ПОЭЗИЯ УБРАЛАСЬ В ЗАГРАНИЦЫ

W

Когда подставилась щека
под рой слезинок сопричастных,
к погибшей Музе мотылька
едва ли будешь безучастным…

К тому, как плыл он налегке
и как кружил под кровлей неба,
но оказался в комельке,
как солнца луч в упряжке Феба.

И вспыхнул искоркой огня
и паучком раскис над печкой –
иным не ровня среди дня –
он в хате сжёг свое сердечко…

Не удосужившись скорбеть,
рождённый к солнцу улететь.

Осенние медитации 2000 г.

W

Каркаде и амаретто
заливаю в чашу лета –
заполняю cap of tea.
На сей чай взирает Пти.

Бог египетского лета,
перебравшийся сквозь Лету,
с головой седой в пуху
с хищным клювом на духу.

Он кивает в чашу мерно –
амаретто, пьёт наверно.

2000 г.

W

А всё что будет, – будет с нами:
оденем брачные порты,
обуем шузы с каблуками
и вновь начнём травить понты.

А то отмочем номер. Впрочем,
такой же, как и тот, что вдруг
весь мир земной уполномочит
расширить резво счастья круг…

2000 г.

W

Если ты кому-то лаком –
посыпай тропинку маком
с цианинами и хлором,
чтоб тебя не съели хором.

2000 г.

W

Нет новых слов, а старые ушли:
собрались вдруг, и, будь здоров, приятель.
Тебя когда-то без толку нашли,
но был ты с нами скор и неопрятен….

Перемолол, не спрашивая, зря,
и вновь за словом вышел на прогулку:
от ноты ДО узнать до ноты ЛЯ
иных миров словесных переулки.

Из старых слов остался только скол
от витражей излитого тобою,
и бездна слов, разлитых за столом,
где пиво заедают пастилою.

Средь новых слов уставшие года
не говорят тебя – ни нет, ни да…

Май 2000 г.

W

ПРЕДСЕДАТЕЛЮ ВСЕУКРАИНСКОЙ ПАРТИИ
"ЯБЛУКО" г-ну Михаилу Юрьевичу Бродскому…
(обнаружено в тексте письма-обращения)

Однажды не ангелы в дом твой войдут, а годы.
У старости свой заскорузлый маршрут – без моды.
Где немощь свои учреждает права – без правил,
там Каина дети твой путь осмеют, Авель.

Не жил ты спокойно, не ждал той поры поздней,
когда разорвалась вокруг тишина козней…
Нет муки страшнее, чем быть одному дома,
хоть внуки взрослеют, а на сердце – чувств кома.

Ты сам остаёшься в безмирье своём страшном:
безмолвствует время, а стены стоят властно:
они дожимают бессилье твоё грозно,
поскольку остался один ты, один – поздно!

Поскольку случилось, сбылось, оказалось былью,
что жизнь стариков в государстве сровняли с пылью,
а жизнь тех людей, кто за ними смотреть смели,
в гражданских правах поразить навсегда сумели.

И встал суицид, предложил прекратить муку –
на что ему стыд, когда жизнь оказалась сукой?
Безнравственной, наглой, издерганной, злой, алчной:
украсть можно всё, но старость – изгой мрачный!

– У нас профицид! – орали воры в законе,
но встал суицид на каждом втором балконе!

2000 г.

W

"Поездные" дворцы остановок,
идиоты, творящие блажь…
Век двадцатый был слишком неловок –
дрянь скамеек. Сим душу уважь.

Объявляется век двадцать первый,
отправляется в вечность вагон –
у кого перекошены нервы,
тот срыгнёт у житейских икон.

Остановка, что хрупкая спица –
лопнет обод в обводе судеб.
Здесь вальяжная сказка приснится,
там – случайная вычурь бесед…

Не протиснуться… Слов свиристели
отпоют отшумевшие сны,
и на одре предсмертном – в постели
ближе к ночи окажемся мы.

"Поездные" дворцы остановок
нам пригрезятся в сумрачной тьме…
Терренкур был и слеп, и недолог
в мир, где эльфы приходят ко мне.

8 мая 2001 г.

W

Как я чувствую век двадцать первый?
Удивительно, тонко, светло…
Век двадцатый повытряхнул нервы,
словно лазерный луч НЛО.

Отолгались волхвы на сретенье,
обкорнали воры нашу жизнь.
Наших душ перешло назначенье
в бесконечное кредо: "Держись!"

А держаться нам не за что, братцы!
Зуд традиций рождает искус –
через устрицу лет перебраться
и попробовать славу на вкус…

Вкус солёный прошедшего лета –
на исходе шальные деньки.
Век двадцатый стрелой арбалета
рассекает на щепу пеньки… –

Пересортицу лет и ошибок,
пересмешников стылые рты
да постылость всеядных улыбок, –
безответность вчерашней страды.

Кукловоды читают подстрочник,
не желая беспочвенных квот.
Дефиле кукловодов порочно,
а народец танцует фокстрот.

Город въедливо вжался в траншеи,
над которыми аура лжи…
Мир нелепо, хмельно, длинношее
сбросил мужество в пропасть во ржи.

Я не слышу тебя на разломе,
ты не видишь меня на меже –
междуречье столетий на сломе –
Бинго-шок не поможет уже…

Май 2001 г.

W

Поэзия убралась в заграницы.
Теперь она – экзотика в стране!
Иное время изредка присниться,
где юные поэты – на коне!

Но там тебе – расстрельная эпоха:
ГУЛАГ, овраг… И ритм диктует враг –
и с этой стороны, и с той, где плохо
вчитался в строчки революций маг.

И не дана пред временем рассрочка –
хмельные строчки Храма-на-Крови
дописаны и дожиты до точки…
А нынче что? Сплошные ОРВИ…

Берёзки, недолугие стишата,
антисемиты праведно орут,
а прочие духовные скопята,
ни Нобеля, ни Бога не зовут!

Далась им опостывшая Рассея,
рассеянный склероз, духовный бред…
Для Родины – мы – общая потеря:
и мы, и вы – гундящие в ответ…

Гнусаво, расстарательно и прытко –
что не дано постичь, то легче сжечь.
Всем нам дана ещё одна попытка –
воспрянуть, спеть и РУССКОСТЬ УБЕРЕЧЬ!

8 мая 2001 г.

W

Я – как оглохшее пианино,
жизнь протекает без устали мимо.
Вялые струны, отбилась эмаль,
клавиши ссохлись в веков пектораль.

Дамы их конно-спортивого клуба
бьют по роялям копытами дней…
Мчаться по кругу – всё цугом да цугом,
некогда более видеть людей.

Клавиши глохнут, отрыжка педалей,
фортопианно ломается блюз.
Под пианино – разлив "цинандали" –
в нём угасает Советский Союз.

Новые страны, эпох гоношенье,
время размазало клавиш холсты.
Выпить ли что ли? Ан, нет вдохновенья…
Чыжики-пыжики с прошлым – "на ты".

Май 2001 г.

Веле Штылвелд, 2003

Сертификат Поэзия.ру: серия 619 № 18372 от 16.09.2003

0 | 0 | 1977 | 17.11.2024. 19:14:26

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []