Из цикла «Маленькие прелюдии и фуги»

Автор: Любовь Берёзкина

Отдел (рубрика, жанр): Циклы стихов

Дата и время публикации: 18.06.2025, 08:57:31

Сертификат Поэзия.ру: серия 4165 № 190277

***

На перепутье, справа, глухой овёс,

слева, до горизонта, слепой ячмень,

и тишина-дорога с шипами звёзд

между слезой идущего и ничьей,

и высота-разлука, и камень с плеч:

время ему, утратив и смысл, и вес,

вновь собирать, вместе с идущим, речь,

птиц выпускать сквозь ротовой разрез.

***

Кто идёт? тьма,

перец и куркума

что несёт? персть,

жилы, ребро, шерсть

где спрячем свет?

там, где ответа нет,

во льне, ячмене, во ржи,

ча-ща, чу-щу, жи-ши.

***

Ещё трава не высохла до корня,

и, как звезда высокая, репей

лиловой мглой ответствует и кормит,

иглой вонзаясь медленной своей,

указкой Божьей, ласкою, оглаской:

того, что было — не произошло,

и время заливает белой краской

над бездною оконное стекло.

***

Ничего, мы справимся, — говорит, —

это древолиственный алфавит

пьёт из гнёзд пчелиных и птичьих сот

Неопалимую, а не пот,

Нерукосечную, как скала,

Светоприемную, из горла,

а напьётся, выйдет в ночи гудеть.

Кто пожалеет нас? Только смерть.

***

А потом и проститься недолго

(облака — как платочки вдали),

и сойти со страниц эпилога

в летний храм Покрова на Нерли,

и увидеть, как на колокольне,

уничтоженной в пасмурный век,

держит колокол инок покойный

и с ним падает, мёртвый, на снег.

***

Будто каялись, будто веруем —

что-то подлое, типа астмы.

Обожжённых враждой и феррумом,

херувимы поют на Клязьме.

На Днепре поют и над Волгою —

время долгое, соловьино:

и с крестом оно, и с наколкою,

до безвременья половина.

***

И потянет холодом изо всех щелей, нор и дыр,

точка–точка–точка–тире–пунктир,

на воде круги, на стекле следы тут и там,

это потому, что я тебя не отдам

ни воде, ни суше, ни ветру, ни тем, что в них,

лучше слушать стужу в бессонных глазах твоих,

зажигать ей свечи, печку топить, печь хлеб,

слово покачивать, засыпать рядом, в тепле.

***

Чаша небесная

ветра полна и песка,

в ней разгорается жарко

Великое Коло.

Болью,

не толще конского волоска,

степь продолжается

в тёмных глазах монгола,

курится трубка,

и сладок, и горек мундштук,

в костре догорает

ночная тоска и остуда,

и шепчут иссохшие травы:

не помнят, не ждут ...

Откуда им, жалостным,

знать-то об этом, откуда?

***

Дни спотыкаются снова и снова,

в тёмной утробе толкается слово —

маленький свой имярек,

скоро наденет ботинки и шапку

и во дворе наберёт на лопатку

маленький розовый снег.

***

Ничего ни о ком,

ни о чём никому,

никого снежный ком

не утянет во тьму,

и свеча на окне

сквозь ночной антрацит

всё мерещится мне

и горит, и горит.

***

Ночи протяжней и глубже,

звёзды спускаются вниз,

или бессонница глушит

складки мерцающих риз,

и погребальные маски

вкруг над водой склонены,

глядя, как тёмный и вязкий

гаснет зрачок тишины.

***

Что осталось от поля за долгое лето:

тёплый ветер, солома из ветра и света,

а до этого — даль, ожидание чуда ржаного,

занавеска в окне обещанием зренья и слова,

синий гром вдалеке, и прозрачная жёлтая верба,

а до этого — холод и крошки вороньего неба,

человек на снегу посреди ледяной чашки Петри,

ничего, никого, кроме бездны вокруг в километре.

***

Когда наденет река

осенний туман, как невеста,

когда заснут сторожа

идущего вдаль силуэта,

на кончике языка,

на птичьих излучинах жеста,

найдёт моя Госпожа

последние зёрнышки света.

***

Чужие сны, священный лепет

сухой травы, неспешных дат,

чуть слышный ветер листья треплет,

и голоса вдали дрожат,

в дверной проём заходят тени,

свет выбегает за порог,

на яблоневые ступени

садится Бог.

***

Воздух пропитан сиропом, как торт,

как белый сухой бисквит,

свет раскрывает огромный рот,

но всё равно молчит,

и, как большая слеза, оса

ползёт по щеке плода,

и даже когда открываешь глаза —

в них свет и вода.

***

Господи Боже сил,

Ты ли меня растил,

поил росой,

носил босой,

со звездой венчал,

над водой качал,

а теперь во сне

всё кричишь и плачешь —

тише, Боженька,

не утонет мячик.

***

Катись, катись, яблочко,

по серебряному блюдечку…

(русская народная сказка)

Яблочком по блюдечку

поводи, покатай,

увидишь дудочку,

тяни за край,
а за дудочкой — поле, речушку, лес,

белый клевер родимых мест,

лошадь, пасущуюся на лугу,

тело рыбацкое на берегу.

***

Сухо, сухо, с, у, х, о,

дождь в открытое окно снится,

ночью улица — большой махаон,

а луна — как маленькая синица,

крошек много мерцающих, золотых,

где уж одной ей справиться... сон ли, дождь ли?..

улицы-бабочки и шмели-сады,

отчего же столько печали, боли?

***

В августе звёздные нити с неба и потолка

свисают, как ветви времён истёртых,

мы на столе оставляем хлеба и молока,

немного хлеба и молока для мёртвых,

шепчем, щебечем, тревожась во снах своих,

в склонённые долу большие родные лица

меж листьев прозрачных, серебряных, золотых.

Кто нам ответит? Овёс и ячмень, пшеница.

***

В тишине виднее, во тьме слышней,

вот и стой меж ними глухой, слепой,

одевайся листьями сентябрей,

обнимай туман одолень-травой,

приглашай шиповник, чертополох,

и полынь зови в золотой вертеп,

потому что свет по тебе оглох,

потому что Бог по тебе ослеп.

***

Холодно внутри, снаружи,

небеса насквозь прожгло,

забинтуемся потуже

в бела ангела крыло, —

много ль человеку надо,

если вечностью ночной

плоть его к теплу прижата,

над трубою нимб печной.

***

Птице приснилось небо,

небу приснилась птица,

небо просило снега,

птица хотела сбыться,

снилась зима другому

(во сне трепетали веки),

птица и небо к дому,

живущему в человеке.

***

Осенью иная тишина,

от неё легко и безвозвратно

тает в небе пригоршня пшена,

золотые маленькие пятна,

ночью придорожные столбы

держатся за провод, как слепые,

и несут светильники судьбы

чередою небыли и были.

***

Белыми небесными полозьями

промелькнули будни похорон —

много их за пазухой у осени,

а зима нашепчет легион.

Зашипят, закличут гуси-лебеди:

«Где Ивашка или сбёг поди?».

Едет наш Ивашечка из небыти

на санях по Млечному пути.

***

Ночь холодит затылок,

мёртвые — это свет

из пустоты, где — было,

из полноты, где — нет.

Не распознаешь, кто здесь,

с яблоком лунным тих,

жадно вдыхает осень,

спрятавшись от живых.

***

Дождь по утрам, если встанешь

часиков в шесть или в семь,

небо — как рудная залежь,

или нет неба совсем.

Только деревья и воздух

делит на нечет и чёт

время огромного роста,

в тёмный кармашек кладёт.

***

Из прошлого приходит человек

и обещает: всё теперь иначе,

и по щекам стекает мокрый снег,

но человек смеётся, а не плачет,

он говорит: построим тёплый дом,

с тобою в нём состаримся, как надо.

Вот только я стою в саду пустом,

вернее, в том, что будет после сада.

***

И когда дожди, заржавев на стыках,

заскрипят от тяжести над домами,

хватит нам тепла и в зажжённых тыквах,

потому что мёртвые выпьют с нами,

потому что будет, с кем поделиться,

вспоминая это, другое, третье

и безмолвной речью в прозрачных лицах

зажигая свечи любви и смерти.

***

Дни — как тени, что ветром несомы,

человек продуваем насквозь

этим временем тёмным, бессонным,

истончающим небо и кость.

Постепенно легчаешь, как птица,

отрываясь от каменных ниш,

и срываешь передник из ситца,

и за синее море летишь.

***

Листик сорвавшийся, на паутине,

под обессиленной веткой повис,

как на растянутой скрытой пружине,

вот и не вспомнит, где верх, а где низ,

и на ветру серебрит, как монета,

слабый потерянный грошик живой,

слух без вопроса и взгляд без ответа.

Нить порвалась, и конец. Боже мой...

***

Нервный, неровный, рваный,

свет не даёт уснуть,

смотрят в окно туманы,

глаза приоткрыв чуть-чуть;

белые держат веки,

пальцы — беззвучный дым,

будто набросок некий,

которому снишься ты.

***

Часто глядишь в окно —

Господи, как же темно,

даже когда на свету

к свету из света иду,

даже когда эта тьма

бережно сводит с ума

и, предрекая исход,

спать в подорожник кладёт.

***

В поле кукурузном

человек и мыши,

пусто в нём и грустно —

кто тепла надышит?

Но молчат початки

в чистой мешковине,

словно опечатки

света на картине.

***

Вот один человек,

вилка одна и ложка,

не человек, а фейк,

рыбина и картошка.

Спросят его: ты кто?

Он отвечает просто:

ветка во тьме, гнездо,

ветер, трава, и звёзды.

***

Господи, да будет слово Твоё: «Да»,

да не одолеют нас ветра и врата,

да святится именем инея — синее,

да приидет звонное знобкое зимнее,

да будет поле Твоё,

речушка Твоя, и лес Твой,

да воскреснет хлеб, молоко, жильё,

птица Твоя над листвой.

***

Всё хорошо, — повторяет он, — всё хорошо,

небо в глазах его — словно большой ожог,

взгляд его — ветер в траве и в сухой листве,

пёстрые птицы — за пазухой и в рукаве,

в жёлтых карманах — орехи, а в красных — желдь,

жизнь он плетёт, кровлю, плетень, и смерть,

стебель последний на дудочку тратит, дует в неё

светом утренним на винограде,

дымом печным, — нежное такое дутьё.

Любовь Берёзкина, 2025

Сертификат Поэзия.ру: серия 4165 № 190277 от 18.06.2025

5 | 0 | 154 | 05.12.2025. 14:10:43

Произведение оценили (+): ["Пахомов Сергей Станиславович", "Надежда Буранова", "Владимир Старшов", "Игнат Колесник", "Елена Орлова/Хлопкина"]

Произведение оценили (-): []

Комментариев пока нет. Приглашаем Вас прокомментировать публикацию.