Жить с вином веселей, чем, допустим, с виной,

а с виной — не совсем это с мордой свиной:

это с тяжестью в сердце и с болью в душе,

что ни ночью, ни днем не проходят уже.

Прошлых жизней нам помнить, увы, не дано,

мы не помним то зло, что чинили давно,

и не помним ту грязь, по которой мы шли,

как валялись в помоях в какой-то глуши.

Мы не помним ту кровь, что лилась, как вода,   

как невинных губили, шутя, без суда,

доводили святых до сумы и тюрьмы

и сирот обирали… И это все мы.

Мы не помним разгулы бесовских страстей,

что нас поедом ели до самых костей.

Нашу память подтерли, подпудрили грязь,  

чтоб в разумное верили здесь и сейчас.

Чтобы с легкой душой проживали года,

чтобы нас не гнобили грехи за тогда,

но когда в некий час все заботы умрут,

снова боль приползет и обхватит, как спрут.

Завизжим, завопим — то не мы, это ложь!

Только совесть стенаньям не верит ни в грош,

ибо совесть не знает забвенья в вине,

а вся истина кроется в прошлой вине.

Вот зачем одноразовым стал человек,

вот зачем одноразовым сделался век.

Мы пускаемся в похоть, разгулы и пляс,

развернись же, душа, ведь живем только раз!

В утешение райский придумали сад,

что сулит нам за праведность кучу услад.

Нас дурачит весельем хмельным Дионис,

чтобы боль заглушить, что висит как карниз.

О закройте нам веки, сотрите под ноль

нашу память о прошлом, в которой лишь боль!

Можно петь, можно пить безутешно, как Ной,

лучше с мордой свиной, чем с извечной виной.