Послушай, будет год грибной,
и ягодный, наверно,
и смерть с оглядкой, стороной
пройдёт над нами, надо мной,
над нашей хижиной фанерной.

И, улыбнувшись сквозь стекло
черно и страшно и светло,
она уйдёт, сутулясь, в зимовьё,
не прослезиться б, ё-моё!

И всё же скоро эта кончится лафа,
одна, последняя осталася графа;
Акакий, ангел-старичок,
продленья ради приручил петит, -
но тёмноострое перо в зрачок
мой запрокинутый летит.

Пожалуй, надо не сморгнуть,
так смотрит коростель,
когда дождём колотит в грудь,
а он в ответ трещит, как дрель, -
в последний раз не уронить фасон:
привет, Шопен! прощайте, Мендельсон!