Быт переходит в инобытие. Елена Севрюгина

Всех поэтов по принципу их взаимодействия с читателем можно разделить на три категории: поэты, ориентированные на окружающих, доступные для понимания; поэты, пишущие и творящие лишь для самих себя, камлающие, подобно шаманам, свои потаённые и недоступные, семантически непроходимые миры; поэты-оборотни.

Более всего любопытен феномен поэтов третьего типа. Нет, интригующее определение «оборотни» никак здесь не связано с какой-либо мистической трансформацией – скорее оно указывает на уникальную способность представителей данного типа создавать эффект двоякого прочтения их текстов: поверхностно – обычным читателем и глубоко, вдумчиво – читателем элитарным, любящим рассуждать.

Таким авторам практически всегда удаётся обмануть свою аудиторию, заставив её поверить в то, что она всё понимает и правильно считывает смыслы. Именно поэтому они универсальны и востребованны, хотя при этом, увы, не до конца понятны, не в полной мере изучены как носители культурных кодов, в расшифровке которых многие иной раз просто не видят необходимости.

Таким универсальным поэтом является Роман Смирнов – электростальский автор, уже достаточно хорошо известный в мире сетевой литературы и за его пределами. Его стихи, на первый взгляд, достаточно простые, понятные по смыслу и исполненные доверительной интонации по отношению к читателю, подобны трансформерам. Можно любоваться их внешней стороной, наслаждаться ясностью и доступностью авторской идеи, но только до тех пор, пока какой-нибудь особенно сообразительный и чрезмерно эрудированный читатель не удосужится повернуть картинку другой стороной – изнаночной. И вот тут-то, падая в особое зазеркалье, внезапно осознаёшь всю обманчивость первого впечатления.

Оказывается, то, что казалось многим истиной – не более чем вершина айсберга, а то, что увиделось внешним, поверхностным зрением, на поверку выглядит совсем иначе и ничего общего с изначально увиденным не имеет. И вот на этой границе перехода внешнего во внутреннее у вдумчивого читателя, как правило, и возникает культурный шок. Действительно: не странно ли, что у такого доступного для понимания, как говорится, «своего в доску», поэта внезапно обнаруживаются качества личности глубоко эрудированной, склонной к аналитическому мышлению и абсолютной элитарности в творчестве?

Отсюда оптический обман зрения: если мы видим в стихах Романа Смирнова картинку, то не стоит доверять своим глазам: то, что нам кажется – совсем не то, что есть на самом деле.

Возьмём в качестве примера одно из стихотворений, в котором каждый элемент создаваемого автором ассоциативно-смыслового поля постепенно разрушает исходный видеоряд, только условно связанный с художественным замыслом:


                  * * *
Хорошо ходить по огороду,
становясь похожим на отца.
Там колодец набирает воду,
как Москва до третьего кольца,

там кривые грядки-малоземы,
там кусты смородин раздались,
и, слезливым воздухом на сломе,
тянет память в сторону да вниз.

Вот скажи мне физик-лирик-химик,
в общем, просто умный человек,
я живу за досками глухими,
почему не мыслю я побег?

Хорошо сижу, хожу, надеюсь.
Не ношу венков или корон.
В обретенных смыслах виден Теос.
В продолжениях слов – Анакреон.


О чём рассказывает нам этот, на первый взгляд, неприхотливый и простой по смыслу текст? Многие не задумываясь скажут: о том, как лирический герой получает удовольствие от простого крестьянского труда, радуется своему наделу земли и ни о чём большем в своей жизни не помышляет. Но так ли это на самом деле? Разберём текст построчно.

«Хорошо ходить по огороду», – сообщает автор своему читателю, и в этой исходной точке его размышлений пока ничего особенного мы не видим. Ну, ходит он себе и ходит по огороду, дышит свежим воздухом – что здесь такого?

Однако уже со второй строки – «становясь похожим на отца» – всё в корне меняется, и действие переходит в абсолютно другое измерение, обретая особый смысл и подтекст. Автор чувствует свою духовную связь с отцом, и осуществляется она посредством хождения по огороду, который отныне становится частью мифологизированного пространства в системе авторских представлений о мире. Возникает тема памяти о близком человеке, важном представителе рода, и с каждой новой строкой эта тема идёт по нарастающей:

Там колодец набирает воду,
как Москва до третьего кольца…

Колодец, набирающий воду до третьего кольца здесь – отнюдь не безобидный предмет бытового обихода. Это композиционно и логически организующая весь текст мифологема человеческой жизни, в контексте которой отношения лирического героя с миром выстраиваются не только по горизонтали, но и по вертикали. Третье кольцо при внимательном прочтении отсылает не только к пространственным, географическим (третье кольцо МКАДа), но и ко временным реалиям. Особенно если учесть, что само строительство третьего транспортного кольца было запланировано в Генеральном плане реконструкции Москвы ещё в 1935 году. Три кольца – это, по всей видимости, ещё и кольца рода, своеобразное генеалогическое древо – от первого к третьему поколению, представителем которого является лирический герой. Он чувствует себя включённым в этот мини-универсум, остро ощущает свою генетическую, родовую принадлежность к нему. Только за счёт этой родовой памяти существует он сам как мыслящий, духовно развитый субъект. К тому же образ колодца ассоциативно привязан к земле – низшей точке пространственной ориентации, связанной опять-таки с памятью о предках, принадлежащих миру мёртвых.

Вся последующая строфа только подтверждает наши догадки, активизируя тему родословного древа и духовной, генетической связи поколений:

там кривые грядки-малоземы,
там кусты смородин раздались,
и, слезливым воздухом на сломе,
тянет память в сторону да вниз.

Что в данном случае могут олицетворять эти малые грядки? Не отпачковавшиеся ли от большой земли, но теснейшим образом с ней связанные, пока ещё криво из неё растущие малые земли-новобранцы, новое поколение единого рода? И тут же эта идея ассоциативно подкрепляется образами разросшихся вширь кустов смородины, чьи сломленные ветви-побеги кажутся навсегда утраченными звеньями на родословном древе. Оттого и воздух наполнен слезами скорби.

И вот, наконец, к этому глубоко субъективному ассоциативно-смысловому полю начинают подключаться всевозможные культурные коды. Память лирического героя тянет «в сторону да вниз», то есть он, иносказательно выражаясь, обращён сразу к двум измерениям – настоящему (молодому поколению, разветвляющемуся и растущему вширь, в сторону) и прошлому (навсегда ушедшему, но оставшемуся в памяти потомков поколению прародителей, которое находится внизу, в земле). Это сакрализованное пространство между «миром мёртвых» и «миром живых», как глухой стеной, окружает героя. Его ограждение, препятствующее выходу наружу, нематериально – это магнитное поле памяти, которое распадётся-рассыплется, если выйти за пределы огорода – мифологизированного пространства в авторской художественной картине мира. Поэтому герой и не мыслит побега – его самоидентификация в контексте духовной жизни поколений пострадает, и смысл жизни утратится.

Логическим завершением этой масштабной картины становится четвёртая строфа, содержащая знаковые культурные коды, необходимые для осуществления процесса самоидентификации лирического героя, поскольку при перекодировке любого значимого образа-символа мы неизменно получаем самого автора:

Хорошо сижу, хожу, надеюсь.
Не ношу венков или корон.
В обретенных смыслах виден Теос.
В продолжениях слов – Анакреон.

Если вдуматься, высказанная здесь мысль в своей основе парадоксальна – во всяком случае, первые две строки отрицаются последующими строками. Вначале лирический герой говорит о том, что не претендует на величие и какую-то избранность («Хорошо сижу, хожу, надеюсь. / Не ношу венков или корон»). Но в двух заключительных строках (если конечно они изначально не были тщательно продуманы) за автора начинает говорить его подсознание, которое априори всегда логично и предельно честно. И это подсознание утверждает, что у лирического героя особый путь в жизни и своё мессианское предназначение.

Внезапной и предельной откровенностью поражает третья строка – «в обретённых смыслах виден Теос». Что означает слово Теос и случайно ли оно здесь? Разумеется, нет! У этого объёмного понятия множество значений. Одно из них, Деос (Deus), Дий и Зевс (Zues), указывает на некую мистическую сущность, тем не менее тесно связанную с телом и, во всяком случае, имеющую двойную природу: материальную, телесную и душевную, разумную. Это знаково, поскольку в художественном мире Романа Смирнова духовное постигается, вскрывается именно через телесное, материальное, пребывая в непосредственной связи с ним.

Но еще более знаково и неожиданно то обстоятельство, что Теос в одном из своих значений – древний ионийский город на западном берегу Малой Азии, располагающийся к юго-западу от Смирны (современного Измира). Мы не знаем, случайно или намеренно древнее название Измира этимологически восходит к имени автора, но что-то подсказывает, что подобных случайностей не бывает и в лучшем случае здесь идеально сработало авторское подсознание.

Теос считался важным торговым портом и одним из самых процветающих городов в регионе доэллинистического периода, но если рассматривать данный образ в контексте созданного автором ассоциативно-смыслового поля, то в итоге получается всё то же ограниченное, но сакральное пространство «за досками глухими», частью которого является Смирна (Роман Смирнов). Однако картина не была бы полной, если бы на данное значение не наслаивалось ещё и третье, в первую очередь подразумеваемое логикой авторской художественной мысли: теос – фактически космический разум, закон, эйдос, замысел, неизменный в процессе рождения космоса.

В конечном итоге, этот логос – слово, то есть последовательность мысли автора такова: его подлинное духовное существование, равно как и его дар слова, невозможны без материальных привязок к конкретному географическому пространству, к памяти предков, своему прошлому. Финальная строка с упоминанием Анакреона (Анакреонта) замыкает кольцо авторских размышлений на тему земли и памяти. Достаточно  упомянуть, что Анакреонт – выдающийся древнегреческий лирик – был уроженцем Теоса, и тут же все логико-ассоциативные связи и ключевые идеи стихотворения встают на свои законные места. Становится ясно: простенький на первый взгляд стишок о хождении лирического героя по огороду превращается в настоящую исповедь, предельное откровение с читателем, с которым автор делится значимым, основополагающим моментом своей биографии в её метафизическом преломлении. Это не столько об утрате и даже не столько о верности своему прошлому, сколько о другом: о том, как простой человек, уроженец своей земли, не мыслящий себя без неё и без своих предков, родственников, близких, вырастает из генетической памяти рода в настоящего творца. Как Анакреонт немыслим и невозможен без Теоса, так и автор данного стихотворения не смог бы состояться вне своего города. Осознавая всё это, он обретает в жизни значимые смыслы-константы, из них рождается теос – логос, слово, а из слова – Анакреонт, творец. Он сам становится колодцем, черпающим творческие силы и жизненную мудрость из единого духовного источника.

Так мы продемонстрировали, как в рамках одного, сравнительно небольшого поэтического текста может проявить себя в полной мере не только личность автора, но и то социокультурное пространство, к которому данный автор относится, и тот более широкий культурный контекст, вне которого поэт не смог бы себя идентифицировать как личность с отведённой ей особой ролью в общей духовной истории человечества.

Искренне надеемся, что после данного литературоведческого анализа интерес читателей к творчеству Романа Смирнова, чей поэтический быт всегда преобразуется в инобытие, значительно возрастёт.

Елена Севрюгина родилась в Туле. Живёт и работает в Москве.

Кандидат филологических наук, доцент. Член московского ЛИТо «Избранники Муз».

С ноября 2014 года ‒ член Московской городской организации Союза писателей России.

С мая 2017 года – член Центрального дома литераторов, ведущая регулярных литературных гостиных в Малом зале ЦДЛ. В октябре-ноябре 2018 года проводила творческие вечера арт-группы «Белкавкедах» (Евгения Баранова, Анна Маркина, Олег Бабинов) и лауреатов премии «Лицей» Андрея Фамицкого и Григория Медведева.

Автор публикаций в областной и российской периодике, в том числе в журналах «Москва» и «Молодая гвардия», интернет-альманахе "45 параллель".

Автор четырёх книг стихов: «Ожидание чуда» (1995), «Избранное» (2005), «Сказки для взрослых» (2014) и «По страницам моих фантазий» (2018).

В 2006 году за книгу «Избранное» получила звание лауреата литературной премии «Эврика». Золотой лауреат премии «Золотое перо Руси» (2018 год). Виктори-лист и премия симпатий Ирины Царёвой шестого поэтического турнира имени Игоря Царёва «Птица-2018».

Страница нв сайте: https://poezia.ru/authors/elenas2003