Итальянская баллада. Части 24 - 34

                * * *

 

Где тополя листву смежили
Под дымкой неба золотой,
Где, восторгаясь, мы прожили
Весь век художнический свой.

Где в сини, цвета терракота,
Кирпичный купол вознесён,
Где материнскою заботой
Глаза подёрнуты мадонн.

Куда стремилась тень поэта,
Надежды сладостной полна.
Где старика-анахорета
Жива душа погребена:

Где в гулкой церкви Санта-Кроче
Темнеет мрамор-саркофаг...
Там всё увидел я воочью
Глазами уличных зевак.

И тех, что в Медичи капелле
Весь век парят на потолке.
И Амадея, в самом деле,
С тетрадью нотною в руке.

 

      Савонарола

Ночной Флоренцией, угрюмо,
В дрожащем мраке при кострах,
Полунемой-полубезумный,
Идёт сторонкою монах.
Ни ночь, ни утро; спозаранку
Кричит петух, ещё во сне…
Как в капюшоне итальянка,
Не озираясь, при луне,
Спешит с любовного свиданья, –
Так с праведных кострищ чернец
Идёт, минуя стены, зданья,
И в храм заходит наконец.
Как тёмен купол Брунеллески,
Где разместит через года
Вазари красочные фрески
С картиной Страшного Суда!..
«Господь, склони к молитве ухо!
Избавь от скверны и греха!..»
Святые смотрят свысока,
А он, похожий на старуху,
Целует носом хладный пол…
Встаёт... Как шаг его тяжёл!
Одетый в грубую сутану;
Глаза блестят; и в темноте
Христос, обмякший на кресте,
Не смотрит под ноги тирану.

 

  Казнь трёх монахов

Темно на площади старинной;
Холмы синеются вдали…
На перекладине единой
Три в узел стянутых петли.

Палач по доскам эшафота
Проходится туда-сюда.
Толпа сердитая народа
Картиной казни занята.

Кустарь в охапке хворост тащит,
Насыпал пороху другой...
Палач прилаживает ящик,
На прочность пробует ногой...

Летите после удушенья,
Живые души, в небеса,
Покуда хвороста круженье
Вам опаляет волоса!

Бродите томно облаками
В сутанах грубых горних стран,
Вон там, за синими холмами,
Где небо словно океан.           

 

  Блок в Сполето

Холмами Умбрия одета;
На небе облачко, как свет…
Какую песню о Сполето
Слагает севера поэт!

Где греет каменное тело
Под небом Rocca на холме,
Он о Марии загорелой
Поёт и бредит в тишине.

Жара… Расстёгнута рубашка.
И он растроганно притом
Глядит, как весело монашка
Трусит на муле босиком.

 

   Durante deli Alighieri

В сине-багровой жакаранды
Зелено-солнечных краях
Писал стихи свои Дуранте
На милой родины камнях.

В литую медь звонили церкви,
Рябя горячим кирпичом.
Как сладко рукописи меркли
Под парусиновым плащом!

Потом – чужбина, где могила
Мирской volgare* пресекла.
И Беатриче приходила
И утешала как могла.

* простонародная речь, язык

 

    Бенвенуто

Луна, Флоренции обуза,
Лежит на башне тяжело,
Покуда чистит аркебузу
Создатель нимфы Фонтенбло.
Какая низость в самом деле
Забавы ради и на спор
В голубку утреннюю целить,
Посеребрившую простор.
Потом волшебно, как живые,
Лепить фигурки восковые
И фавнов в злате отливать,
Двуличье украшая Рима,
Иль скупость хладного Козимо
С мужицкой дерзостью встречать.
Потом, разгорячась в пирушке,
В обидчика, не видя зла,
Во время резвой заварушки
Вонзить стилет из-за угла…
Лететь из города стрелою,
Прощенье папы получить.
Лукавца юного порою
За кротость щедро одарить...
Тяжки темница и гинея,
И зуд дворцовый по часам.
Но много, много тяжелее
Из всех невзгод себе ты сам.
Не потому ль над пьяццой сонной,
За кудри, бронзовый Персей
Снимает голову с Горгоны,
Чертами схожую с своей?

 

  Публий Овидий Назон

Из поздних варварских времён,
Раздвинув грубые полотна,
Опасной ссылкой удручён,
Назон вздыхает благородно.

И все он письма написал,
И все он песни убаюкал;
Любви он лёгкую познал
И жизни горькую науку.

Где пленных варваров вели
И гордый Рим трубил победу, –
Иные стены вознесли –
Иные праздники и беды.

...Рожок гарольдовый трубил
И лютня лепетала песню…
И души Вирус неизвестный
Косой наточенной косил.

 

                * * *

 

Порой утешен или взвинчен
Я мглой Италии опять…
Пора о ветреном да Винчи
Стихи небрежные писать.
Скажу, однако, я заране:
Вечерю Тайную в Милане
Он не закончил: лик Христа
Ему давался не спроста, –
Писал Вазари, словно охал,
Воспоминания свои,
И как-то вечером растрогал
Блажные гусельки мои.
Звучат они, в приличной лени,
О том о сем – и между сим –
Как Возрожденья острый гений
Творил, едва ли уследим.
Он кистью опытною краски
С водой и воздухом мешал.
И поразительные глазки
На полотне отображал.
Он усадил свою Джоконду
В пейзажа хрупкую ротонду
И губ ей кончики поднял.
Но не закончил юной монны
Он восхитительный портрет:
Какие там ещё законы? –
Для гения законов нет!
С холстов снимаются покровы –
Сияют лики новизной…

Пусть подберёт Вазари новый
Слова, оброненные мной!

 

    Гоголь в Риме

 

С самим собою не лукавя
И ощущая Рим как дом,
Мешает Гоголь православье
С холёным папским ремеслом.

В салоне у Волконской сидя,
Глядит в окно который год:
Мицкевич из собора выйдет,
Жуковский мимо проплывёт…

И итальянка на подножку
Коляски, вдруг, поставит ножку:
Прощально хлопком зашурша:

И плавный скрип исчезнет где-то
Среди времён… и у поэта
Слезой наполнится душа.

 

     Заключение

 

Прощайте, чопорные фрязи!
Полу-ваятели Руси…
Повсюду каменные вязи,
И барельеф везде висит.

Послам Флоренции не рада,
Там, где кирпичная ограда,
Кутафья башенка Кремля...

В гостях соскучился и я,
По Адриатике гуляя,
Чужие земли прославляя…
Чем хуже родина моя?

Вот, возвращаюсь полегоньку
И отвыкаю потихоньку
От саркофагов, базилик,
Давидов, оперных глаголов,
Гондол, тиар, стоящих колом,
Безграмотных Челлини книг;
От хищно роющих вандалов,
От заносящихся клинков
И от багряных кардиналов,
И от Дурантовых стихов.
Пора! На родине хочу я
Найти приют счастливый свой,
Где душу старина врачует,
Как колокол вечеровой.

 

2019 – 2020 гг.

Владимир Мялин, 2022

Сертификат Поэзия.ру: серия 1319 № 167188 от 23.04.2022

0 | 0 | 423 | 23.11.2024. 16:25:37

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []