Когда зима, и жаром пышет печь,
и где-то далеко «Родная речь»,
а вместе с ней – учебный понедельник,
тогда встаешь легко и с той ноги,
а на столе дымятся пироги,
и бабушка, вздыхая: «Ох, бездельник!»,
приглаживает вечный твой вихор.
Ночных теней и страхов тихий хор
меняется на жалобное соло
соседа Лехи: дескать, круговерть
такая в жизни – впору умереть,
так дайте же капустного рассола!
Смахнет слезу украдкой и вздохнет,
а ты ему – свой лучший самолет,
со звездами, военный. Станет жарко
от щедрости своей: «Дядь Леш, держи!» -
и звонко, и отчаянно дрожит
внутри тебя какая-то дрожжалка.
Мороз плетет узоры на окне.
Ты счастлив до мурашек по спине,
когда не знаешь истину простую…
… и нет зимы, а ты на рубеже
«уйти-нельзя-остаться», и уже
не ищешь, где поставить запятую.
***
Страх прибрежного леса…
Игорь Джерри Курас
Страх остывшей воды – для тебя, для меня –
этой осенью поздней почувствуем. С неба
вперемешку с дождем хлопья мокрого снега –
на тяжелую воду и белый ивняк,
на звериные тропы, которые мы
не смогли прочитать: не умеем по-лисьи.
Для тебя, для меня – страх танцующих листьев,
как пролог неожиданно ранней зимы,
неожиданно ранних потерь двойников –
отражений в речной нечитаемой зыби:
мы ее не поймем – не умеем по-рыбьи –
от блестящих чешуй до литых плавников.
Где та самая грань, за которой…
когда…
исчезают деревья под снегом и снами,
эти дождь и река с невидимками-нами
за мгновенье до страха прозрачного льда.
***
Когда зима, еще до февраля –
нет ни чернил, ни перьев, ни пролёток.
Забраться в глушь, в Саратов, милых тёток,
как водится, отправить – вуаля –
в столицу, на концерты и балы.
Самой остаться в сталинке их древней
и слушать, как стучат в окно деревья,
и видеть, как туман из-под полы
бросает звёзды: три, четыре, пять,
туманно: «Третьим будешь?» - намекая.
Поскольку жизнь короткая такая,
то либо плакать, либо наливать.
Бесхитростно, без лишней шелухи
кивнешь согласно. Тут же, шутки ради,
в невесть откуда взявшейся тетради
случатся мимолётные стихи.
Свой рубикон привычно перейдя,
часы умолкнут в «сталинском» эфире.
А ты одна в большом прекрасном мире,
и, как ни странно, мир внутри тебя.
Пузатенький прабабушкин хрусталь
достать себя заставит из сервантов,
и – хоть ты плачь!
Уже без вариантов,
когда зима,
чернила
и февраль.
