Пауки в банке

Пауки в банке 

или последние достижения прикладной арахнологии

1

     Помнится, слыхивал я как-то об одном удивительном случае, произошедшем в двадцатом веке то ли в Германии, то ли в Бельгии. В один из летних дней тамошние  искатели истины необычайно возбудились проверить общеизвестное определение про слона в посудной лавке. В том городе,   как водится, был магазин фарфоровой и стеклянной посуды. И, надо же было такому случиться, но на центральной площади того же города в это же самое время гастролировал цирк шапито. И в  цирке, как и полагается, работал дрессированный слон. Полагаю, что спор и возник как раз между хозяином магазина и владельцем цирка, без них никак нельзя. Так вот, при большом стечении празднично одетых и возбуждённых горожан этот слон был выведен дрессировщиками из циркового загона и торжественно введён во храм торговли и наживы, забитый фарфором, фаянсом и хрусталём. Ко всеобщему изумлению и к огорчению хозяина магазина, это фундаментальное выражение про неуклюжего слона в посудной лавке опытным путём было сокрушительно опровергнуто. Слон за всё время своего терпеливого стояния в магазине не разбил ни одной вазочки, ни одной тарелки, ни одного бокала, но за то компания зевак, набившихся сверх меры в помещение, перебила немало посуды. Но, не смотря на это, человечество продолжает с завидным упрямством  употреблять это сомнительное утверждение. 

2

        По своему обыкновению, лето девяносто девятого, как и в прежние годы,  я проводил в одной справной казачьей станице на Нижнем Дону. Там я, по случаю, в начале девяностых прикупил себе на взгорке небольшой глинобитный куренёк на фундаменте из неотёсанных каменных глыб. Крыша на ём была тростниковая,  и поэтому изрядно сдерживала невыносимый полуденный зной. В комнатах было относительно прохладно, хотя вокруг стоял удушающий, недвижный август. Грозовые фронты шлялись  вдалеке тудой – сюдой и обратно, и со взгорка было отчётливо видно, как они своим спасительным пологом накрывают  то Ростов, то Азов, то Таганрог, почему-то никак не доходя до наших, изнывающих от жары, садов и огородов.  Озвучивая вибрирующий, высоковольтный зной, цикады,  как самураи-смертники, отстреливались длинными очередями из своих невидимых засад. Мухи, залетавшие в мой дом, были несносны и ужасны. Преградой им тщетно служило полотнище из марли, обвисшее меж двух гнутых гвоздей, вбитых в старый дверной косяк. Пространство комнат было полно жужжащими агрессивными  тварями, как голубое утреннее декабрьское небо над островом Пёрл-Харбор. Какая же это удача, что они не летают в темноте, подумалось мне тогда, но как сидеть вечерами без огня, команды на светомаскировку не поступало. Липкие ленты, обильно висящие по всем доступным местам, были черны от  этих камикадзе, но толку от них было мало.

