Ноябрьский лес

Когда болен и серьёзно, любое дело, будь то скучноватое занятие вроде обустройства куска земли возле дома для сносного существования или давно задуманная посадка любимого дерева на месте былой свалки, - все эти «новшества» превращаются в своего рода ритуал, обставленный, вымечтанный, воображённый  по определённому плану,  с соответствующими приготовлениями, ближними и дальними перспективами и, конечно же,  с определённым душевным настроем.

Вот и сегодня обычная прогулка в лес стала для нас событием, может быть, не столь уж важным, но знаковым и долгожданным. Даже как бы испытанием на прочность нашей довольно шаткой жизненной основы.

После долгих странствий по жизни ты вольно или невольно возвращаешься к началу, чтобы на некогда значимое и даже сокровенное взглянуть уже как бы отстранённым, испытующим, даже вопросительным  взглядом: а стоило ли оно, это твоё прошлое, всех этих душевных треволнений, жизненных усилий, сожалений, потерь и прочих, возможно, не так уж значимых устремлений человеческой натуры? Желание сравнить себя, прежнюю, с этой, теперешней, отражённой , возможно, и искажённой этой самой жизнью, прошедшей, промелькнувшей или уже примелькавшейся даже самой себе, с годами только крепчает. Умудрённый временем и обстоятельствами взгляд в человеческую сущность через себя, откровенный и беспристрастный,  многое прояснит, но , к сожалению , мало поддаётся корректировке, хотя, возможно, облегчит жизнь хотя бы твоим ближним. А это уже немалая удача.

Медленно, неспешно, друг за другом двигаемся мы в глубь леса, идём мимо покинутых травяных лежбищ,  кабаньих раскопов, узких лесных «коридоров», заваленных, как и всякое долговременное жильё , отжившей свой век рухлядью. Пробираемся по смежным овражным пересечениям с круглыми оконцами лисьих и енотовых нор и возвышающихся рядом аккуратными  пирамидками сырой глины, густо припорошённой опавшими листьями.

Здесь каждая случайность, незначительная деталь , контуры деревьев, очертания опушек давно знакомы , приняты , обласканы душой и бережно хранятся в памяти. И случаи, случаи, большие и малые, целой толпой заполняют твоё воображение. Вот на этом повороте лесной просеки прямо к нашим ногам, с хрустом ломая сучья, выкатился огромный разъярённый секач, а впереди , почти касаясь его уткнутого в тропинку носа, мчалась наша маленькая белая собачонка Тяпка, очумевшая от страха, выведшая огромного разъярённого зверя прямо к ногам своих спасителей.  Поднятый с лёжки лаем назойливой Тяпки  раздражённый вепрь  только случайно проскочил мимо нас, возбуждённый погоней.

А возле скрещения дорог – простой деревянный крест без всяких помет - место гибели двух сельских активистов, расстрелянных ещё в годы Гражданской войны знаменитой бандой Юшко - редкость в этих не тронутых войной местах.

Грибной и травяной сор, сколки изменившихся за годы безвременья пейзажей поражают уже потерянными, кажется, навсегда ощущениями удивления и какой-то странной новизны и свежести впечатлений, которые бережно хранишь в себе как хрупкий сосуд, боясь нечаянно выплеснуть хотя бы каплю его драгоценного содержимого, - это изумлённое, почти детское чувство первопроходца , хранителя и ревнителя этих заповедных мрачноватых лесных капищ.

Ноябрьский лес – философ, кудесник и оборотень. После обильных дождей и обвального снега он встаёт будто возрождённый из пепла будущей зимы, в которой он как бы уже побывал, но вот кто-то невнятный перебросил его в прежнее осеннее состояние покоя, задумчивости, в капельно чуткую морось  утреннего тумана, скользящих видений, приглушённых, смутных очертаний привидевшихся в слезящейся хмари странных существ, сказочных декораций. В таком пограничном состоянии между сном и явью лес ещё сырой, вспотевший от смутного сна, но на редкость свежий и чуткий.

Старый высокий пень у дороги развален снегом. Меткий снаряд его попал в самую середину: мягкие волокна белесой плоти торчат во все стороны, будто клочья ваты, которой заткнули внутреннюю рану, но как-то небрежно и наспех.

Ровные блюдца лютиков ярко зеленеют на голой земле, плотно прижав к ней свои плоские уши: ловят сигналы извне.  Они далеко видны сейчас на фоне совершенно голого, выровненного дождями и снегом, непривычно беззащитного, даже беспомощного, открытого сейчас любому любопытному  взгляду земного лона.

Лес теперь и чистильщик, и могильщик. Летом вся его ветхая отжившая изнанка покрыта буйной непроходимой растительностью, пестротой истекающих млечным соком дородных трав. В эту пору он поражает своей первобытной мощью и силой, тяжёлым сплавом  непроглядной лиственной гривы, за которой почти не видно неба. В нём под защитой плотной травяной сети таится корневая сущность земли, её материнская основа,  цитадель.

Сейчас для леса пришло время очищения и врачевания себя, освобождения от всего лишнего, отжившего, брошенного, случайного.

