"...тот уголок земли..."

Осенние прописи   

Впереди долгие зимние сумерки…

Сумерки дня, настроения, жизни, здоровья.

Что ещё вплетётся в это присловье,

составит картинку недолгой вёрстки,

разделит её на дни, недели, полоски,

обрывки, осьмушки, четвертаки?

Бери хоть с правой, хоть с левой руки.

Все эти "мерить", " меркнуть", " замкнуть"-

не наполняют, отягощают путь.

К любой погоде пристанут,

но оттого легче не станет.

Всё увядающее -

лишь праздного смысла суть.

Но… попробуй забудь.

 

Каждый  день - особенный фантом.

Брызжет, искры рассыпая, память.

На душе тревога, смута, слякоть -

всё слилось в единый жизни ком.

 

Выделка листвы ещё свежа -

солнца в ней растёртые румяна.

Меркнут, ржавым выстелив поляны, -

время режет молча, без ножа.

 

Слиток солнца над лиловой тучей

плавит в тигле солнечный металл,

кроет горизонт и леса пал,

сумрак надвигается тягучий.

 

Над забродьем меркнущей листвы

шорохи недавнего пожара -

только вспышки , не хватает жара,

не горит, но тлеет изнутри.

 

Подбираешь каждый уголёк,

незаметно обжигаешь пальцы -

по привычке. Стоит ли стараться?

Что ушло - не заготовить впрок.

 

 

Утро, что вчера ещё сияло,

огрузило ветви снегом талым-

пробным стало для него пробегом

перед настоящим, зимним, снегом.

 

Сыплет с веток каплями густыми,

будто набирает чьё-то имя,

что умолкло вместе с птичьим гамом,

озадачив воздух пентаграммой.

 

 

Вскинешь занавеску - нет в помине

снега.  Лишь поникший сад.

День зачат. Знакомой палестины

давешний обыденный расклад.

Да огонь ещё журчит в камине.

 

Снова будешь листья согребать -

золотого прошлого охапки.

С жизнью не играешь больше в прятки-

плавно истекаешь в благодать.

 

В деревне

Предзимье. Первый снег,

скупой, ядрёный,

траву осыпал,

в каждой складке замер

и загустел.

Средь темнорядья

пышнеют клёнов

рыжие лохмотья,

а в сердцевине

колючих листьев

снежных  зёрен горсть

прикосновеньем лёгким

обжигает.

Поутру вершится

чреда забот,

медлительно степенных.

На знакомом пути к колодцу

остановлюсь

и осторожно трону

ромашек утренних,

припорошённых снегом,

обочь дороги  зябкий  островок.

Ступаю осторожно

и тихо говорю:

боюсь рассыпать

рассвета розовеющие гроздья.

Дрова настыли,

щукой ледяною

пускаю в печь

тяжёлые поленья.

Как разлеглись

 В широком зеве печи,

огню подставив жёлтые бока!

Вода принесена.  Дрова пылают.

И дом живёт…

Он каждой жилкой брёвен -

упористых,  крутых , шероховатых –

вещает о старинном

складе жизни -

нетленной у родимого огня.

Смотрю в окошко:

там , на ближней крыше,

беснуются сороки:

хвост по ветру спицей,

одёжки шутовские распушили,

откалывают скоком номера.

Мне не до них -

другие ждут дела…

А вечером -

прощальный взгляд на поле,

чтоб соразмерить сущее

с былым -

тем смытым,

 полуясным отраженьем,

 что на пороге

дышит напряжённо.

Так к ночи

свершается

дневной обряд неспешный,

и в поле

высветляется дорога,

и хрупкая звезда

уже горит

над тёмным лесом,

и простор задумчив,

как тихо растворённая страница,

какой-то долгой книги…

Холодеет сумрак.

Пространство дышит

глубоко и вольно…

Как бесконечна радость бытия!

 

Жизнь вблизи

Кто видит мелкое,

Не споткнётся на крупном.

(Из наблюдений.)

Что ни день, то новые картины:

с крыши снег сползает сплошняком,

на дороге вечные руины,

и привычно дремлет старый дом.

 

Лисий бег по тракторному следу,

движутся колонны облаков,

вот и я за ними тоже еду

навестить пернатых земляков.

 

Посмотреть, что стало с полем, лесом,

кладбищем, оврагом и рекой,

утолиться малым интересом-

службою своей сторожевой.

