Удел поэта – пуля и петля... Сергей Степанов

        Средняя продолжительность жизни российского поэта – 43 года. Пушкин и Есенин не уложились в эту «норму». Другие даже немного «перебрали». Но легче ли нам от этого?

        Он уходил в никуда 

        Ночь была светла от снега. Он шел к своему дому на Московском шоссе, а вернее, его вела какая-то таинственная, непреодолимая сила – так увлекает ветер невесомую, как лебяжий пух, снежинку.
        На юбилее одного нижегородского литератора, который отмечался в тот день, 25 января 1969 года, самый, пожалуй, известный в Горьковской области поэт, понюхавший пороху на фронтах Великой Отечественной, Александр Люкин, говорил о том, что у него тоже скоро намечается круглая дата – 50-летие. Правда, сделал некоторую поправку: дескать, если доживет. И уходить с банкета в ресторане гостиницы «Россия» не торопился. Видимо, понимал, что уходит в никуда. Видимо, чувствовал за своей спиной леденящее дыхание смерти – утром Люкина нашли убитым у подъезда дома, где он жил...

        Ляля убивает и спустя столетия 

        Незадолго до своей смерти известный поэт Николай Рубцов гостил у нижегородского собрата по поэтическому цеху Александра Сизова в Варнавинском районе.
        – Однажды, – вспоминал Сизов в своей книге «По лесам, в окрестностях Ветлуги», – мы услышали красивую лесную сказку о Ляле-разбойнике и его кладах, о лесной девке и прекрасной княгине Лапшангской, о молодом атамане Бархотке. Коля загорелся сразу. Он даже не стал старушку дослушивать. Сказал: «Я обещаю тебе, Саша, напишу об этом».
        И он действительно написал стихотворение «Лесная сказка». Но лучше бы он не слышал этой легенды. Имя Ляли – грозного сподвижника Стеньки Разина – всегда наводило ужас на его современников, да и на их потомков. С ним связывали совершенно нелепую гибель людей. И его старались не поминать всуе.
        Легенд, повествующих о Ляле, много. Согласно одной из них, однажды Ляля и его соратники взяли приступом богатый монастырь в Ченебечихе. Глумясь над святыней, церковный колокол сбросили в реку Большую Какшу. Золота же и драгоценностей было так много, что их решили припрятать на черный день. Засмоленную бочку с ними утопили в озере, приковав цепями к подводному пню. Но с той самой поры счастье изменило разбойникам. В схватке с государевым войском погиб атаман, а шайка была рассеяна. Уцелевших от пуль душегубов растерзали в чащобе волчьи стаи...
        Поиск Лялиных кладов вели в районе нынешней деревни Бархатиха с давних пор, но – безуспешно. Хотя, как свидетельствуют местные жители, однажды трое кладоискателей все-таки нашли на дне озера изъеденную ржавчиной цепь. Потянули за нее, но тут из воды неожиданно вышел сам хозяин клада, и, увидев его, с водорослями, запутавшимися в шевелюре, вся троица скончалась на месте от разрыва сердца. Так что до сих пор здесь существует поверье: Ляля и спустя столетия так же грозен и кровожаден, как и при жизни...
        По всей видимости, его образ, вызванный воображением Николая Рубцова, весьма негативно повлиял на поэта. Рубцов оживил его, а гордый и своевольный разбойник не простил вмешательства в свою судьбу. И вскоре Рубцов пишет: «Я умру в крещенские морозы...».
        Так, в общем, и случилось. 18 января 1971 года Рубцова не стало. И опять – зима, январь. Совпадение, как выясняется, отнюдь не случайное. Гражданскую жену поэта, Людмилу Дербину, суд признал виновной в убийстве и приговорил к 8 годам лишения свободы в колонии строгого режима. Актом судебно-медицинской экспертизы было установлено, что смерть поэта наступила от «механической асфиксии, от сдавления шеи руками» и что «перед смертью Рубцов Н. М. был в состоянии средней (близкой к сильной) стадии опьянения».
Дербина, с которой Рубцов был намерен зарегистрировать официальный брак (накануне, 8 января, они подали заявления в ЗАГС), вину свою не признала. Освободившись, она продолжала борьбу за свою реабилитацию. И три десятка лет спустя профессор кафедры судебной медицины Юрий Молин и заведующий медико-криминалистическим отделом Вологодского областного бюро судмедэкспертизы Александр Горшков провели следственный эксперимент с участием Людмилы Дербиной. Вывод однозначен: «Накануне суда эксперты не обратили внимания на то, что симптомы смерти Рубцова никак не похожи на симптомы смерти от механической асфиксии: не было ни судорог, ни одышки, ни утраты сознания. Рубцов выкрикивал осмысленные фразы, это подтвердили соседи, а потом перевернулся на живот... При удавлении на коже остаются кровоподтеки и ссадины, соответствующие подушечкам пальцев, на теле Рубцова их не оказалось».
        В общем, четкого ответа на вопрос, в чем причина смерти поэта, хотя выдвигались различные версии, в том числе и сердечный приступ, до сих пор нет. Уж не Ляля ли сказал тут свое веское разбойничье слово?

        Синдром Ильи Муромца 

        Еще один нижегородский стихотворец, тоже без времени ушедший, Иван Борькин, походил на былинного богатыря. Косая сажень в плечах, румянец на щеках – никогда не подумаешь, что человек разменял шестой десяток. И не болел сроду.
        Незадолго до его смерти мы повстречались. Борькин выглядел каким-то осунувшимся, подавленным.
        – Гнетет меня что-то, – пожаловался он. – Сам не пойму, что.
        – Сходил бы в поликлинику, прошел обследование, – посоветовал я.
        – Нет, тут что-то другое, – сказал Иван. – Эскулапы не помогут – я их давно стороной обхожу. У меня лекарство только одно, – и он сделал жест рукой в сторону закусочной.
        – Дело не дешевое, – заметил я.
        – По этому поводу в самую точку попал Александр Люкин, – парировал Борькин. – Цитирую: «От врагов отобьешься, так друзья споят».
        И неожиданно перешел на другую тему:
        – Я пришел к выводу, что до старости доживали только «правильные» поэты, которые всегда были склонны к компромиссу и выполняли все ценные указания власть предержащих.
        И он стал загибать пальцы на руке:
        – Пушкин, Лермонтов, Маяковский, Есенин – это хрестоматийные примеры. Все они предчувствовали свою близкую гибель. Да и не только они. Андрей Белый, например, написал: «Золотому блеску верил, а умер от солнечных стрел». И что же? В 54 года скончался от теплового удара. Федор Соллогуб предрек: «Тьма меня погубит в декабре, в декабре я перестану жить». Так и случилось. Умер 5 декабря. У меня вот тоже нечто подобное в голове вертится...
        – Оставь ты эти мысли, – сказал я. – Никому не дано знать, когда придет старуха с косой.
        – Не слишком ли много совпадений? Поэты мыслят нестандартно, может быть, они, как библейские пророки, прорываются к информации, которая закрыта для остальных? Может быть, именно за дерзкое вторжение в святая святых их и карают смертью?
        Так мы и расстались на полуслове. Оказалось, что навсегда.
        Тут нужно сделать небольшое отступление. Да, как многие поэты, Борькин был человеком пьющим. Ходили байки, будто литр водки для него – только разминка. А в состоянии риз, его, между прочим, никто никогда и не видел.
        Очередная поэтическая тусовка совпала с чьим-то днем рождения. Иван был задумчив. Во взгляде чувствовалось непонятное отчуждение от всего.
        – Что это с тобой? – спросили его.
        – Странное какое-то ощущение, – сказал он. – Как в сумерках птичий мотив или как дождь на стекле, слышу какой-то шепот, а вот разобрать его не могу.
        Потом Иван немного повеселел. Стал рассказывать забавные истории, не забывая в промежутке опрокинуть рюмку-другую.
        Собравшиеся стали понемногу расходиться. И тут к Борькину неожиданно с провокационным вопросом обратился его собрат по поэтическому цеху:
        – Иван, а слабо тебе выпить махом бутылку? Народ тут, кроме меня, таких трюков еще не видел...
        Самолюбие поэта было задето. Синдромом Ильи Муромца он маялся давно. Физическая мощь, прекрасное здоровье позволяло ему проделывать и не такое. Он думал, что все ему по плечу.
        Борькин взял нераскрытую бутылку, скрутил пробку и, запрокинув посудину, опорожнил ее буквально за несколько секунд. И тут же упал, захрипел, и для него настало ничто.

        Кто и зачем убивает поэтов? 

        – Вопрос не праздный, – говорит член Союза писателей Валерицй Киселев. – Они гибнут от старости или болезни; на войне; когда их подвергают репрессиям; в результате того, что сами накладывают на себя руки; из-за аварий; наконец, смерть настигает их от рук убийц. И тут можно привести немало примеров. Так, на фронтах Великой Отечественной отдали свои жизни Павел Коган, Михаил Кульчицкий, Георгий Суворов, под каток репрессий попали Николай Гумилев, Борис Корнилов, Павел Васильев, Осип Мандельштам, покончили самоубийством Марина Цветаева, Юлия Друнина, Генадий Шпаликов, Ника Турбина, Алексей Прасолов, страдающий клептоманией, за что отбыл в местах не столь отдаленных не один срок, в авиационной катастрофе погиб один из соавторов «Двенадцати стульев» и «Золотого теленка» Евгений Петров, по официальной версии, от удара током – Александр Галич...
        Но есть еще и другой вопрос: а нашли ли хоть одного убийцу поэта? Увы, практически все эти и другие преступления, выражаясь милицейским жаргоном, стали «висяками». Если и подворачивались под горячую руку козлы или козы отпущения вроде Людмилы Дербиной, то потом все равно обнаруживалась подтасовка, и следствие, по идее, надо было начинать с нуля. Но этого, конечно же, не делалось. Да и были ли, в конце концов, физически осязаемые убийцы? Может быть, в глубинах Космоса идет какая-то неведомая нам селекция людей гениальных? Для чего – этот вопрос пока повисает в воздухе.

        Единственная плата – жизнь 

        Как-то пришла в голову мысль: реконструировать события, предшествовавшие гибели Александра Люкина. Возможно, это было так.
        ... Он возвращался домой, зная, что жизнь была единственной платой за мгновенное озарение, гениальную догадку. Люкин как будто ухватил оборванную нить времени и увидел свою судьбу и судьбу страны. Он не успел об этом ни сказать, ни написать, а времени уже было в обрез – оставались какие-то минуты. И он знал об этом.
        У подъезда стоял его убийца.
        – Гуляешь? – спросил его Люкин.
        – Да вот вышел убить хотя бы парочку таких, как ты, – прозвучало в ответ.
        Но Александр совсем не удивился.
        – Кто тебя на это уполномочил?
        – А разве ты не знаешь?
        Выстуженное небо холодно лиловело. Бескровная луна белела над крышами домов. Ветер вечности студил лицо. Но он не боялся. Знал, что умрет, поэтому и не боялся. Только смутное ощущение ошибки саднило, как свежая ранка. И это было мучительней смертельного холода и тишины. Ему было обидно уйти из этой жизни побежденным, когда знаешь, что правда с тобой...
        Так это было или не так? Версия есть версия. Но вот что удивительно. Оказывается, все повторилось до деталей спустя много лет. В начале 90-х годов прошлого века погиб точно таким же образом сын Александра Люкина, который работал шофером. Единственная разница: не у своего подъезда, а в центре города. Но тоже в январе. И, как возле тела его отца, – у его тела тоже не было никаких следов.
        И вопросы о том, кто убивает поэтов и зачем это нужно, вновь повисают в воздухе.

        Пуля для поэта 

        Кто ее послал: завистник, человек с комплексами или же наемный убийца?
        27 июля 1841 года оборвалась короткая жизнь Михаила Лермонтова. Но действительно ли пуля из дуэльного пистолета Мартышки, попала в Майошку? Такие прозвища дали Мартынову и Лермонтову в юнкерской школе, где они вместе учились.

        Папаша очень любил цыплят 

        Николай Мартынов родился в богатой и знатной семье. Его отцом был отставной полковник Соломон Михайлович Мартынов. Он имел огромную усадьбу в Нижнем Новгороде с парком, выходившим на берег Волги. Здесь впервые в городе были устроены так называемые «висячие» сады, которые спускались террасами до второго этажа барского дома, а ниже росли остриженные, как пудели, деревья сада «англицкого».
        Соломон Михайлович был человеком с большими причудами. Увлекся, например, по примеру екатерининского вельможи Ивана Бецкого, который, в свою очередь, привез эту моду из-за границы, разведением цыплят при помощи инкубатора. Уже повзрослевшие, они бродили всюду, где вздумается, однако прислуга не смела их прогонять – куры для Мартынова-старшего были священными птицами, на которых он едва ли не молился. Некоторым из них, особо приближенным к хозяину, даже дозволялось спать в одной постели с их благодетелем.
        Еще одним «пунктиком» стали для Соломона Михайловича крохотные собачки – левретки. Он полюбил их одновременно с «чудесами в перьях», как называли инкубаторских дитенышей его дворовые. Но левретки никак не могли поладить со своими конкурентами: душили их, ощипывали и кусали. И Мартынов-старший с горя занялся благотворительностью. Накануне своей смерти даже передал свою усадьбу под городскую больницу. Она на протяжении более сотни лет называлась Мартыновской.

        Кто кому завидовал? 

        При такой любви к левреткам и желторотикам уделять внимание сыну и дочерям Мартынову-старшему было некогда. Воспитанием Николеньки занимались гувернеры, а потом он поступил в юнкерскую школу. Здесь и встретился со своей будущей жертвой.
        Тогда, в 1832 году, ничто не предвещало такого бурного варианта развития событий. Как вспоминали однокашники, Мартынов и Лермонтов увлекались фехтованием на эспадронах, причем Мартынов частенько побеждал.
        Михаил Юрьевич, по описанию современников, был «небольшой, коренастый», «скорее, карлик». Впрочем, это не порождало комплекс неполноценности. Как вспоминала его родственница Вера Анненкова-Бухарина, «он и сам над собой смеялся, говоря, что природа наделила его сугубо армейской внешностью». И старался отличиться чем-то другим. В частности, «все ложное, неестественное, все натянутое и пошлое высмеивал беспощадно».         Подтрунивал и над Мартыновым, однако тот к его шуткам относился «добродушно». Хотя на самом деле свои чувства он тщательно скрывал, поскольку был «самовлюбленным и обидчивым», склонным к позерству. И в какой-то мере они с Лермонтовым были похожи. Когда же похожее борется с похожим, это, как справедливо заметил Стефан Цвейг, очень страшно и непредсказуемо.
        Кто кому завидовал – тут, между прочим, не все ясно. Мартынов был хорош собой, имел успех у женщин, стремительно продвигался по служебной лестнице – в 1840 году он вышел в отставку в чине майора, Лермонтов же был поручиком, но приобрел всероссийскую славу литератора. А Мартышка, между прочим, тоже писал стихи и тоже мечтал достичь высот на этом поприще.
        Как-то странно, но многочисленные биографы поэта не обратили внимания на то, что Лермонтов и Мартынов, возможно, знали друг друга с раннего детства. Еще одна усадьба Мартыновых находилась всего в 50 верстах от Тархан, рядом с Нижнеломовским монастырем, на территории нынешней Пензенской области. Здесь жили знакомые бабушки Лермонтова, Елизаветы Алексеевны Арсеньевой, которая воспитывала внука после смерти его матери – та умерла в 1818 году от сухотки спинного мозга. И бабушка не раз привозила сюда маленького Мишу, который был на полтора года старше Мартынова. На лето приезжали сюда и Мартыновы из Нижнего. Трудно предположить, что помещики, жившие по соседству, не знали и не навещали друг друга. В чудом сохранившейся книге «Ложный Петр III, или Жизнь, характер и злодеяния бунтовщика Емельки Пугачева», изданной в вольной типографии Федора Любия в 1809 году, я нашел такие строки: «Потомки Киреевых, Мансыровых и Мартыновых (то есть, помещиков, чьи усадьбы располагались поблизости. – С. С.) связаны с Арсеньевыми дальними родственными узами».
        Но было, скорее всего, еще одно обстоятельство, о котором долгое время даже упоминать не дозволялось.

        Имела ли место юнкерская «голубизна»? 

        За что отчислили Лермонтова из Московского университета, не совсем понятно. Знаменитый лермонтовед Ираклий Андронников утверждал однозначно: будущего поэта исключили за вольнодумство. Ссылался он на сомнительное свидетельство, которое вот уже полвека никто не может найти в архивах. Но как раз в вольнодумстве Лермонтов и не замечался. Он, правда, участвовал в одной общей студенческой выходке, когда слушатели двух отделений, собравшись на лекцию профессора Малова, так шумели, что лекция была сорвана. Но тогда за это карцером наказали только Александра Герцена и Андрея Оболенского. Официальная же формулировка отчисления Лермонтова – «посоветовано уйти за нарушения университетского устава» – весьма расплывчата. Белинского исключили несколько позже именно «за вольномыслие». Тут все яснее ясного.
        Загадка состоит и в том, что в 1832 году Лермонтова не приняли в Петербургский университет. Почему? Ответа нет тоже. А почему его не допускали на великосветские тусовки? Почему он люто ненавидел знать, а она – его? Ведь он принадлежал к этому кругу, и в то же время был как бы из касты неприкасаемых. Тайна. Может быть, в советское время из архивов тщательно вычищено все, что так или иначе могло опорочить имя вольнодумца?
        Большинство современников склонялось к тому, что Лермонтову «ничего другого не оставалось, как поступить в юнкерскую школу». И опять вопрос? Почему именно туда? Да потому, что больше некуда было сунуться. В юнкера же его определили благодаря протекции начальника штаба войск Кавказской линии Павла Петрова, дальнего родственника Елизаветы Алексеевны Арсеньевой.
        Лермонтова поначалу ошарашил грубый и, как он писал, «разгульный» солдатский быт. Из аудиторий Московского университета он попал в обстановку бессмысленных маршировок и бесконечных парадов, доносов и шпионства. «Остерегайтесь сходиться слишком быстро с товарищами, – предостерегала его кузина Мария Лопухина. – Сначала хорошо их узнайте». Как поступал Лермонтов на самом деле, покрыто мраком. Дневника тех лет, а он его вел, в бумагах поэта почему-то не обнаружено.
        В 1976 году в США в альманахе «Russian Literature Triguarterly» была опубликована подборка весьма откровенных стихотворений, которые приписывались перу Лермонтова. Это якобы подтверждал и компьютерный анализ текста. И литературовед из Йельского университета Александр Познанский в своей монографии «Демоны и отроки» (она выпущена в 1999 году в московском издательстве «Глагол») заключает: великий русский поэт страдал так называемым латентным гомосексуализмом, породившем многие психологические комплексы. Многие его любовные стихи посвящены не женщинам, а мужчинам, прежде всего однокашникам по юнкерской школе, Михаилу Сабурову и Петру Тизенгаузену. В качестве доказательств Познанский приводит отрывки писем, адресованных Сабурову и Александру Бартеневу. Последний, кстати, явно намекал на близкие отношения Михаила Юрьевича и Мартынова. Мартынов, по его мнению, вызвал Лермонтова на дуэль потому, что ревновал его к женщинам вообще, а Лермонтов ухлестывал за ними только для видимости. И, откровенно говоря, они нередко бросали его (может быть, узнавали о его противоестественных увлечениях?), или же он сам неожиданно оставлял объект своего поклонения.
        Книга Познанского вызвала шок и яростные нападки литературоведов. Они не могли смириться с тем, что в число уже документально подтвержденных гомосексуалистов, таких, как Петр Чайковский или Оскар Уальд, попадает еще один великий гений. Увы, мертвые за себя заступиться не могут.

        Не прошло и четыре года… 

        Пути Лермонтова и Мартынова разошлись в конце 1834 года. После окончания юнкерской школы Михаил Юрьевич был направлен в лейб-гвардии Гусарский полк, расквартированный в Царском Селе, а Мартынов стал кавалергардом. Но если жизнь Лермонтова в эти годы известна едва ли не поминутно, то, чем занимался Мартынов, – тайна за семью печатями. Никто из исследователей даже и не пытался выяснить: убийца на то и убийца, чтобы заслужить забвение.
        В 1837 году за стихотворение «На смерть поэта», посвященное гибели Александра Пушкина, корнет Лермонтов был переведен в Нижегородский драгунский полк, расквартированный в ста верстах от Тифлиса. Хотя официально не за крамольные стихи, а за то, что находился в столице без разрешения начальства, иными словами, в самоволке. Признать Лермонтова сумасшедшим, как пару месяцев назад Павла Чаадаева, Николай I не решился: расценят, что дело шито белыми нитками. Повесить, как декабристов, – слишком круто: это вновь вызовет взрыв негодования. Лучше всего не торопиться. Пуля какого-нибудь злого горца непременно найдет поэта.
        Но самое любопытное в другом. Чтобы попасть на Кавказ в ряды действующей армии, существовала… очередь. По разнорядке отправляли туда ежегодно лишь по нескольку офицеров от каждого полка. Вспомним: так командировали в наше время омоновцев и милиционеров в Чечню. Поэтому слово «ссылка» не употреблялось даже самим Лермонтовым. Он, наоборот, рвался на свидание с горами. Всячески ходатайствовала перед сильными мира сего, чтобы ее внука вернули обратно в Россию, только его бабушка, Елизавета Алексеевна.
В том же 1837 году в качестве волонтера отправился на Кавказ и Мартынов. Поближе к сестрам, которые жили в Пятигорске. Здесь бывшие однокашники встретились снова. Как будто что-то тянуло их друг к другу.
        Надо сказать, что Лермонтов не слишком-то торопился к месту назначения. Добирался до полка почти… 9 месяцев. В апреле 1837 года прибыл в Ставрополь, где сказался тяжело больным и был помещен в военный госпиталь. Потом его отправили «для пользования минеральными водами» в Пятигорск (этому поспособствовал уже упомянутый Павел Петров). Когда попал в расположение своей части, оказалось, что ее перевели в другое место. А когда, наконец, нашел полк, выяснилось, что пришел указ о возвращении поэта в Россию. Бабушка все-таки своего добилась.
        Все это время Лермонтов расслаблялся. Ухаживал за женщинами, много писал, встречался с грузинским поэтом Александром Чавчавадзе, пил кавказское вино, но пару раз все-таки попал под обстрел. И, как явствовало из семейной переписки Мартыновых, опубликованной в 1891 году в журнале «Русский архив», Лермонтов заявил, что его ограбили по дороге. Пропали письмо, дневник и 300 рублей ассигнациями, вложенные в конверт, которые Наталья Мартынова, сестра Николая Соломоновича, наказала передать брату. Лермонтов вернул Мартынову только деньги, хотя знать о них, если не вскрывать пакет, он не мог. А это прояснилось только в 1841 году. Мартынов якобы вызвал поэта на дуэль, чтобы защитить честь семьи, поскольку Лермонтов читал чужие письма и использовал дневник сестры в романе «Герой нашего времени». В образе же княжны Мери современники узнавали Наталью Мартынову, ставшую графиней Лаутордонне. И, наконец, чашу терпения переполнил дружеский шарж на Мартынова, где он был изображен в мундире с газырями и с огромным кинжалом, сидящим на ночном горшке. Это выглядело очень смешно, и Мартышка буквально взбесился.

        Версии официальные 

        Первая из них проста и логична: представители высшей власти мстили Лермонтову. Они понимали: поэт четко обозначил язвы современного ему общества, точно указал адрес, откуда исходит зло, призывая тем самым свергнуть самодержавие. И враги искусно плели интриги, стараясь натравить на Лермонтова кого-нибудь из его знакомых. Однако молодой офицер Лисаневич отказался участвовать в заговоре, а вот Мартынов согласился. Потому и всячески обеляли его, дабы снять клеймо убийцы, изображали дело так, будто поэт сам напросился на дуэль и сам подставил себя под пулю.
        Но официальной советской идеологии этого показалось мало. Литературовед Эдуард Герштейн в сборнике «М. Ю. Лермонтов. Статьи и материалы», изданном в 1939 году, уточнил: «Истинная подоплека истории дуэли скрывалась, что подчеркивает участие в ней других сил, для которых Мартынов оказался удобным орудием исполнения». И вскоре родилась растиражированная официальными средствами массовой информации новая гипотеза: якобы Лермонтов был убит снайпером, спрятавшимся в кустах неподалеку от места дуэли, а не Мартыновым. И сделано это было по приказу царя. В качестве неоспоримого доказательства приводилось заключение ординатора Пятигорского военного госпиталя, производившего осмотр тела Лермонтова. Если он стоял правым боком к противнику и прикрывался пистолетом, как так получилось, что пуля вышла у левого плеча? Совершенно невероятно! Значит, выстрел произведен с противоположной стороны, причем откуда-то сверху.
        Гипотетически это возможно. Но криминалисты провели баллистическую экспертизу. Выяснилось: выстрелив первым в воздух, Лермонтов с пистолетом в руке отклонился назад, и пуля Мартынова посланная почти в упор, прошила его как бы снизу вверх, так что версия с «тайным стрелком» не выдерживает критики. Да и зачем властям было учинять следствие по поводу дуэли? Если бы Лермонтова убили по повелению царя, все можно было списать на выстрел пьяного казака или «дикого» чеченца.

        Комплекс Сальери? 

        Условия дуэли были несоизмеримы обиде, нанесенной Мартынову. Противники начинали сходиться, когда друг до друга оставалось всего 15 шагов. Стрелять можно было до трех раз. Другими словами, поединок заранее предполагал смертельный исход. Но почему такие страсти, если причина дуэли кажется смехотворной? Забавный шарж не мог вызвать в человеке такой реакции, что он становился неуправляем и был запрограммирован на убийство. Значит, была другая причина? И тут уместна версия о том, что у Мартынова по отношению к Лермонтову присутствовал «комплекс Сальери» – комплекс бездаря, завидовавшего гению. Хотя существует и другая аналогия. Оскар Уальд попал в тюрьму из-за своей неразделенной однополой любви.
        Как бы там ни было, тайну унесли с собой в могилу и гениальный поэт, и человек, который считался негодяем и полным ничтожеством. Впрочем, это тоже расхожий штамп. Кто может похвалиться, что знаком с творчеством такого поэта, как Николай Мартынов? Что если предположить, что его стихи не достойны забвения? Или же фитилем для порохового заряда послужил роман «Герой нашего времени»? Прочитав его, Мартынов узнал себя в Грушницком и решил посчитаться с автором за свое «литературное убийство», отомстить ему?
        Вопросы, конечно же, риторические. История российской словесности надежно хранит свои тайны.

        «Пролетарский» дворянин 

        Жизнь детского писателя Аркадия Гайдара во многом связана с Нижегородчиной. Судьба его таит немало загадок, а поступки и написанные им повести и рассказы полны противоречий. И, наверное, не случайно, что это периодически вызывало прицельный и методичный огонь критики. Еще в конце тридцатых годов прошлого века Аркадий Петрович подвергся остракизму за «невнятную идеологию», а книги его исчезли с библиотечных полок. Спустя полвека с лишним его раскладывали на лопатки за то, что «служил проводником сталинской политики в детские души», оправдывал репрессии, сеял «пренебрежение к жизни», воспевая войну и смерть.
        Обвинения прямо противоположные, но надо учесть политический момент. В первый раз опала накрыла литератора своим вороньим крылом за то, что воевал под командованием «немецкого шпиона» Михаила Тухачевского, а потом водил с ним дружбу. В начале 90-х годов прошлого века это была своего рода месть за ошибки реформатора-демократа Егора Гайдара, внука Аркадия Петровича. Тогда модно было воевать с усопшими. Они ведь ничего в свою защиту не скажут.
        Но вправе ли мы полностью реабилитировать, как писали в застойные времена, «любимого писателя советской детворы»?

        Мифы – всего лишь мифы 

        Жизнь Аркадия Гайдара настолько обросла всякими легендами и досужими вымыслами, что сегодня уже трудно отделить реальное от придумок. Но все-таки можно.
        Итак, миф №1: якобы писатель – нижегородец. Нет. Он родился в городе Льгов Курской губернии. Но детские годы его прошли в Арзамасе. Здесь юный Гайдар закончил реальное училище.
        Миф №2: отец Гайдара был пролетарием. Нет, он учительствовал.
        Миф №3: Аркадий Петрович попал в окружение, его хотели вывезти на самолете, но он отказался. На самом деле в самолете не было свободного места: он эвакуировал тяжело раненых.
        Миф №4: Гайдар погиб в бою. И опять не так. Как вспоминали очевидцы, партизанский отряд, в который попал военкор «Комсомолки», ночевал в селе Леплява. Перед рассветом взяли продукты и собрались уходить в лес. Гайдар первым поднялся на железнодорожную насыпь. А дальше произошло то, что никто не ожидал: «Со стороны леса прилетела пуля, которая попала прямо ему в сердце». Кто и зачем стрелял, непонятно и до сегодняшнего дня.
        И таких мифов много.

        Корни 

        Ни в одной биографии Гайдара не говорится о его корнях. Как-то само собой подразумевалось, что он – выходец из пролетарской среды, поскольку его героями были люди от сохи и станка. Но на самом деле это не так.
        Имя одного из его предков Аркадия Петровича по материнской линии, Салькова, упоминается еще в середине XVI века. Сальков принадлежал к «служилым людям», был стольником. Но к когорте «лутших дворян и детей боярских», которым Иван Грозный в 1550 году выделил земли в Подмосковье, не принадлежал. И жалование получал скромное, и поместье имел крохотное. К тому же должен был беспрекословно подчиняться уездному воеводе, выполнять мелкие его поручения.
        Когда на Руси наступила Смутная пора, родина Гайдара, Арзамас, была разорена мордовскими князьями, воспользовавшимися неразберихой в государстве. Жители его ушли в Тушино, где разбил свой стан второй по счету Лжедмитрий. Он сулил своим сподвижникам златые горы и реки полные вина. Но сыновья Салькова (история, к сожалению, не сохранила их имена) остались верны присяге государю (тогда царем был Василий Шуйский). Они примкнули к рядам тех, кто сражался с поляками. Один из братьев погиб в бою, другой был ранен.

        Другие предки 

        Большинство предков Аркадия Петровича связывало свою жизнь с военной службой. Участвовали в Азовском походе Петра I, в войнах со Швецией и Персией, с Наполеоном, с Турцией, Японией... В сражениях за веру, царя и Отечество никогда не щадили живота своего, идеалам не изменяли.
        Один из Сальковых был назначен городовым воеводой. Это была работа, выражаясь современным языком, на общественных началах: жалования от государства воевода не получал – считалось, что он сам себя может прокормить. Зато обязанностей было много: требовалось обеспечить порядок на вверенной территории, в полном объеме и в срок собирать подати, своевременно оповещать народ о царских указах.
        Сальков в отличие от других воевод был человеком мягким, покладистым. За время своего воеводства никакой корысти не проявил, оставил после себя добрую память, никого не обидел. А после визита к своему нижегородскому коллеге, окольничьему Василию Петровичу Шереметеву, увидев у него в доме заморские диковины вроде «часомерия стенного с гирями» или «трубки большой свертной окозрительной», сам стал коллекционировать всякие редкости. К сожалению, собрание их пропало, за исключением походной серебряной чарки, которая передавалась по наследству и недавно была подарена музею Аркадия Гайдара в Арзамасе.
        Чарку эту держал в руках и прадед писателя – Геннадий Сальков. Он тоже был военным, а когда вышел в отставку, поселился в своем арзамасском имении. Уездные дворяне выбрали его своим предводителем.
        Геннадий Сальков, умирая, вручил эту чарку сыну, деду Аркадия Гайдара, который закончил кадетский корпус. С 1909 по 1912 год будущий писатель жил у него в Нижнем Новгороде.
        А потом чарка досталась отцу Аркадия Петровича, Петру Голикову. Выбор Гайдара между белыми и красными был фактически предопределен им. Петр Голиков был мобилизован в 1914 году, командовал взводом. В 1917 году перешел на сторону большевиков, назначался даже комиссаром полка. Он был погребен на самом престижном арзамасском кладбище – Всехсвятском, где хоронили только самых знатных и родовитых людей. Сейчас на месте этого кладбища разбит городской парк с качелями, каруселями и прочими аттракционами.         Любовь к отеческим гробам приобрела в России странный характер. Обязательно нужно поплясать на бывших могилах.

        Он пошел другим путем 

        По мнению сотрудницы музея Аркадия Гайдара Татьяны Казниной, есть свидетельства, что род Голиковых – такова настоящая фамилия Аркадия Петровича – тесно связан с родом Лермонтовых. Любой нормальный человек этим бы гордился во все времена. Но зачем было писателю открещиваться от своих предков, подписываясь псевдонимом? Чем он при этом руководствовался? Старался скрыть свое дворянское происхождение?
        Скорее всего, дело в другом. Аркадия Петровича мучила совесть, что он изменил идеалам дедов и прадедов, их вековым традициям. И мучила до самой смерти. Неоднократно пытался покончить с собой. Ему снились не только убитые им враги, но и предки, глядящие с немым укором.
Он тоже мечтал о военной карьере. Как только узнал, что началась первая мировая, пытался сбежать на фронт. Не вышло. Задержали в пятидесяти верстах от Арзамаса. Шинели и гимнастерки надели на детей только большевики. Им было все равно, кто проливает кровь за их идею. И Гайдар сделал свой выбор. Он пошел в сабельный поход на тех, в чьих рядах он должен был находиться.
        В 13 лет он уже помогает большевистскому подполью, расклеивает листовки. В 14 лет его принимают в партию, направляют на курсы красных командиров. Несмотря на свой возраст, пользовался авторитетом среди красноармейцев. Командовал ротой, отрядом, полком. Воевал на шести фронтах.
        Тут уместно сказать пару слов о странной дружбе Аркадия Петровича и «врага народа» Михаила Тухачевского. Что связывало этих людей?
        Ответ – в воспоминаниях современников. Виктор Викторов, заместитель начальника связи фронта, которым командовал Тухачевский, так характеризовал будущего маршала: «Умный, энергичный, твердый, но подлый до последней степени – ничего святого, кроме собственной выгоды; какими средствами достигается – безразлично».
        Примерно то же самое говорили и о Гайдаре. Достаточно, наверное, того, что в письмах к отцу девятилетний Аркадий скромно подписывался: «Полковник». И если подвести итог, Гайдара и Тухачевского объединяла «одна, но пламенная страсть».
        Наш земляк, Матвей Ильич Иоффе, кстати, тоже уроженец Арзамаса, в мае 1921 года был направлен для дальнейшего прохождения воинской службы в город Моршанск Тамбовской губернии, где размещался 58-й Нижегородский полк. Здесь был назначен политруком второй пулеметной роты.
Полк в составе 5-го боевого участка, которым командовал будущий маршал Михаил Тухачевский, подавлял восстание крестьян, доведенных до отчаяния продразверсткой, что в переводе с коммунистического новояза означало элементарный грабеж. Зерно, предназначенное для посевной, изымалось в пользу государства. Всех, кто проявлял недовольство по этому поводу, большевики ставили к стенке, топила в колодцах, наливали в сапоги воды и ставили на мороз. И над Тамбовщиной нависла угроза голода.
Но называть вещи своими именами лидеры большевиков не могли – иначе бы вся Россия увидела истинное хищное, бандитское лицо советской власти, ее звериный оскал. И они окрестили сопротивление селян «антисоветским кулацким мятежом», приписав ему еще и идеологическую подкладку: восстание возглавлял правый эсер Антонов.
        Против крестьян, вооруженных зачастую только вилами да топорами, были брошены регулярные войска. В одной только роте, где служил Иоффе, насчитывалось десять станковых пулеметов «максим», каждый боец был вооружен винтовкой. Тогда-то и возглавил полк семнадцатилетний Аркадий Гайдар.
        Как вспоминал Матвей Ильич, никто не догадывался, что комполка многим в сыновья годится, поскольку «производил впечатление бывалого воина». «Стройный, всегда подтянутый, при ремнях крест-накрест и оружии», юный командир весьма и весьма трепетно относился к тому, как выглядит. А выглядел он так: «кубанка лихо сдвинута на затылок, кроме револьвера, на боку шашка».
        Голиков-Гайдар внес существенные коррективы в тактику борьбы с мятежниками, организуя налеты на хутора, где останавливались на ночлег участники восстания. Впрочем, эта тактика применялась еще с незапамятных времен теми, кто не мог одолеть противника в честном и открытом бою.
        Матвей Ильич сетовал на то, что комполка, хотя отлично знал всю подноготную своих бойцов, ни разу не заговорил со своим земляком, а ведь оба состояли в Арзамасе в одной организации – предшественнице комсомола – «Союзе рабочей молодежи «III Интернационал». И оправдывал Аркадия Петровича: «Наверное, некогда было». Но теперь очевидно другое: Голиков-Гайдар просто боялся, что о его дворянских корнях станет известно кому-то из высшего начальства, кроме Тухачевского. Тот бы не выдал – сам голубых кровей. Как вспоминал его бывший сослуживец Мейер: «Тухачевский носил ярко-красную гимнастерку, но при этом всегда был в воротничке, в белоснежных манжетах и руки имел выхоленные с отточенными ногтями». С одной стороны, Гайдар старался ему подражать, хотя бы в манере одеваться, а с другой... Вдруг что-нибудь не так? Вот и делал вид, что не узнает Иоффе.

        Не его «подвиги»? 

        Исследователь творчества и биографии Гайдара, доктор филологических наук, профессор Арзамасского пединститута Борис Кондратьев не раз заявлял, что не нашел в архивах никаких документов, которые бы рассказывали об участии Аркадия Петровича в карательных акциях. Не отыскал компромата и биограф писателя Борис Камов. Может быть, все дело в том, что архивы хранят крайне мало такого рода свидетельств, поскольку были вычищены? Попробуем в этом разобраться.
        Больше всего обвинений выдвигалось против Гайдара, когда он подавлял крестьянское восстание в Хакасии. Писатель Владимир Солоухин даже издал книгу под названием «Соленое озеро», в которой смаковал зверства, якобы чинимые Аркадием Петровичем: самолично зарубил 12-летнего подростка, заподозренного в связях с партизанским отрядом белого есаула Ивана Соловьева, расстрелял из пулемета то ли 76, то ли 86, то ли даже 134 хакасов, а других, отмечая таким образом свой день рождения, приказал живыми топить в проруби.
Но правда это или досужие рассказки? Может быть, Гайдару приписывают вовсе не его «подвиги»?
        В 1922 году на Аркадия Петровича было заведено сразу четыре следственных дела. Он возбудил пристальный интерес чекистов, штаба частей особого назначения, где служил, прокуратуры 5-й армии, а также Енисейского губкома партии и Енисейской комиссии партийного контроля. Все эти расследования проводились автономно, и ни одно из них не выявило каких-то нарушений. Зверства, в которых обвинялся Гайдар, списывались на разбойников, которых развелось тогда в Хакасии видимо-невидимо. Они, как и Соловьев, нападали на прииски и золотые обозы, грабили местных крестьян. Придралась только комиссия партийного контроля. Гайдар неправильно вел документацию. В результате Аркадия Петровича на два года исключили из партии с последующим восстановлением и уволили из Красной Армии. Но не столько за какие-то проступки, сколько из-за ранений и тяжелой контузии. Именно ей объясняется его вспыльчивость и неуравновешенность.

        Другая версия 

        Но есть и другая версия, почему Гайдару не дали арестовать Соловьева. Как считает Борис Камов, большевики сознательно убрали его из Хакасии. Иван Соловьев, которого Гайдар гонял по тайге, вступил с ним в переписку. Он предлагал сделку: сам он и его люди сдаются без боя, передают награбленное (только золота в слитках у Соловьева было с десяток пудов), а взамен партизанам гарантируют жизнь. Когда же комполка сообщил об этом начальству, оно стало искать повод для того, чтобы изолировать Гайдара. Он теперь был не нужен.
        Переговоры с Соловьевым вели уже другие, «проверенные» люди. Есаул был предательски застрелен во время встречи с председателем Красноярского ЧОНа Зарудневым. Судьба его сокровищ неизвестна. Не исключено, что их присвоили себе тот же Заруднев и его сподвижники.

        Прежде, чем поставить точку 

        И все же Гайдара всю жизнь что-то мучило. Он сильно пил, 8 или даже 10 раз попадал в психушку, резал себе вены, как затравленный волк слонялся по стране. «В сущности, у меня есть только три пары белья, вещевой мешок, полевая сумка, полушубок и папаха, и больше ничего и никого, – писал он Тухачевскому. – Ни дома, ни друзей. И это в то время, когда я вовсе не бедный и вовсе никак не отверженный. Просто как-то так выходит». А однажды признался: «Мне снятся убитые мною». И надо отметить: такие факты все-таки были. В ходе следствия, которое вела прокуратура 5-й армии, Гайдар взял на себя казнь восьми партизан Соловьева.
        Значит ли это, что судьба все-таки поквиталась с ним, как и с Тухачевским, который был расстрелян в 1937 году? Спустя четыре года после казни маршала при загадочных обстоятельствах погиб и Аркадий Гайдар, добившийся всякими правдами и неправдами командировки на фронт. Похоже, он сам искал вражескую пулю.
        Какими же мотивами руководствовался писатель, который ни в одном своем произведении ни разу не упомянул имя Сталина? Муками совести за пролитую кровь? Чувством вины за измену идеалам предков, их традициям? Своей несовместимостью с той атмосферой всеобщего страха, которой дышала страна? Увы, сейчас на эти вопросы уже не ответит никто.

Сергей Степанов*

* Журналист. Публиковался в журналах «Звезда», «Аврора», «Смена», «Студенческий меридиан», «Крылья родины», «Турист» и др.