Корявые сучья, обугленная от старости и сырости ветошь рушатся при малейшем прикосновении. Пещерно лесные  сталактиты и сталагмиты: сточенные, обглоданные зубья пней, рогатинами торчащие из земли обломки стволов под ногами, гамаком висящая сверху прель из листьев и веток, готовая обрушиться  на голову, - всё это чучельное лесное убранство и сказочно, и заманчиво, и опасно.

Не дай бог попасться в лапы этому безликому, но многорукому и многоглазому лесному чудищу. Нет-нет да и почувствуешь вдруг на себе его хозяйский пристальный взгляд.

Присядешь на обрубок тулова берёзы, с виду крепкий и добротный, а он тут же обрушится под тобой, погрузив усталое обмякшее тело в смять ржавых обломков с дымной завесой лесной трухи. И только бывшая кора – крапчатый кожух -, почти не повреждённая, валяется рядом, лишь в воображении воскрешая бывшую форму.

Секрет этой формы, прочности и красоты насквозь призрачен.  Иногда и не понять, что держит его снаружи: какой стержень, какая скелетная сетка, когда внутри только « порох» и тлен. Случайный порыв ветра, и всё это великолепие разлетится в пух и прах.  Иногда даже причудливы и любопытны эти скелеты былого величия. Поневоле, глядя на эти останки, задумаешься о бренности нашего беспокойного недолгого существования.

Потом вся эта чернота, пестрядь, и «магма» лесных трущоб упадёт на землю, уснащая её питанием и влагой, разрыхлит и смягчит, образуя так называемый культурный слой. Да и не культурный он вовсе, а гораздо важнее: свой, родной, отеческий, прекрасная в  естестве и пользе древесная питательная прослойка.

 А культура пусть тихо постоит в сторонке, оставаясь добычей и загадкой для археологов. Здесь же сама жизнь диктует свои законы. Она всегда продолжается и скрепляется смертью. Звучит жутковато, но вполне приемлемо. Оттого и спокойствием, каким-то особым знанием веет от многовековой всесущей лесной яви. Нет на этой хрупкой земле ничего вечного.  А лес, далеко не эстет, скорее неразборчивый хранитель и падальщик, подбирает под себя всё, скрывает, хранит, бережёт, покоит. И облагораживает иногда даже то, что безобразно, в том смысле, что ещё не доросло, не дозрело до образа и подобия чего-то существенного.

Коричневые круглые пластинки листьев калужницы болотной, под дождём и снегом истончившиеся на земле почти до прозрачности папиросной бумаги, обманчивы. Чуть ступишь на этот с виду симпатичный шоколадный " тортик", а он тут же расползётся под ногами да так зыбко и неожиданно, что не устоишь, заскользишь, как по льду, и брякнешься в спасительно мягкие заросли осоки по краю вырубки. От синяков, может, и отделаешься, но вымокнешь с головы до ног.

Под высокими, потемневшими метёлками золотарника неказистая с первого взгляда, но тоже своя особая жизнь, которую с высоты человеческого роста и разглядеть трудно. На ветреных пустынных сейчас лесных опушках открывается причудливая мозаика лиственных пестринок, каких-то замысловатых травяных бусинок, мелкоты всякого рода и звания испода господня, скрытая от невнимательных глаз. Все эти листики, листочки – лучики образуют совершенно неповторимую цветовую гамму оранжевых, карминных, бежевых, охристых , лиловых тонов со своим  неповторимым рисунком – гармоничный  арабесочный ансамбль.  Только диву даёшься, откуда в хмуром,  безликом, в основном уже однотонном ноябре  такая разнопестрица, многоцветие сплошной густоты на освободившейся  от высокой, развесистой травяной мякоти земле. Ни дюйма пустоты - всё занято. Даже трогательные ярко- зелёные троеперстия будущей земляники удобно устроились под коричневатым пологом отмерших собратьев.

И все эти «пуговки» и «булавки» ярчают и светятся под капельно прозрачной пургой моросящей влаги, которая висит в воздухе комариной завесой.

Такое ощущение, что будто к весне подвигаемся, когда холода вот-вот нагрянут. Куда деваться этим крохам? Но сила жизни , мудрости и осторожности берёт своё. К земле по-детски прижмутся и посасывают от неё остатки тепла и влаги. Тем и живут. Снега лягут, и тепла добавится. Снег он только с виду холодный да неживой, но дышит, пышнеет и земных безвременников спасает.

На кустах орешника под парящей осенней моросью вразброд прыснули почки,  раскрыли свои зелёные клювики. Даже чешуйчатые  серёжки-гусеницы нежданного цветения свесились вниз, разве что не пылят.

На свободной лесной поляне сплошной малахитовой стеной встали осанистые ёлки  в пышных кринолинах. Одна другой краше. Плотно стоят, даже просветов не видно- до того густы. Им-то всё нипочём. Предзимье, а им будто праздник какой-то свой, особенный, брызжущий с веток пронзительной зеленью, бодростью  и красотой. Даже шишки-колокольца ожерельями развесили вокруг стройных вершин и будто  позванивают чуть- чуть.

Матёрых редких берёз по краю оврага не узнать. Совсем не такие они, что в редколесье да по опушкам  растут. Те, словно девицы в белёных сарафанах, разбрелись в задумчивости по густой траве, мечтательницы да печальницы певучие. А у этих даже белизны сразу не заметишь. Голову вверх задерёшь- только там белизна просвечивает, мерцает. Скользнёшь взглядом ниже- сплошной серый кругляк с редкими вкрапами по коре болотного лишайника. Высокие, ровные стволы , вымахавшие в гигантские колонны , словно поддерживают сейчас среди осенней пустоты и мелкоты подлеска мутновато – серебристый, тоже какой-то в это время года невзрачный и скучный купол неба.

А снизу, от самых корней этих обманчивых берёз, плотно прилажены к стволам пышные моховые сапожки. Ярко-изумрудные, они далеко сигналят вдаль среди однообразной черноты и влажности призрачного распада.

Решили выкопать тут, на краю оврага, можжевеловый кустик вроде бы как на память о случайной прогулке. Когда-то ещё придётся выбраться на простор такого

 почти недоступного для нас  теперь лесного братства. С нашими болезнями да хворями -  сейчас  это почти подвиг и риск: неизвестно чем может закончиться подобное путешествие. Как-то уж очень неожиданно до ближайшей околицы сузилась  для нас привычная  земная дорога, по которой мы привыкли шагать широко и смотреть вперёд без оглядки и сомнений.

Утешаемся мыслями мудролюбца, философа, неутомимого натуроведа и следопыта природы, автора лесных легенд и преданий М. М. Пришвина. С возрастом свойственная молодости неуёмная жажда путешествий , необычных открытий и впечатлений сменяется пристальным вниманием к миру ближнему – тому, какой иногда прямо под ногами мельтешит и смотрит с надеждой на нас, безучастных. Или к небесному, облачному, возвышенному, который всегда с тобой, по-своему близкий, с бесконечно меняющимися очертаниями, своим неожиданным каждодневным настроем, всегда разным , но неизменно притягивающим и непостижимым.

С удивлением замечаешь, что мир, даже ближний, многолико разнообразен  в своей живой, одушевлённой сущности и  безгранично его постижение.

А мир этот, как бы доверяя тебе, любопытному и любящему, уже не зовёт в дальние края, а начинает потихоньку кружить вокруг тебя, открывая всё новые спектры для зрения, слуха, впечатлений, не замеченных ранее подробностей.

Потому и каждая мелочь этого мира так дорога и памятна. Кажется, даже признательна тебе за внимание и участие.

А можжевелинку и труда не стоило выкопать. Только колупнули  лопатой – сама из земли выскочила. Здрасьте! И будто радуется , что заметили. Смотрит на нас своим выпуклым мутновато-голубым глазом и удивляется. Что за люди здесь среди древесной прели, шелухи, чепухи да дождевых всхлипов бродят, чего ищут? Зачем пришли? Ни грибов, ни ягод  и в помине нет, а они всё- таки присматриваются, по сторонам оглядываются .Вон там, на пригорке ,расквашенные, размокшие от дождя лисички уши развесили, ещё и цвет свой не потеряли: желток да белок. Может, возьмут?  Нет, мимо прошли. Видно сами себя потеряли, а найти не могут.

 А где-то рядом уже и пила запела. Заготовщики лесного добра не дремлют. И следы их повсюду: чёрные и грязно- жёлтые пластмассовые шланги лежат, свернувшись по-змеиному под кустами, вдоль дороги, цепляются за ноги. Поди попробуй их одолеть. Схватишься за один конец, а другой уже так плотно в землю врос, что и сил не хватит его из этой глубины вытянуть. Да, вот такой «культурный слой» даже санитар-лес прожевать не в силах.

Но тот же лес, даже и запущенный, трущобный, дело своё крепко знает и к добру очень и очень охоч, если с душой к нему прислонился, не за выгодой только пришёл. Тогда он и дорогу подскажет, и расступится среди чащи, и потеснится, и брёвнышко- мостик через ручей в овраге под ноги бросит.

А то и рассмешит: нечаянное «богатство» прямо под ноги бросит. Какая-нибудь разбитая бутылка на гребне оврага, небрежно брошенная, наполовину в мох вросшая,  так вдруг засверкает, заискрится алмазными осколками под случайным лучом солнца, что глазам больно станет. Издали удивишься: что за чудо? А подойдёшь ближе: останки того же «культурного слоя».

Вот так потихоньку да полегоньку и домой благополучно пришли с душевным запасом прочности на недельку-другую… Есть чему радоваться .

А крохотульку–можжевелинку возле забора посадили: пускай на глазах растёт. Мы-то, может, и не увидим, как поднимется, а иной пройдёт, да и улыбнётся про себя.

Вера Тугова, 2023

Сертификат Поэзия.ру: серия 2017 № 178649 от 27.11.2023

0 | 0 | 309 | 17.11.2024. 16:40:57

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []