* * *

 

                                     Пете

 

Мрещится в сливочном месиве крошевом

яри клубок.

Зимнего солнца рассветного прожелтью

глаз заволок.

Колкий морозец слезой неразборчивой

втёр сгоряча...

Вслед за февральской изменой молодчики

рвали с плеча,

честью российскою брезгуя, пробуя

новый замес,

с белопогонников – зависть со злобою

наперевес.

С нынешней, новой гражданской, сподручнее

брать за грудки:

веком протрачены самые лучшие,

Отче, сынки.

То ли красуется, то ли куражится

смерть – ей одно,

есть же кому, то побоище кажется

в вечность окном.

И за культями, под флагами, песнями

перед метро

спят беспробудными красными преснями

Павел с Петром.

Спят ли? – Мерещится, будится холодом,

тот ещё сон.

Тащат умельцы историю волоком,

взяли в полон;

взяли расстрелами, тюрьмами, пытками

верных Кресту.

Родину видно со всеми пожитками,

хоть за версту.

Хватит на каждого: левого, правого;

жмёт без конца,

переминается слёзной потравою

стёртых с лица…

Яснится, торкает, как неизбежное

день настаёт,

и голубиного неба безбрежного

птицы полёт.

 

p.s.    Прибыло время для смерти куражиться –

         точно в кино…

         Отче Иоанне, уже и не кажется,

         если дано,

         знаешь доподлинно всю подноготную

         жизнь-карусель,

         вымолим мы по традиции льготную

         милость досель?