Николай Гумилев, несмотря на героическую судьбу, все-таки позер. Где-то не хватает чувства меры, где-то недостает взгляда на себя со стороны. Этакий «пенитель моря», притом, что многие переживания подлинные.

 

Старый бродяга в Аддис-Абебе,

Покоривший многие племена,

Прислал ко мне черного копьеносца

С приветом, составленным из моих стихов.

Так и хочется сказать «бе-бе-бе»! Достоверность художественного текста здесь не равна достоверности жизни, ибо если в реальности это истинная правда, то для стихотворного текста строки звучат слишком выспренне. А у него же все так – ему и в других стихах бросает пытливый взгляд не просто нищий старик, а «конечно, тот самый, что умер в Бейруте год назад», а букинист не просто горбатый и нищий, он еще и торгует «за проклятым кладбищем», разумеется. А как иначе? И не важно, нагнетает ли он мрачной мистики или уносится в розовые эмпиреи, где у него «розы краснее, чем пурпур царей!», а изысканный жираф, с волшебным узором грациозно «прячется в мраморный грот» (Северянин нервно засобирался в Эстонию!).
Что самое удивительное – в стихотворении «Мои читатели» все достаточно (не без тюнинга, конечно) автобиографично. «Старый бродяга» из Аддис-Абебы - русский офицер, художник Евгений Всеволодович Сенигов на должности начальника правого крыла армии эфиопского императора Менелика II, который подружился с автором этого стихотворения.

Далее Гумилев продолжает говорить не менее хвастливые, но и не более выдуманные вещи:

 

Лейтенант, водивший канонерки

Под огнем неприятельских батарей,

Целую ночь над южным морем

Читал мне на память мои стихи.

Его натурально колбасит от гордости самого себя, несмотря на то, что Колбасьев – это чистая правда. То есть я хочу сказать, что упомянутый лейтенант – это мичман (на тот момент) Сергей Адамович Колбасьев, поэт, джазист, радиолюбитель. Справедливости ради нужно отметить, что лейтенантом он все же впоследствии стал, хотя и на момент встречи с Гумилевым он уже командовал дивизионом канонерских лодок Азовской флотилии, а затем и начальствовал в оперативном отделе эскадры Черноморского флота.

Завершает перечисление этих чудесных поклонников автора тоже вполне реальный и тоже героический персонаж:

 

Человек среди толпы народа

Застреливший императорского посла,

Подошел пожать мне руку,

Поблагодарить за мои стихи.

Человек этот, как известно, Яков Григорьевич Блюмкин эсер-террорист, действительно застреливший посла Германии графа фон Мирбаха. Сейчас его геройство ставится под сомнение, хотя я помню, как, еще в начале нулевых, Виктор Соснора отчаянно защищал его имидж: «Блюмкин – вундеркинд, гений. Это же сумасшедший гений из нищей еврейской семьи... Он сам поэт, безумец».
Впрочем, это не важно. Важно то, что правда художественная не равна правде жизненной. В каких-то случаях, чтобы она стала правдой, необходимо гиперболизировать действительность, а иногда, как в данном, наоборот, снижать накал страстей и клекот в груди.

Но есть еще один архиважный момент, о котором интересно поразмышлять. Гумилев с гордостью перечисляет своих почитателей:

 

Много их, сильных, злых и веселых,

Убивавших слонов и людей,

…………………..

Возят мои книги в седельной сумке,

Читают их в пальмовой роще,

Забывают на тонущем корабле.

Гордость гордостью, но тут автор подходит к главному, ради чего все затеяно. Он прямо начинает говорить о том, чего в стихах делать категорически нельзя. Разумеется, через собственный пример:

 

Я не оскорбляю их неврастенией,

Не унижаю душевной теплотой,

Не надоедаю многозначительными намеками

На содержимое выеденного яйца.

Стихи обращены не к восторженным девицам, которых предстоит охмурить, и не к скептическим читателям, которых хочется удивить. Они обращены к стихотворцам. Не только к представителям противоборствующих литературных течений, не только к соратникам по цеху, но и к начинающим поэтам. Натура учителя затмевает все! Он прямо говорит о том, чего делать в стихах не надо, поскольку поэты любят, грешным делом «размазывать манную кашу по белому столу», если перефразировать Бабеля.

Гумилев определяет одну из главных задач поэзии – возвысить и укрепить дух в экстремальных условиях. «Когда вокруг свищут пули, когда волны ломают борта… и когда женщина с прекрасным лицом, скажет: я не люблю вас <…> когда придет… последний час…», поэту надлежит делать то, что делает автор. И он декларирует это и стихами, и всей своей жизнью:

 

Я учу их, как не бояться…

Я учу их, как улыбнуться…

…уйти и не возвращаться больше.

Я <…> учу их сразу припомнить

Всю жестокую, милую жизнь…

…И, представ перед ликом Бога

…Ждать спокойно Его суда.

Мощный урок преподал нам Николай Степанович. Несколько раз чуть не захлебнулся от восхищения собой, правда, так что чуть не посыпалось золото с «розоватых брабантских манжет», но в конце выровнялся, окупив все ясной, четкой, а главное крайне нужной современному (особенно современному) стихотворцу рекомендацией.