ноябрь

i.

туманом кашлял промозглый воздух, и лес свой голос подать не смел; листов прогорклых копился ворох. С глазами белыми, словно мел, бумажной кожей и костью ломкой – углом ключицы взрезалась ткань – шагала молча сквозь лес девчонка, и лес тянул благосклонно длань навстречу ей.

Расступались ветки и разводились их сучья врозь – по вязким тропкам ступала крепко слепая девочка-альбинос, а иней стлался по пальцам сосен следами мерзлыми на коре.

Она не помнила, сколько весен она мечтала о ноябре.

*

Хотелось быть чуть-чуть ярче, звонче, но тело мертвенной белизной сковала хрупкость тех льдин непрочных, что в осень трескают под ногой. «Дитя без цвета, ей жить недолго, умрет за первые холода, ну что за жизнь в этой кости тонкой, ну, верно, людям пришла беда, в младенце белом деревне гибель, знаменье смерти, молитвы зря» – пятнадцать весен назад твердили последним вечером ноября.

*

Лесные нимфы шептались сонно, будили спящих давно дриад – слепая девочка непреклонно, без мысли вдруг повернуть назад, шагала с ними, дышала, пела, внимала ветру неясных слов, такая странная, глупо-смелая, одна из племени чужаков, и в синих венах под белой кожей текла знакомая лесу суть.

Однажды девочка эта сможет понять, что сосны пред сном поют, она услышит, как плачет ива, берёзы шепчутся в серебре –

цвета души её так красиво раскрасят лес этот в ноябре.

ii.

Его улыбкой сердца горели, но он не слышал печальный треск; он был немножечко о капели, случайных красок горячий всплеск, он грел намеренно и случайно любую душу в своих руках, не верил в сказки, не верил в тайны, не верил в вечный сакральный страх, он был о солнце, о том, как берег кусает пеной волна за край; он пах, как пахнет на солнце вереск,

в его глазах золотился май.

Смеялся искренне, нагло, звонко, пусть даже лес пред зимой замолк, и лед трещал так надрывно-тонко, но в вечном страхе какой есть толк? По грани лезвий, на грани срыва, всегда в надежном кругу друзей, высокий, статный, всегда красивый, с улыбкой пламени горячей.

*

Она не видела звёзд во взгляде, не знала правильность черт лица – но суеверия маскарадом плясали вкруг нее без конца в деревне маленькой и упрямой: «ну верно ведьм то зловещий знак, что эта девочка красок гаммой похожа больше на снег, нас враг ‘ зловещий, жуткий, клянет нещадно, то, верно…»

Прячась опять в лесу, с лицом бесцветным, незаурядным, плела из белых волос косу и молча слушала, как средь сосен в предзимней мягкой лесной тиши звенел чужой и такой несносный веселый хохот.

хоть не дыши, ты разве можешь совсем укрыться под кружевную сухую сень – ноябрь шепчет, замолкли птицы, дырявой сеткой упала тень,

*

и пусть, слепая, она не знала его упрямую красоту, ей было нужно ничтожно мало – случайный взгляд и касанье рук.

ее нечаянно он заметил и ненамеренно подхватил, когда холодный осенний ветер в ее руках не оставил сил, когда с холодных и голых веток она упала на мерзлый грунт.

Амур, конечно же, злой и меткий, он поднимает за бунтом бунт в чужих артериях или венах – его внезапно не одолеть бесцветной девочке из деревни.

ей было скоро шестнадцать лет, она была одинокой, тихой, привыкшей видеть вокруг лишь лед,

ну вдруг впервые минует лихо и кто-то душу ее поймет? он плавил иней и в нём обмана ни разу не позабыло зло.

по ребрам цепко вилась лиана, и в сердце что-то вдруг зацвело.

iii.

она сначала сказать не смела — он для нее был подобен сну. при нем внезапно немело тело, его тепло принесло весну.

писать бы письма — да кто научит? дарить подарки — да где найти? про свой вовек обреченный случай она рассказывала в пути, легко шагая по мерзлым кочкам среди безмолвных своих подруг:

— куда нам, ведьмам и одиночкам, войти в его безупречный круг? они поют так немелодично, но в них так много живой души — так громко, звучно, так артистично… он проезжал вот опять в глуши, они охотились — безуспешно, наш заяц прочему зайцу рознь. и он смеялся. я безутешна — меня сжигает его огонь, я слышу чутко, когда он рядом, и таю тут же, как первый снег.

и лес внимал молчаливым взглядом, журча холодным потоком рек.

*

грибниц в земле подтянулись жилы, лесные тропки двоих свели: она рукой его поманила, едва заслышав его шаги.

слепая девочка, сердце слухов, и мальчик, что забывал табу – дриады сплетничали вполуха, старушки-ивы плели судьбу.

она вдохнула, и лес вдруг замер, глаза смотрели немного вбок. на пне за розовыми кустами дрожал замёрзший сухой вьюнок.

– я знаю, мы говорили мало – твоей компании я чужда – но я вас слушала и внимала.

в лесу тебя обойдет беда, пока о том я шепчу деревьям – и сосны путь тебе сберегут, и на опушке найдешь веселье, и лов предложит заросший пруд.

ты им не верь, что во мне лишь злоба и окаянные холода, ведь для тебя я на всё готова – я буду верить в тебя всегда, я буду чувствовать бесконечно, и эти чувства тебе дарить…

она высказывалась сердечно, едва держа своей мысли нить.

