«Бессонница, Гомер, тугие паруса,
Я список кораблей прочел наполовину…»
Осип Мандельштам.
«Все эти миры – ваши, кроме Европы
не пытайтесь высадиться на нее…»
Артур Кларк: «Одиссея: 2010».
1.
Все уснули, я вправе теперь язвить,
будто ветер спешит развести зарю,
«невозможно так долго себя любить…» -
волны шепчут взволновано кораблю.
И пока вдалеке на сносях гроза,
море в пену стирается под кормой,
сколько раз я хотел, чуть закрыв глаза,
бросить всё и вернуть корабли домой.
Воевать без радости - жалок труд,
где позор Отечеству не грозит -
потерять целый Мир, чтоб спасти сестру,
как пожаром траченный реквизит.
И пускай она - пядь родных кровей,
но отец её тоже, не свинопас!
Если трезво взглянуть вглубь родных корней,
для меня все гречанки – иконостас.
2.
Если: «Грек грека видит издалека…» -
в уплотнениях торса, бедра, спины,
то венец совершенства – его рука
нам укажет, как жалок с серьгой румын.
От бродячих цыган балаган и визг,
напророчат бабам – дожди, снега.
Мол, придёт с необжитых степей «Чингис»,
дальше имя чудное, какой-то «Хам».
Он загонит Элладу в свою орду:
жён неверных накажет, мужей простит.
Будут греки отращивать бороду
и баранов его по горам пасти.
И не ждите, что выпадет компромисс!
(если тот существует в горах вообще)
Будет он по-хозяйски цедить кумыс,
и за нас, расхлёбывать жир в борще.
3.
Это всё надумано – бред! Враньё!
(как напасть эту в корне перевести?)
Каждый вправе обратно вернуть своё:
закутить, загулять, трезво бабе мстить.
Верю я, как мишень в остриё копья!
Верю в меч, что коробит горбатый щит!
Не поверю: что, в эпосе грек - троян
стал опасней шального витка пращи.
В том заметь, всегда, високосный год
будоражит сознание - народных масс:
если сын твой, с лица, говорят – «урод»,
то есть профиль твой, но не твой анфас.
Утверждают: что греки до «брака» злы,
что закон не велит сохранить дитя,
я - законников скидывал со скалы
и топил в лягушатнике, как котят.
4.
Безразлично чью правду несёт дитя,
(Уважаешь родителей - будь здоров!)
Хуже - тратить в пустую пять лет спустя
на пророков, авгуров и докторов.
Сын родится отлично! А девка – блажь:
если будет преследовать по пятам.
Нет, негоже отцам изводить кураж
от раскрытия: простых материнских тайн.
Как с гуся вода, так и с бабы спрос -
накрывать на стол, да рожать детей.
Правда в том: есть из греков один матрос,
может быть, единственный, средь людей,
кто не бьёт челом, не хранит обид
и во сне не крутится, как змея.
Крайне редко на игрищах слабый щит
разлетается вдребезги до копья.
5.
Это Нестор твердил: «Не кори судьбу,
а бери что есть, ты - не Менелай…».
Я так долго скрывал свой секрет-табу,
что теперь понимаю природу зла.
Я почти смерился! Почти смирен!
И зачем столько жертвовать алтарю?
Я ещё не видел в морях сирен
но уже притягательно их полюблю.
Мы гребём под флейту - быстрей, быстрей,
до просушки весел в избытке час.
Здесь на море, по праву, в сто раз сильней
чувство локтя и верный рывок плеча.
Как размашисты весла! И как сильны
их гребцы! (чьи триеры почти летят)
Ибо весь резонанс от борта волны
соответствует точно: длине локтя.
6.
Потемнело, на небе взошла Луна,
почему у неё такой странный взгляд -
будто морщится, будто она вольна,
уложить всех гребцов, как поленья в ряд.
Теснота на палубе просто жуть.
Не шуми Посейдон! Не буди войска!
Если флот наш, из принципа, перевернуть,
то на дне не хватит - костям песка.
Верю: мести тебе не нужны дары -
груда щепок и остовы кораблей,
если души в нас мыльные пузыри
те, что рвутся до света, лови скорей!
Ты Великий, в пучине своих глубин,
им не скажешь, вдогонку: «постой!» «замри!»
у тебя в короне с кулак рубин,
но душа это копи богатств внутри.
7.
Всё во власти твоей Посейдон, но я
человеческой властью избытком сыт.
Как волне не приятен в ночи маяк,
так и мне ненавистна волна интриг.
Чем бывает опасен невинный спор
там, где гневную чашу испил до дна -
пустота. И Ты знаешь, я до сих пор
содрогаюсь услышав: «Война! Война!»
Оттого: лучше спящим смотреть в лицо,
не читать по глазам, а гадать по лбам.
Кто проснется героем? А кто - глупцом?
Кто приблизит победу? Позор столба?
Панибратство у греков почти в крови -
вместе спят: господин и его слуга.
Как же в тех, с кем ты кубок не раз делил,
разглядеть притаившегося врага?
8.
Зная - браки свершаются на небесах,
(не по грешной воли, не по злобе)
ты прости меня Милая – не писал,
не писал, и за съеденных голубей.
«Как ты там?…» чтобы это сказать скорей
выводила каракуль во сне, рука,
над Элладою клинопись журавлей –
пронесёт мою весточку в облаках.
Это им лавровый летел венок!
Это ими стирались обид слова:
«Ты прости, но вернутся, как трус не мог
не сжигается, попросту, год за два.
Но рубцуются раны бесспорно – факт!
Города - стираются в раз с Земли.
У трагедии есть свой последний акт,
это миг прощения и любви.
9.
Пенелопа, жена - моя радость, боль,
я твою слезинку, храню в горсти,
будто дар, здесь под сердцем, ношу с собой,
как лекарство от всей повседневности.
Верю я, что она сохранит в бою.
Верю с ней, мне неведом не стыд, не страх.
Ибо так, я познавший любовь твою,
будто мёд не забыл на своих губах.
Помнишь утро - мы тешились на лугу,
я ромашки, счастливый, тебе дарил.
Ты гадала, (ромашки обычно лгут)
про разлуку не стоило говорить.
Здесь в море тоже цветут цветы
после шторма – медузы одни кругом,
их с корнями вырвало с темноты,
чтоб затем озадачит, как нас, в другом.
10.
Уж поверь, я не стану за них просить,
ухмыляться и ладить с сучка коня,
если гребля по ветру есть трата сил,
не к чему - рукоблудие у огня.
И плевать на то, что язык картав:
«Из-за бабы скитаться за семь морей -
черти что!», но от этого – пустота
прибывает, как вздутый живот ремень.
Мне приснилось: у Вас не проходит дня,
от любителей сладкого полон стол.
Ну, отдай барана! отдай коня!
сохрани только верность и наш престол!
Не жалей о том, что протерт халат
В том слеза твоя пришлому - эталон!
Вот вернётся с похода хитрец солдат,
и нарубит рагу из тупых голов.
11.
А сейчас отправляйся в наш главный Храм
и подвыпившей жрице всучи обол*.
Пусть она не спеша разотрёт масла
для свершения таинства лба о пол.
И когда та с Богами войдёт в контакт,
расскажи про гостей на своем дворе.
И пусть мне - не мерещится нагота!
И пусть ей - не икается на заре!
Надоело всё - и еда и быт
и одежда в лохмотьях от «ля кутюр»,
если нам суждено наряжать гробы,
то погост, это подиум авантюр.
Я уже позабыл, как блестит песок,
как бывает тверда под ногой земля,
не по праву разборок «клещей и псов»,
а ветрами забытого корабля.
12.
Штиль кругом - хоть не верь глазам.
Ну а что привидится - чёт? нече́т?
Мы метали дротики в небеса,
небеса гремели «Ещё! Ещё!».
Тут повадился днём полукровка грек
им показывать кукиш, крича: «Ату!»,
грека тут же списали. Отныне - грек
путешествует с кукишем на плоту.
Мне отец говорил: «Не гневи Богов,
не марай понапрасну свои уста,
сквернословие - пристанище дураков,
но затмению пагубна темнота».
В лицедействе есть тоже антракт, финал
где актеру хватило чужих ролей.
Зубы сжать: вот единственный арсенал!
Хитрость - высшая вежливость королей!
13.
Если совесть – гадюка! Кого пригрел?
(и от сильных прозрений меня рвало́…)
Есть в колчане моём много разных стрел,
стрел способных пронзить не одно крыло.
Если жертвенник это тернистый путь
как извлечь диковинку с янтаря?
Лишь одно мне теперь не даёт уснуть -
можно запросто даром пропасть в морях.
Ибо здесь: всё по праву идёт ко дну -
оставляя порядком простор волне.
Если долго рассматривать глубину,
глубина вам ответит – «ты нужен мне!».
Так в любом испытании сильных чувств
есть предел где негоже душой кривить.
Я молчу. Ты не веришь? Три дня молчу!
А так хочется с кем-нибудь поговорить.
14.
Пустота. Так воздействует пустота.
Из чего прорастает её росток?
На волнах мне мерещился Мандельштам:
толи - кит, толи - гид, толи - местный бог.
Он считал корабли, загибал персты
и за тем их рядами съедал туман.
Если тешится сложное над простым
в чём тогда заключается кутерьма?
Нет, негоже при качке скучать гребцам,
и ловить за волной тишины интим.
Знаешь, после Гомера поэт сказал:
«У гекзаметра есть параллельный мир».
Можно всё забыть! Можно всё стерпеть!
но когда за тобою возводят Храм,
начинаешь отчаянно с морем петь -
про скитальцев и путь по семи ветрам.
15.
То наверно судьба гонит нас от мест
дорогих - не оставив взамен следа.
Мне бы только увидать клочок земли,
но в зрачок прибывает - вода, вода…
Я закрыл глаза, чтобы снизить вал,
чтобы он не достался мечу! ножу!
Никогда я так к морю не ревновал,
никогда! И Елене о том скажу.
Дорогая Елена, из женихов
я был вычеркнут взглядом твоей сестры.
И сейчас мне не нужно искать врагов.
Упаси, если Боги на то щедры!
Менелай тебе муж, не прыщ Парис,
всё простит. (дурака не спасёт рецепт)
Но Парису, на кладбище – кипарис
благодарность объявит в своём лице.
16.
Только пёс может долго глядеть на цепь -
больше ссадин притрётся и синяков,
человека в слепца превращает цель
от пропущенных мелочей, пустяков.
Ибо время есть щёлочь и кислота
не одну, искушая, сожгло ладонь.
Прометея сгубила не темнота,
а голодный звериный любви огонь.
Я признаюсь, Елена в любви не спец,
не герой безутешных постельных драм.
И в алькове разбитых тобой сердец
у меня в непогоду не ноет шрам.
Впрочем, шрамов хватает: и вкривь и вкось,
от кровавых войн и пустячных сор.
Если раньше я женщин читал насквозь,
то теперь ослепляет лишь их позор.
17.
Копошится в бельишке пустой удел,
не достойная тема в устах мужчин.
Ведь у жарких объятий есть свой предел!
А к холодному сердцу свои ключи!
У витрины: подделок, фальшивок, лип
для Амура стрела не всегда легка,
чтоб узнать - даже Зевс покидал Олимп,
что творится в сознании мужика.
Менелай окончательно впал в войну,
(хоть в безумии прежде не уличён)
Если б, раньше, он так же любил жену,
то и чаек, сейчас, не пугал мечом.
«Гадить точно» - крылатое право птиц,
помечать с высоты у кого рога.
Я конечно не вправе журить блудниц,
тут Елена, как чайка мне дорога!
18.
У меня Елена, есть тоже враг,
враг коварный, как едкий при резке лук -
Паламед. Он любитель кровавых драк
до швыряния младенцев отцам под плуг.
Затаить обиду? Ценна ли месть?
(ради прихоти жизнь прожигать одну)
Но признаюсь, однако, что повод есть,
повод есть, разорить не одну страну!
Всё – цветочки, когда я бываю зол,
то по-черному вправе и с тьмой шутить,
на моём языке не один мозоль
не сотрётся - нестарый, видать, в горсти!
Небо с морем сойдутся: к стене стена,
норовя заманить в свой дождливый фронт,
я теперь понимаю - тебя Волна,
уходящая к свету за горизонт.
19.
Ты считаешь потёмки моя душа?
Кто ж меня уличал в беспросветной лжи?
Мы не пили с тобою на брудершафт,
не мечтали над бездною в спелой ржи,
и тела не бросали на зов костру,
пару раз повстречались и все дела…
Не считай, что молчаньем щадишь сестру,
а считай только тех – с кем переспала.
Очень трудно порой извлекать извне,
то на чем обоснован словесный зуд,
пусть велик резонанс на большой волне,
а соцветию, без корня, не мил сосуд.
И Елена, я верю, сейчас не спит,
сокрушается вслед и «зачем дала?».
У неё, поутру малосольный вид
и помятый взгляд - как её халат.
20.
Я сжимаю сильней рукоять меча,
ты Елена пожалуйста, не взыщи:
воевать надо радостно – натощак.
Мы не греки - мы армия саранчи!
И когда твою Трою накроет тьма,
и за тучами спрячется лик Луны,
растолкуй троянцам, мы есть - волна
солоней прибоя, страшней чумы.
Ах, Елена, как быстро кипит котел!
Сколько жертв принесёт, мой Евритов лук!
Не случайно божественен яд у пчёл
не случайно, ручей подточил скалу,
не спасти богатство, сказав «сезам!»
тут самой Афине неведом путь,
лишь одно я читаю сейчас в глазах:
«невозможность – возможность всегда вернуть!».
21.
Парадокс - если истина не в вине,
и не там, где накрыт изобилья стол.
«Знает пепел ли прошлое об огне?» -
вот что губит пожалуй любой престол.
Если все мои страхи - глупы, смешны,
кто отважится их в узелок связать?
Толкователь мои пересмотрит сны,
но я больше могу о себе сказать.
Я глумился над трусостью, сеял соль,
чтоб тушить кровожадный пожар войны.
Я бы мог и по морю пройти босой,
просочится с чертогов забвения, тьмы.
Но старик Галиферс дал мне двадцать лет
за чужие деяния - платить долги.
Видно все ж, проросла моя соль в земле
и её урожай есть удел других.
22.
Я смотрю на небо, где звёзд не счесть
и чем глубже, тем больше растёт пятно.
Если раньше меня окрыляла честь,
то теперь даже с принципом всё равно.
Если там, среди звезд, есть «Обитель Душ»,
как тогда под звездою найти покой?
В мире могут ужиться орёл и уж,
только мне не ужиться с самим собой…
Рассветает. Игриво попутный бриз
треплет - кудри русые на голове,
утешая в порывах: «Улисс, Улисс,
что тебе не скитается по земле?».
Горизонт вдруг открылся во всей красе -
кораблю идущему на восток,
на корме ухмыляется Одиссей,
под созвездием «Плачущих Пенелоп».
P.S.
1.
Операция Odyssey Dawn («Одиссея. Рассвет» — военная операция Соединённых Штатов, проводившаяся по принятой резолюции 1973 Совбеза ООН, которая предусматривала меры, необходимые для защиты мирного населения Ливии в ходе противостояния повстанцев и центральной власти М. Каддафи, в том числе боевые действия, за исключением ввода оккупационных войск (foreign occupation force).
