Петру Ш., Аркадию Л.

 

***

 

Бьются в объятиях аэропорта:

пассажиры, время, поклажа.

Взлётно-питающая его аорта,

под присмотром диспетчера-стража,

пережата целые сутки:

поблизости кружит нечисть –

БПЛА-проститутки

со стороны недалече.

 

***

 

Не Баку так Стамбул:

за Победой к врагу в коалицию,

не совру, улизнул:

не плебей, но и не из патрициев.

Что не Рим – Колизей,

что не турок, то всё обстоятельство,

но его не меня пожалей,

между делом готовым к предательству.

 

***

 

С 10-го этажа в Риме

в 8 раз меньше имперского;

медлительны и ранимы,

что оставляет, с детского

языка, надежды,

со временем не утраты

и наслоения прежде,

чем их удобрят солдаты.

 

***

 

Пляшет на piazza Firenze,

есть повод всегда для веселья.

Великолепный Лоренцо

благословляет Микеле,

Ангела от рождения,

мастера на века:

из-под резца мистерия

мраморного ветерка.

***

Юпитер над Санто-Спирито показался сразу, как солнце село.

Флоренцию ждал покой.

Арно, поблёскивая огоньками домов, темнела,

до Сан-Марко – подать рукой.

Особенно,

если ты увлечён беседой;

переходя Понте-Веккьо,

становится каждый тебе соседом.

***

 

Вечер для встречи с Миланом

неподходящ – дождевой.

Граффити прячут с окраин в карманах

беженцев шок болевой.

Сфорца кирпич и Пьета Ронданини;

в слабых руках родовых –

непостижимость скрещений и линий

в не достижимо живых.

 

***

 

Цюрих, что шесть лет назад, так и ныне,

встретил протяжным дождём.

Веезен Вааленским озером стынет,

и всё же русский приём…

Кипа, настырно свисающей, ваты

свергнется с гор вековых

выстрелом, брызнут ручьи виновато

из чёрных дыр пулевых.

***

Реция римских троп; ниточка Рейна в Боден,

не затеряться чтоб под пасмурным небосводом.

Райская колыбель, десятки племён, народов

под монастырский хмель вынашивали свободу…

Каштанов тугая сень оборотилась пленом;

австрийца чумная тень чуть не под зад коленом

выбила гордый дух из самодовольных швабов,

как из матраца пух вселенского, гм, масштаба.

 

***

 

Поезда скорого стрелку змеиную

сжалил пчелиный закус,

спутав с сурепкой желтеющей. Глиною

карий сползает откос.

Через Гельвецию к гальской идиллии,

через полей парадис

от Фра Анжелико ангельской лилии

к выцветшей чуть Флёр-де-лис.

 

***

 

Вот он, Париж: снов, не сбывшихся, ворох,

невозмутимый Нарцисс,

верящий в свой исключительный норов,

как в незаслуженный приз.

То ли тщеславием с трона низложен,

то ли пошёл по рукам,

свой триколор променявший негоже

на жёлто-синий бедлам.

 

***

 

Из Парижа в Баку. –

Неприветлив советский любимец:

безулыбчивый взгляд,

с подозрением хитро следит…

Без merci, но с beaucoup

проводил новый порт-лихоимец

с глаз долой: погодя,

хоть и в Питер, а всё улетит.

 

***

 

В Бродского «Пилигримах»

больше, скорей, от детского.

Видимого от незримого

не отличить без резкого

дара, не искушённого.

Не ослабеет рука,

дабы из камня рождённое

слово жило века.

 

***

 

p.s.      Какой маршрут: три Рима; две столицы

          Российские; с десяток городов

          Европы – разве что приснится

          могло такое?! – Но не знаю слов,

          в решимости ответить на другое:

          работы Скульптора – три разные Пьяты,

          Сын на руках у Матери, Их двое:

          в Христе живом есть мастера черты.