но он шагнул вдруг назад,

и снова.

и мшисто брови насупил лес.

– я не готов то, что ты готова, тебе сказать. мне бы до небес достать рукой и собрать там звëзды – я их бы тотчас тебе отдал, они тебя бы согрели ночью, их свет бы ярко тебе сиял…

– но я не знаю те звезды в небе, я не увижу в руках их свет, – она сказала, скрывая трепет, прервав нескладный его ответ. – я лишь хотела тебе признаться, что ты принес ко мне в дом весну, и так, быть может, должно и статься (ты подойди, я тебе шепну), что мы вдвоем им назло отыщем всё то, что дарит в засушье дождь, что мы оставим свое огнище и навсегда позабудем дрожь. ты знаешь – я в тебя очень верю…

но он стыдливо потер глаза, шагами начал поляну мерить. под веком вдруг поднялась слеза.

вздохнул неровно и неуютно – и звук разрушил ее мечты.

– ведь ты права была абсолютно: мы так недавно с тобой “на ты” – ведь мы знакомы всего неделю, а скоро выпадет зимний снег – нас ждут отчаянные метели, и ты от них не найдешь побег в чужих руках, как бы ни хотелось.

– ты не чужой. ты в моей груди.

– твои слова все – большая смелость. и у тебя ещё впереди любовь, и слезы, и дом, и счастье… идти со мной был бы гиблый путь. я должен прямо тебе признаться, но глушь вокруг навевает жуть. в моей груди не найдешь того же, что так пылает сейчас в твоей.

от ноября шел мороз по коже. журчал прохладно вдали ручей.

она молчала, глаза белели, лицо как мраморный истукан. он снова начал шагать без цели, вдруг видя каждый ее изъян.

и вдруг губа ее задрожала, и тут же хлынул холодный дождь.

– прости меня, – начал он сначала. – но я уверен, что ты поймёшь.

и, постояв, разошлись по разным лесным тропинкам к себе домой. еë лес гладил сухими травами, к нему холодный был и чужой.

iv.

туманом кашлял промозглый воздух, и лес озлобленно завывал. тот мальчик, что говорил о звёздах, пытался выдержать буйный шквал. как великаны, вздымались сосны, хлестали ветками по лицу, и сучья остро и смертоносно его сулили свести к концу.

слепая девочка с белой кожей рыдала горько в глуши навзрыд, она кляла, и кляла безбожно, свою любовь, и ее весь стыд прошел по насквозь по корням деревьев, пронзил отчаянно хмурый лес.

в разбитом сердце став апогеем, в ней злость взметнулась, достав небес.

порывы ветра, и дождь как иглы, и сквозь туман не видать ни зги – как ни борись, все надежды гибнут. он вскрикнул.

шли по воде круги.

на кочке он оступился криво, упал, плечом налетел на сук – под ветра яростные порывы тот под ключицу вонзился вдруг. скатился вниз он по палым листьям, по склона мерзлой сырой земле, хватая воздух просил бессильно своих богов провести во мгле.

под телом хрустнул и проломился вмиг первый хрупкий прозрачный лёд, и в пруд упал он, коснулся ила, и тихо принял там свой черёд.

*

его искали в деревне днями.

она нашла его, не искав.

дриады были весьма упрямы, когда вели ее между трав к ручью, заросшему камышами, — тот с пруда старого брал исток.

она, едва шевеля устами, давила возглас. каков же срок отмерен мальчику, что бесстыже и нагло сердце её украл?

вокруг ноябрьское затишье. под ивой – стынущий идеал.

она коснулась холодной кожи, не видя мертвенные глаза – они подернулись плевой, схожей с ее слепыми. и так нельзя! и невозможно совсем поверить, что мальчик, что обещал весну, пропал навеки, забыл манеры и сдался стылому ноябрю.

она кричала – никто не слышал. она взмолилась тогда богам – ведь если кто-то взирает свыше, то не выносит тоскливых драм; она молила об отпущении своих нечаянных всех грехов, о той любви, что несет прощение, о том, чтоб больше не видеть снов. она просила и лес, и небо, что хочет стать сама частью них – дриады слушали тот молебен, пока и отзвук его не стих.

она просила стать частью леса – березой, нимфой, сухим листом; 

и тут подернулась вдруг завеса. вдохнула девочка рвано ртом, прижалась в страхе всем телом к иве, уже не чувствуя пальцы ног – кружился мир, кружевной, красивый,

и кровь в руках превращалась в сок.

тянулись пальцы и становились вечнозеленой на ней листвой.

дриада ивы над ней склонилась, встречая в вечный лесной покой.

*

зима пришла, и на землю новым покровом тихо спустился снег. под ивой, облокотясь спиною, смотрел на лес, не смыкая век, застывший мальчик с печальным взором, рубашка рваная вся в крови – казалось, что поцелуем скорым его вдруг вышло бы пробудить.

когда его отыскали тело,

на иве, пряча глаза свои, дрожала белым во мгле омела

и тихо думала о любви.

Ксения Донгарова, 2024

Сертификат Поэзия.ру: серия 4112 № 186060 от 16.11.2024

2 | 0 | 88 | 21.11.2024. 14:21:57

Произведение оценили (+): ["Нина Есипенко (Флейта Бутугычаг) °", "Наташа Корн"]

Произведение оценили (-): []