 

В потрохах дорожного бурьяна

мелких пташек быстрый перелёт,

бурой пылью сыплют на поляны,

те, что к ночи схватит гололёд.

 

С ним придёт беда зверью и птице:

панцирь ледяной не расколоть…

Но клюёт упорная синица

ледяную каменную гроздь.

 

Ей бы сала, семечек немного,

и жива пугливая душа…

Значит, завтра снова мне в дорогу-

 ладить птичий пир у шалаша.

 

Тем же перепутком возвращаюсь,

уж за лесом солнце залегло.

Каждый раз и радуюсь, и маюсь,

что за горкой ждёт меня село.

 

Хватит здесь и воли, и простора,

Грязи,  и худобы, и тоски…

То и чудо,  что по краю поля

Птиц мелькают пёстрые платки.

 

Как же так случилось, приключилось -

курица, и с курицами жить?

Всю- то жизнь над зёрнышком долбилась

и не знаешь, как его делить?

 

Дома всё работа да забота…

Только вижу: в призрачном окне

забелело праздничное что- то:

куст жасмина клонится ко мне.

Разметался, искрами блистает,

По стеклу ледышками стучит…

Завтра снегирей знакомых стая

К этому окошку прилетит.

 

Крещенская оттепель

Шалфеем запахла дорога

в крещенскую оттепель враз -

природа, не мудрствуя много,

устроила всем перетряс.

 

Капризная, вместо мороза

сильнейший ввела скользобой-

какая обычная проза -

везде и всегда под рукой.

 

Как всё растерялось в природе,

в пространстве страницы людской-

сверяли часы по погоде,

а тут оглушительный сбой.

 

И в слабых умах напряженье,

смешались и сроки, и дни.

Ведь даже котов настроенье

разладилось, чёрт их возьми!

 

И дом мой как будто наказан

за наши и чьи- то грехи,

и сам я кому-то обязан,

И полон дурной чепухи.

 

Уйду в заполошное поле,

природе и всем вопреки,

в воскресшие как-то невольно

Овраги, леса, родники.

 

Они так естественны будут -

мой дом здесь означен вполне.

Он будто на праздничном блюде,

сияет  то  въявь, то  во сне.

 

Он там, где иглистые сосны-

причудливый русский бонсай, -

стволы изогнув виртуозно,

нездешний напомнили край.

 

А может, в болотце, как небыль,

где русой осоки мысок,

куда предвечернее небо

спускается наискосок?

 

Иль в гуще растущих на гари

берёзовых в нитку стволов,

в их ярко- вишнёвом угаре,

который вдыхаешь без слов?

 

Вот так, пробираясь по чаще,

ищу свой потерянный дом,

а он-то, живой, настоящий,

таится за каждым бугром.

 

И в малом кусте и овражке

узнаешь родные черты-

ты снова родился  в рубашке ,

свободным от всякой тщеты.

 

Ромашковое поле

Белое ромашковое поле

на моём раскинулось пути.

Долюшка моя , родная доля-

всю-то жизнь по белому идти.

 

Кто же нагадал так , напророчил,

крылья дал, хоть впору и лететь,

да смотреть в ромашковые очи,

до последней ноченьки смотреть?

 

Расплескаться в чистом беловодье,

под любовный  шелест и покой,

затеряться в шёлковом приволье

тонкоструйной стёжкой полевой.

 

Одолеть остуду, хворь, морозы,

Сохранить и белизну, и стать,

словно улыбаешься сквозь слёзы,

 принимая эту благодать.

 

Хлынувшую  ветровым потоком,

разметавшись в даль свою и в ширь,

будто разгулялся ненароком

силушкою дюжий богатырь.

 

А ресницы тех ромашек поля

ласково касаются лица,

шепчут мне о матери и воле,

волюшке небесной без конца.

 

Не растил никто здесь и не холил

этих заповедных белых птиц -

их качало сельское раздолье

в колыбели трав, склонённых ниц.

 

Не споёшь, как надо, не расскажешь,

что на душу русскую легло,

только поле, полюшко подскажет,

как на ней и больно, и светло.

 

Соловей

А сегодня к окну прилетал соловей -

значит, лето - к исходу.

Он прощался со мной до безоблачных дней,

он вещал непогоду.

То винтом поднимался над тихим окном,

то томился на ветке,

наполняя тревогой наш маленький дом

на окраине света.

Трепет чуткого сердца в крыло обращал-

взмахи крыльев -  всё чаще.

То в спиральном круженье на миг замирал,

будто с нами прощался.