3

      Так вот,  если логически поразмыслить, то начинаешь с удивлением понимать, как равновесно всё устроено в окружающей нас со всех сторон среде. Мухи жрут тебя при свете дня, комары – в кромешной темноте. И никуда не деться из этой пищевой цепочки. И вот однажды, охотясь на мух и проходя по комнаткам с верной мухобойкой, я вдруг навёл резкость и осмысленно посмотрел на примелькавшуюся паутину в углу над божницей, оставшейся от прежних хозяев. В середине её надменно восседал паук-крестоносец, основатель этой зыбкой системы. Прошёл я дальше по дому и придирчиво провёл инвентаризацию всех остальных, самозахватом сооружённых, криминальных паутин. Во всех тенетах мрачно и неподвижно таились их хозяева и тупо ждали свою добычу. А добыча эта эскадрильями жужжала по дому и не придавала никакого значения всем этим снастям и засадам. И тут почему-то мне вспомнились агитки «Окон РОСТа», и представил  я себе грубые, но доходчивые карикатуры на жадных пауков-капиталистов, тянущих к всенародному добру свои загребущие лапы.  И ещё вспомнил я собаку Павлова,  в те же самые времена попавшую под раздачу.  И пробудились во мне, спящие где-то давно и беспробудно, классовая ненависть и тяга к экспериментам. Пошурудив по полкам, нашёл я  запылённую двухлитровую стеклотару и тщательно протёр её  внутри и снаружи. Потом  медленно и внимательно, как на охоте, прошёл по комнатам и собрал всех жирных, затаившихся в своих тканых норах пауков. Особого пиетета к ним я не испытывал, ни страха, ни опасений. Хвать – и в банку.   Таким макаром, я насобирал пол банки. Сколько там было особей в штуках, я не считал, но, исходя из расчёта объёма выбранной для эксперимента стеклотары в два литра, получился литр пауков. По моему, до меня ещё никто и никогда  не измерял пауков в литрах. Ну, это, например, как, удава измерять  в попугаях, или скорость парохода в этих, в юанях. Я аккуратно поставил банку на стол, примостился рядом в кресле, опёрся подбородком на руки и стал с интересом наблюдать за тем, что происходило в банке. Ну, давайте же, жрите, нападайте друг на друга, сцепитесь в последней смертельной схватке, не подводите маститых лингвистов и фразеологов! А ни хрена. Все пауки, как один, сразу «сдохли». То есть, натурально «дали дуба».  Лежали неподвижно друг на дружке, как сельди в бочке. И только два, умякой хренакнувшихся, паука-пассионария, как заведённые, истерически бегали друг за другом по периметру банки по телам своих  же товарищей по несчастью. По часовой стрелке. Наверное, в Австралии они бы бегали  против часовой стрелки. Надо бы проверить это открытие. А может, это вообще новый закон природы? Закурил трубку, сел в кресле поудобнее, представил, как ловил бы в Австралии тамошних пауков, отрабатывая нищенский грант какой-нибудь научной организации. Тут, главное, обратный билет успеть купить, сразу, как прилетишь… А там Мельбурн, пиратский залив Порт-Филлип, Сидней, Канберра, кенгуру… пляжи… кокосы…

4

     Большое старинное кресло, обжитое несколькими поколениями ростовских сибаритов и тараканов, было таким удобным и уютным, что проснулся я минут через пятьдесят. Мухи же и разбудили. Посмотрел внутрь банки. Стеклянная поверхность  слегка запотела. Ага, значит, всё-таки дышат симулянты, косят под жмуров и чего-то ждут. Диспозиция была такой же, как и час назад. Два очумевших паука так же заполошно бегали с той же скоростью, что и вначале, по кругу, так, как и положено в северном полушарии. Остальные, наверное, уже спали. Или находились в глубоком обмороке. Ведь, наверняка, эти хищники и сами-то  никогда  не видели одновременно такого представительного собрания  на периферии своих вселенных, где они висят в самом центре, как звезды. И вот теперь, когда каждый из них стиснут со всех сторон подобными себе, имитация собственной смерти - это единственно возможная реакция на такой тотальный стресс. Хотя, если отвлечься и посмотреть на течение эксперимента с другой точки зрения, то всё, что там, за стеклом, в тот момент происходило, напоминало зал ожидания на вокзале, когда почти все потенциальные пассажиры спят вповалку,  где попало, и только один или два балбеса ходят и ходят по проходу, туда – сюда, туда – сюда.  Откроешь один глаз, а они всё ходят и ходят. Через час откроешь второй глаз, а они опять всё ходят и ходят… Тут сама собой возникла мысль, а не испить ли мне, понимаешь, чайку. Отвлёкся, встал, поставил на огонь полный колодезной воды приземистый яхтенный чайник со свистком, вышел на крыльцо. Вокруг фонаря, что горел над дощатым столом, вились без устали мелкие ночные насекомые, и, что настораживало, опять по часовой стрелке. Но иногда в их монотонный хоровод на оглушительном форсаже стремительно пикировал красавец-бражник или жук-плавунец, потерявший берега, прилетал, тяжело гудя, из недалёкой донской дельты. Хоры лягушек и трели несметных полчищ цикад сошлись в оглушительном крещендо. Темнота сочилась ароматом ночной фиалки с цветочных полей биостанции, западный ветер нёс с залива долгожданную прохладу, и казалось, что от его пряных дуновений сильнее тлеют головешки близких звёзд и кострища отдалённых созвездий…     Закипевший чайник своим требовательным боцманским свистком вернул меня в дом. Описывать процесс заварки чая и чаепития в данном случае не имеет смысла, ничего в этом особенного в тот момент не было, и быть не могло, кроме нескольких мух, всплывших в чайнике вместе с заваркой. Чайной ложкой, с аббревиатурой «РККФ», вездесущие твари были извлечены из заварного фаянсового сосуда и перемещены в пепельницу. О стерильности сельской жизни здесь распространяться так же не будем, это отдельная тема отдельного рассказа. Чай был налит в гранёный стакан, стоящий в мельхиоровом подстаканнике со скачущей прямо на вас тройкой лошадей, а потом постепенно выпит под попыхивание дымящейся трубочки и под созерцание стеклянного острога с дохлыми, в натуре, пауками.

