Читая и перечитывая
странности знаменитые,
как-то незаметно отвык я
от, по отношению к ним, выканья.

И перешёл на тыканье,
поскольку всё было - тыканье
таких же слепорождённых,
уроненных и обожжённых,

хватающихся за истину,
как за тёплую радость сиськину,
пускающихся в большие открытия
в пластиковом с пузырями корыте, -

профессорски ли, студенчески -
всё это было младенчески,
с отважной только улыбкою,
нам данною кем-то на вырост,

и эту трагикомедию зыбкую
больше не мог я вынесть,
и стал умолять книги
о молчанье согласном с молитвами.
Но поздно, они мне делали фиги,
и на душу прыгали плитами.