Он пытался сказать: время двинется вспять,

посмотри: всё как прежде-

этот стол у окна, стопка  книг и тетрадь-

постоянство надежды.

То на куст, что протягивал ветки в окне

в нетерпенье садился,

в золотистой его пропадал глубине

и в родном хоронился.

Разделяла нас хрупкая стёкол стена,

ну а в мыслях - дорога,

и так ясна была, ощутимо видна

неземная  тревога.

Упредил ты меня, звонкий мой соловей,

я тебя понимаю,

 только что же мне делать-то с клеткой моей,

я не знаю, не знаю…

Взбудоражил меня твой порыв к  высоте

посредине недоли.

Малый перьев комок, мои песни не те-

ты на воле, на воле.

Только воля твоя недолга да строга,

тяжела и опасна.

Скоро-скоро над  миром повеют снега

серым пеплом на красном.

Я бы в дом позвала да для друга сплела

из соломы лукошко -

только жизнь за стеклом для свободы мала -

весь и свет - из окошка.

Ты доверишься смело суровой судьбе,
 ну а мне  не летится.

Оттого и крылаты вы даже в беде -

нам такое лишь снится.

 

Сонет о саде

О, дай мне вволю надышаться садом -

из безвоздушья вырваться позволь -

пусть рифмой будут боль или юдоль,

но только вместе с садом, только рядом!

 

Сижу в тиши, свободой ослеплён,

качу свои нескладные колёса.

Кто видит дальше собственного носа-

тот мне родня: хоть Брут, хоть Серпион.

 

Здесь мы сплетёмся сагой о былом -

любовники особенного склада -

уйдём от мира в даль свою - с концом.

 

И грезим, и поём взъерошенным скворцом,

и вторим шуму анненского сада,

друг к другу наклонясь одним лицом.

 

Тебе

Твои руки и ноги устали,

Крылья тоже - закончен полёт.

На прощанье из листьев эмали

Детский нам смастери звездолёт.

 

Он не очень-то прочен (я знаю),

А пучина небес глубока,

Но, рассыпавшись в искры, сгорая,

Мне твоя остаётся рука…

 

Та, что много всего испытала,

Укрывая от бед и невзгод,

Всё стучала, стучала, стучала,

Словно сердца усталого ход.

 

Век работы, а дом не достроен…

Но спокойны хоть на год вперёд:

Будут бури и малые войны.

А наш сад возле дома цветёт…

 

***

Всё ж надо жить, хоть знаешь наперёд,

каким тебя одарят проявленьем,

премудростей людских сверяя ход

с неумолимым времени движеньем.

 

И молишься случайному лучу,

сверкнувшему старинной позолотой

по кронам лип, орущему грачу,

весь мир заполонившему заботой.

 

Кричи, горлань, спасая жизни ветвь,

и продолжай свой род истошным этим ором.

Разбудишь день, быть может, ты, в котором

проявятся и здравие, и крепь.

 

Роса слезою  омывает дол,

очерченный туманными стезями…

То ль лик с небес, то ль блоковский осёл

сквозят вдали печальными глазами.

 

Стоящему на краю

Откуда- то сверху солнце, стрелы спектра,

Брызжут каскадом на жидкое золото берёз.

Оно кипит, и в плавильне ветра

зыблются листья, дрожат до слёз.

Если хлынет в душу такой поток,

устоять на ногах трудно -

Вскинешься, потрясённый, - горячий ток

прожжёт скудного дня полуду.

Тело лёгкое вместе с листьями

взлетит, позабыв, - не птица.

И… рассыплется - брызнет искрами

на траву, дорогу, на лица…

 

Довольно блуждать по останкам памяти-

Хватит блуда!

Свистеть нищим скворцом

на паперти -

Эко чудо!

Сколько зряшно ты преуспел

в этих летейских бродах,

а теперь цепляешься за пустой предел -

Отдых!

Божьей милостью осыпан до края -

выметен начисто всякий сор.

А, может быть, (всё-то зная) -

это твой лучший жизненный приговор?

Только на краю стоящему

вызов жизни звучит чаяньем -

всё золото мира в чаще

твоих берёз и все печали!

 

Вера Тугова, 2019

Сертификат Поэзия.ру: серия 2017 № 147660 от 27.11.2019

0 | 0 | 659 | 26.04.2024. 19:39:24

Произведение оценили (+): ["Сергей Погодаев", "Светлана Кащук "]

Произведение оценили (-): []