Ах, как всё начиналось:
         неистовой пряной травою
Оплетал подоконник
         златокудрый романтик июль,
И белел иноходец
         на дорожке, усыпанной хвоей,
Унося седока
         от бесчинства пронзительных струй.


Осыпался жасмин из венка
          на роскошные косы.
Накрахмаленный пеплум -
         творенье Матрёшиных рук -
Обращал полнокровную барышню
         в призрак белёсый,
Вызывая у няни глухой
         суеверный испуг.


Этот юноша статный,
         с глазами как свежая рана,
Как исландская лава
         под панцирем синего льда,
В разорённом костёле
         дичающей нотой органа
Облекал те слова,
         что лишь ей посвящались всегда.


О, Офелия-дева,
         не в шутку усни под водою!
Сладострастная нива
         в горячечной дымке весны -
Ты не будешь Полярному Хаосу
         доброй женою
И на быль променяешь
         о небыли чистые сны.


Но предчувствие горестей,
         словно придворный нельстивый,
Средь сусальных фигурок
         стыдливо прикрыло лицо,
И богатая тройка,
         с огнями болотными в гривах,
Прозвенела по медной осоке
         больным бубенцом.


Всякой сказке когда-нибудь
         лечь в деловитые гранки,
Под коростой забвенья
         пополнить анналов ряды.
Не значительней всхлипа
         в чулане забытой шарманки,
Дребезжит отболевшая летопись
         чьей-то беды.


Не припомню название книги,
          главу и страницу:
На гравюре, при полной луне,
         меж кустов бузины,
Плачет стройный старик,
          с посеревшею розой в петлице,
На могиле внебрачного сына
         своей непутёвой жены.

2004г.