Китайка осыпалась, но не вся,

узором смотрится на снегу.

Голуби тюкают яблочки зря,

фарфоровые, по кру́гу.

Вот и вороны на ветке шар

из перьев с клювом наперевес

косится на голубиный футбол. И пар

изо рта клубами; мороз залез

за двадцать. – Надолго ли? – Пара дней,

дальше пойдёт на спад.

Дворник, художник по жизни, за ней,

за лопатой, следует наугад:

снежные горы на белом холсте –

легко потерять сюжет.

А мне в отдалении, в том кусте,

грезится силуэт:

то ли пещеры, то ли похоже – лаз,

и ме́льком огонь внутри.

Подальше, в окне, где вот-вот погас-

нет отсвет поблекшей зари,

три пастуха собирают скарб,

готовы уйти в дозор.

В сумерках кажется, день ослаб,

но обо всём призор.

На небе ещё не видно звезды.

Но сосчитай: раз; два; три –

с гор; из степи; от большой воды

тронулись в путь цари...

Мимо пройду, заходя в метро,

двух с виду бездомных людей:

женщину скутанную в пальто

и старика при ней.

И в переходе уже – как весть,

сердцем почую родство

с дворником и со всем, что есть:

Господи, – Рождество!