Ознобом по дворцовым ребрам
трубит твой ангел, Петербург,
проснись же, безмятежный Рембрандт,
и начерти бессмертья круг.

Целуя жаркую Данаю
усатой кистью в телеса,
не знал ты, что судьба дана ей
оплавить желчью небеса,

что в четырёх столетьях черти
готовят гибель полотна,
когда безумец склянку смерти
плеснёт, как жгучего вина, -
и станет сатане жена.

Не ведал, что сумеют люди
из хриплого небытия
спасти её глаза и груди,
и вся вернётся, вся твоя.

А если б знал такую участь,
почёл бы, может быть, за честь,
и, ни морщинкою не мучась,
как было выласкал, как есть.