаше в Гефсиманском вертограде…
Святые предупреждали, что в наши, последние времена, в миру будет, как в аду, а в монастыре — как в миру, и что бесов в преисподней не останется — все будут в людях. Говорилось и о повсеместном засилии колдовства, и о бескровном мученичестве детей Божиих, когда пыткой для них станет сама жизнь среди живых мертвецов. И тогда им в качестве подвига вменится удержание того, что они имеют — веры в Бога и сохранение человека в самих себе.
Чудо — как новое стихотворение, оно ведь тоже чудо, только маленькое. После него ощущаешь духовный подъём и радость. Но со временем впечатления тускнеют, мир наваливается всей своей душной дородной тушей, озлобляет тебя, и ты уже думаешь лишь о том, как бы не задохнуться под его тяжестью и смрадом…
А когда от чуда до чуда проходят десятилетия, они — как бездна, куда ты падаешь со всеми потрохами, с трудом вспоминая своё имя.
Чудо не то чтобы забывается, оно, как я уже сказала, тускнеет, и слабеет вера в него. Человек: наполовину ангел, наполовину — животное, как и другие люди, в том числе апостолы, пророки и святые Божьи. Приступы отчаяния, уныния и маловерия случаются у всех, в Псалтири и в житиях об этом — через страницу. Без участия противоположной Богу стороны тоже не обходится… Каждое чудо сопровождается чем-то противоположным в жизни его “проводника”. Слава Богу, что не равным по силе самому чуду! “Многи скорби праведным, и от всех их избавит я Господь” (Пс.)
Батюшка Серафим предупреждал: “Хотящим угодить Богу путь лежит сквозь многие скорби”.
Скорби смиряют нашу животную часть. Стоит только помнить о себе хоть что-нибудь, пускай даже вроде как справедливое и заслуженное, мгновенно возникает опасность впасть в духовную прелесть.
И даже тогда, когда видишь будущее, оно является в виде сна наяву, одномоментным закольцованным образом. Т.е. видно сразу и начало его, и конец. Ты начинаешь сомневаться: а вдруг это всё лажа какая-то?.. В каждом из нас в этот момент просыпается апостол Фома, которому потребовалось вложить персты в дыры в ладонях Христовых. И он же молился: “Верую, Господи, помози моему неверию!”. Вот и я так же…

18.08.2024



* * *

Поэзия не бывает "одноразовой", уже упоминала об этом. У образа есть "эхо", т.е. последующие образы, связанные с исходным, являющимся началом (и концом) образной цепочки. Любопытно, что исходный образ на практике выглядит так: представьте себе точку на круге. Вправо и влево от неё отходят закругляющиеся линии. Одна линия - это эхо послеобразов, другая, как бы в обратную сторону, - это инверсионное эхо образа, что в точке, его предтечи. Ну, грубо и схематично, конечно.
И обе линии, исходяшие из точки, соединяются, замыкая кольцо. Кольцо вечности и Бога. Понятно, что к нашим линейным примитивным представлениям данная "конструкция" имеет опосредованное отношение, но так легче представить себе механизм образа - любого, не только поэтического. В общем и целом так построен весь материальный мир во времени.

Например, образ яблока появился в самом начале "Элегий" и не покидает их:

* * *
Ветер по мелководью,
в тёмном зрачке — листва,
свет обрастает плотью
Господнего Рождества,
небо поёт, Адаме,
в дерево, облака,
высится меж холмами
прозрачное яблоко.

* * *
Свет примеряет плоть и голос,
ещё не яблоко, не колос,
а уневещенная ветвь
в саду чудесного смущенья
и Богородичное зренье:
вот обернулась… — смерти нет.

* * *
Ласточек во сне столпотворение.
Сон засыпает в муку говоренья,
её разлуку, зеркало, и пух,
рука ветвится,
на плече — не птица,
а яблоко —
не яблоко, а Дух,
и сон, в котором сон тебе не снится,
приснится вслух.

Я всегда радуюсь, когда удаётся найти образную нить.
Потянула за ниточку, и образ раскрылся. Смотрите:

Радость поделим на дольки:
правая долька - твоя,
ты не надкусывай только
яблочный шар бытия.
Левая долька - медведю,
чтобы за тысячей дел
он не игрался со смертью
и от любви не худел.
(Из "Простых вещей", где-то в конце, по-моему)

Да, именно - "яблочный шар бытия". А я только что сказала: "кольцо". Такая вот словесная Божественная ткань.

И скажите, разве этот удивительный мир не заслуживает нашей благодарности его Создателю?..

21.08.2024