В ночном саду, где сень господня, я сделал в яблоке надкус.
Телега села на ободья, пока наматывал на ус
Клён иллюзорные туманы. Рогатый месяц над ручьём
Глядел, как фавны или фаны воруют облако ничьё –
Жизнь суетливая греховна. Чуть утро, в этом же саду
Соседка Клавдия Петровна ретиво полет лебеду.
А я, скажу вам без утайки (кто хочет, тот и подтвердит),
Нашёл на роль одной хозяйки двух таек, мать твою етит.
С какой-нибудь завёл бы шашни, да лень мою не превозмочь.
Когда совсем сносило «башню», читал Овидия всю ночь
Залётной бабочке – знобило её в неведомой глуши.
Петровна Клавдия растила, к везенью нашему, гашиш.
Все дружно жили – не тужили, никто друг другу не родня,
Пока стихи не закружили и не засыпали меня.
Мгновенно опустела грядка – попала Клава в лазарет,
Две тайки смылись по порядку, за ними бабочка вослед…
Настала «Болдинская осень» – сижу балдею от стихов.
Когда меня Эвтерпа бросит, я на одном из косяков
Повешусь. Яблоко в ладони напоминает снегиря...
И тает, словно снег, в затоне багрово-бледная заря.