5

        Моя интуиция экспериментатора вдруг подсказала мне, что эксперимент прошёл достаточно успешно.  Хватит, ну их к лешему, этих мироедов. Взял я банку с пауками, спустился с крыльца и подошёл к дворовому столу. При свете фонаря посмотрел в зал ожидания. Всё те же спящие, потерянные для эволюции, пассажиры и два бегающих по кругу нервных придурка. Тут я, превозмогая первобытный инстинкт ловца и охотника, взял, да и положил банку на стол. Не поставил, а, натурально, положил. Боже ж ты мой, что тут началось. Примерно, как на послевоенном вокзале после объявления о прибытии редкого тогда, а потому долгожданного, поезда. Все мои сидельцы в одно мгновение воскресли из мертвых,  очухались, и дружно ринулись к выходу на перрон. В горловине банки случилась дикая давка, то ли как при открытии винно-водочного магазина времён горбатой перестройки, то ли как при эвакуации Белой армии из Крыма. Нервные бегуны были враз затоптаны возбуждённой толпой собратьев по виду, вываливавшей из банки, как лава из жерла вулкана. Мне даже показалось, что я слышу топот тысяч мохнатых лап по столешнице, бормотание, брань и сопение обретающих свободу узников, шустро опровергающих научные теории маститых корифеев лингвистики и фразеологии нашего великого и могучего.  Через минуту после объявления всеобщей амнистии площадь перед вокзалом, а точнее, дощатая столешница моего дачного стола, была совершенно безлюдна и пуста. И мне уже ничего не оставалось, как вернуться в дом допивать свой остывший чай и раскуривать свою  погасшую трубку. Мне было суждено оставаться впредь в своём  доме один на один с этой наглой и безмозглой мушиной ордой, слегка притихшей по углам до следующего утра.

       Потянулась череда последних, тягучих и  недвижных летних дней,  прошла неделя, прошла вторая, вернулась желанная прохлада, и во всех паутинных замках опять воссели лохматые крестоносцы. Каждый из них недобро и подозрительно посматривал на меня из своего убежища несколькими парами своих карих глаз, терпеливо и обречённо поджидая  легкомысленных пленников в свои родовые феодальные сети.

11  сентября 2015 г.                                   

 Ростов-на-Дону

южная окраина

 

Владимир Ершов, 2015

Сертификат Поэзия.ру: серия 999 № 116755 от 15.12.2015

2 | 0 | 1287 | 31.10.2024. 07:08:02

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []