
1
В образах твоих мыслей
сомневаться трудно,
но какая-то спешная тяга
к обладанию сразу всем.
Лучшее из лучшего –
хорошо, если серебро…
В молчанье белого стиха, меж строчек
вычёсывая гребнем шелуху
в проколотости вытянутых мочек,
косноязычье на слуху.
Подарок ветреной судьбы –
растление глагола,
тень от немыслимой ходьбы
в оскале частокола.
Зубами стиснута слеза,
что тоже между строчек,
в разрывах – мамины глаза
скопленьем многоточий.
А, впрочем, нет у мудрецов
скабрёзности поэтов,
прокуренности лжепевцов,
величия эстетов.
Нет-нет, да вздрогнет, впопыхах
проветривая голос,
душа, томлённая впотьмах,
в разверзнутую полость
четырёхстенности домов
уродливых построек.
Мне, честно, жаль говорунов,
как жаль посудомоек.
Написан, но бесцветен стих
на белом в клетку поле.
Язык растерянно притих,
читавший поневоле.
В раздумье затаился жест –
готовая интрига.
Не отвечая на протест,
я закрываю книгу.
2
Тебе, мой друг, мечтатель и поэт.
Бесполы тени
опустошённых судеб.
В окостенелой лени
проломлен будет
след неземного зверя
в отрепьях мира лжи.
Коли глазам не верил,
не верь и в миражи.
Разбей витрину красок,
в палитре есть предел;
от лицедейства масок,
от превращений тел
освободи, из слова,
пространного внутри
до блеска рокового,
бессмыслие сотри.
Сомненья без основы –
больной рассудок твой,
как похоть Казановы
до женщины любой,
рвёт с жадностью на части
души тончайший мир. –
Эфиру чужды страсти.
Комедиант, сатир.
Уйди. Беги в долину.
И в чистоте лугов
склони покорно спину,
там нет твоих врагов.
Там ветер кормит землю,
разносит семена,
и, ожиданью внемля,
как верная жена,
она восходит к небу
ростками... Ты ж проси
прощения и хлеба.
И данный смысл неси,
покуда терпит время
дней малый оборот,
пока иное семя
в тебе не прорастёт.
3
Тончает жизненная нить,
а груз одежд велик.
Страх просит смерть повременить...
Нам не дойти, не добрести, не доползти,
когда б не знать, что в окончанье прочат.
Слепой не может никого спасти,
паяц, как правило, хохочет...
.............................
Ты замолчал, задумался, притих.
Стоишь среди пустого храма.
Покой и радость на лице...
Нас скоро перевозчик тронет в спину,
и поплывём на свет в конце
с молитвами Иоанна Дамаски́на.
4
Будет вечер повержен дождём.
Как нелеп и причудлив наряд.
Время в сговоре с календарём.
Межсезонье. Зазывно горят
тротуары витринами луж.
Город вспыхнул пестрядью зонтов.
Под присмотром зевающих клуш
из витрин, проплывают авто.
Проплывают и тонут, огни
бело-красной гирляндой текут.
Мы с тобой в этот вечер одни,
я его в твою честь нареку.
Назову. Дождь стирает слова,
обещанья сближают людей...
Твой басок с хрипотцою едва
через год кто-то вспомнит, ей-ей!
Будет вечер повержен дождём.
Как нелеп и причудлив наряд.
За твоим следом месяцебрём
каждый раз отправляюсь назад.
5. СОНЕТ
Ты глубоко рассыпал по сердцам
восторги и сомненья.
Волшебник, сеятель, обманщик – кто ты, сам,
без вдохновенья?
Наивно слепо верить чудесам,
и соловья распознают по пенью.
Гулять влекло их по твоим полям, лесам,
бездумно, оказалось, шли за тенью.
Не разобраться простаку,
без видимого смысла
наружность сходу привлекает:
возьмёшь его лишь за́ руку,
и тень уже нависла,
а от чего – он и не знает.
Комментариев пока нет. Приглашаем Вас прокомментировать публикацию.