Ястребы и ласточки - ч.12

45.
В Москве Саньку ждало письмо от Марины. Он открыл ящик просто так, никто кроме Игоря не знал его адрес. Поднимаясь по лестнице – давно не тренировался, он раздумывал: вскрывать письмо или при встрече сказать, что не получал, Санька вспомнил предупреждение Полкана – девушка влюблена. Но отворив дверь пустой квартиры, не стал класть конверт на пыльный стол – распечатал. Оно было коротким, после слов приветствия, шла фраза о том, что на ответ Марина не надеется, но то, что она знает или, вернее, о чем догадывается – Санька тоже должен знать. И дальше шли предположения девушки о том, что ребенок у Аленки от него. Потому, что никого кроме Саньки у Аленки не было. А с бывшим парнем она рассталась вскоре после его отъезда.
В конце Марина винила себя за то, что не сказала об этом раньше, потому, что Аленка из тех людей, которые верят в любовь и умеют ждать.

Санька сел на кровать – они что, сговорились, что ли все. Он вспомнил встречу с другом, ставшим папашей игрушечной на вид девочки, которая, однако, могла громко требовать грудь матери или сухих пеленок. Санька подумал тогда, что Игорь хотел похвалиться именно ей, потому и просил заехать. Но когда розовое кричащее чудо было успокоено, и они сидели одни на кухне, друг, смущаясь, сказал:
- Санек, а ведь ты тоже отец.
- Я знаю, - ответил он, - собственно я и шел к тебе с этой новостью.
- Откуда, - удивился Игорь, - я никому не говорил.

И Санька пересказал ему все, что случилось с ним за последние дни. Хорошо, что родители Игоря были на работе, а Танюшка возилась в ванной, и они были одни, потому что видеть размякшие лица и слышать низкие от любви к своим крохам голоса посторонним не положено. Но малышка вскоре закапризничала, и Игорь взял ее из колыбельки, на мускулистых сильных руках девочка казалась еще меньше. Он почмокал губами, привлекая ее внимание, заговорил нежным голосом, которого Санька никогда не слышал, и она заулыбалась беззубым ртом, глядя на эту глыбу обезоруживающе. Так с нею на руках Игорь и проводит друга до порога, шепнув ему, что проходил комиссию, но врач велел подождать еще полгода. Только Санька, который пропустил вот эти щемящие до сладкой боли в сердце мгновения скажет:
- Ты, это брось. Вот подрастет Наташка, тогда и пойдешь. На наш век войн хватит.
Игорь поглядит на него так, будто проверяет искренность слов, пожмет крепко руку, однако отойдет в сторону, оберегая девочку от холодного воздуха, что может подуть из открываемой двери, и оттуда добавит:
- Я подумаю еще.

Вспоминая, Санька как был в куртке лег на подушку, заложив руки за голову. Теперь он семейный человек. Конечно Аленке, наверное, хотелось свадьбы. Если будет жив, то можно и сыграть ее позднее. Но он все сделал с расчетом, а вдруг… Тогда у него останется продолжение с его фамилией и, главное с его кровью. Случись что – государство позаботится, хоть пенсия у ребенка будет. Мысль об Аленке шевелилась, как пинцет в ране во время перевязки – болезненно. И Игорь, и Марина говорят о ней восторженно: умница, красавица - с этим Санька и не спорил, что глаза ее, что тело переворачивали ему душу. Оттого и старался глядеть на нее реже, тянуло к ней будто в омут.

Только насчет верности не сходилось. Гарантии, что не застанет он в следующий приезд еще какого-нибудь гада в ее постели, не было. Положим в этот раз она и в самом деле сопротивлялась, мужчина вспомнил ее опухшие пальчики, если бы он сразу разобрался, то, наверное бы, сломал подонку шею. Тут он вспомнил Софочку, вот ведь бестия – знала, что там происходит и специально отправила его к Аленке в тот вечер. Санька усмехнулся, в последний день, когда они всем семейством приехали проводить его на вокзал, она произвела его в рыцари, постукав тростью по плечу, сказала вроде бы и одобряюще, но с иронией:
- Герои нам нравятся, да, Александр, но живые. Голову на плечах имейте.
Аленка сдерживала слезы, он понял, что она умеет это делать, а Сашенька попросил привезти медали, он в садике обещал показать их. Михаил Никифорович пожал руку, признавая в Саньке настоящего мужика, а не подделку. И только Лидия Владимировна была отчаянно искренней, она, плача, поцеловала его трижды, украдкой перекрестила и всунула в руки сумку с провизией на целую роту. Они отвернутся, давая ему возможность проститься с Аленкой. Он поцелует ее жадно, крепко, будто ставя на ней печать, и уйдет в вагон, не оборачиваясь.

46.
Марине не просто далось письмо Саньке. Она еще долго ловила во вновь прибывающих раненых бойцах сходство с ним, то в жестких, упрямо торчащих на макушке вихрах, то в манере поворачивать голову и смотреть на собеседника, проверяя взглядом истинность намерений, а жест, прятать горящую сигарету под парашютик раскрытой ладони встречался у всех курящих парней, вернувшихся из Афганистана.

Но написав, она почувствовала облегчение. Ей бы хотелось знать, что он предпримет. Только она узнает это последней. Пока новости дойдут до родных, пока они найдут повод рассказать ей об этом в телефонном разговоре, пройдет немало времени. Вот, почему она удивилась внезапному звонку Танюшки – они созванивались два раза в месяц, недешевое это удовольствие. Таня взахлеб, как о собственном счастье поведала ей о внезапной встрече большого и маленького Саш. О том, что, хотя свадьбы и не было, но Аленка расписалась и сменила фамилию. А Сашенька без умолку говорит о своем отце, как будто нет на свете никого лучше и сильнее. Марина слушала журчащий в трубке голос и молчала, Таня даже подумала, что их прервали.

Девушка испытывала двоякое чувство: с одной стороны Аленка заслужила это счастье, а с другой - еще не вся соль смыта с Марининой раны. Она затягивалась с трудом, но как врач, девушка знала – зарастет, нужно время и хорошее лекарство. Времени у нее много, а то, что волшебное снадобье у нее под боком не замечала. В отделении давно уже заприметили, что Андрей Ильич все чаще задерживается в госпитале в дежурство Марины Николаевны. И, хотя поводы всегда были более, чем серьезные – состояние прооперированных бойцов, правда такие больные были и в другие дежурства, персонал нюхом той же кастелянши, чувствовал назревающий роман. Только Марина не знала об этом, принимая помощь от главного хирурга, как от заинтересованного в хороших кадрах руководителя. То, что он приглашал ее иногда в кино или театр, так и другие тоже шли с ними на эти премьеры. Надо иногда отвлечься от пронизанного болью и страданиями госпиталя, попав не надолго в мир, пусть и выдуманной любви.

Андрей Ильич не форсировал события. То, что она рядом, уже хорошо. Женщина с большими серыми глазами, в белом колпачке или зеленой хирургической шапочке казалась ему иконой, на которую ему хотелось смотреть не отрываясь. Но бдительный персонал был начеку, вот почему, он вместо романтичных слов о любви, экзаменовал Марину на предмет прошедшей или ожидаемой операции. А ей нравились эти разговоры, она вдруг поняла, что может сама провести сложную операцию, потому, что в голосе Андрея Ильича появились новые одобрительные нотки, а то, что любая его похвала остужалась иронией, девушка воспринимала как должное. Он и в собственной смерти найдет смешное, что ж до нее, пусть смеется, но она удивит его однажды. Обязательно удивит. Если ваш кумир, которому вы поклонялись, пусть, между прочим, похвалил вас, то на спине, вопреки, всякой научной логике, вырастают крылья. Ну не крылья, так только чуть-чуть лопатки чешутся, но и это уже кое-что.

А сам кумир, знающий до мелочей анатомию человеческого тела и легко воспроизводящий в уме последовательность физических процессов, именующихся любовью, ждал поездки на шашлыки, которую организовывал профком госпиталя. Весна в Ташкент приходит раньше, чем в Москву. Но пахнет и действует на людей также волнующе. Он надеялся на то, что ему представится случай остаться с Мариной наедине.
- Седина в бороду, - сказал он своему отражению в зеркале, побрившись утром, но глаза сорокалетнего мужчины, он немножко прибавил себе годов, глядели по мальчишески влюблено. Пожалуй, надо прикрыть их солнечными очками, чтобы уж очень не светиться. Только в госпитале в очках не походишь. А, Бог с ними, ведь не крадет же он.

47.
Только и врачи иногда ошибаются. Не излечилась Марина полностью от любви к Саньке. И когда в отделении появился раненый очень похожий на него, нет, не внешне, а своею отстраненностью, каким-то едва уловимым презрением к женщинам, она, забыв все условности, стала, как простая сиделка ухаживать за ним. Нет, до судна дело не дошло, слишком горд он был, чтобы так унизиться перед женщиной, горел, но с температурой, шатаясь, шел по коридору до туалета. А ночью, теряя сознание, прикрывал кого-то от огня, матерился, отталкивая Маринины руки, она боялась, что сорвет повязки с бедра.

Рана не зарастала, краснота шла вверх. Андрей Ильич уже настаивал на ампутации – рентген никаких посторонних тел не показывал . Но Марина не дала. Она без его ведома ночью, уговорив анестезиолога, распахнула старый шов и искала, искала источник инфекции. Давление у Евгения, так звали парня, резко упало. Анестезиолог начал паниковать, что тот отдаст Богу душу прямо на столе. Но Марина нашла, наконец, маленький осколочек, плотно вросший в распухшую от воспаления мышцу. Оставив дренаж, она сшила ткани и оставила парня в операционной до утра. Хорошо, хоть не было срочных операций. Она ни на минуту не сомкнула глаз за всю ночь.

Утро началось со скандала – Андрей Ильич при всех отчитывал ее за безответственное поведение, объявив выговор. Только в этот момент прибежала операционная сестра и сказала, что раненый пришел в себя и просит пить. Выговор не был занесен в личное дело, но приказ долго висел на доске объявлений в ординаторской.

А потом началось выздоровление. Женю перевели в другую больницу, и Марина бегала к нему, ее пропускали, знали, кто она и откуда. На выходные она брала его к себе на квартиру. И однажды, вымыв его со всеми предосторожностями, дождалась благодарности. Только потом она поймет, что это была именно плата за его спасение. А через месяц он, оставив ей чеки внешпосылторга, улетит на вертолете в Афганистан, сказав на прощание, чтобы не ждала. Не создан он для семьи. Улетит, не зная, что она беременна.

И женщине вдруг абсолютно ясно станет тогда, что и с Санькой ничего бы у нее не получилось. Использовал бы, если бы не была сестрой Игоря, использовал бы и исчез. Марина договорится со знакомым гинекологом, она не хотела быть матерью – одиночкой. Но мужики тоже сплетничают. Старый еврей позвонит Андрею Ильичу и тот в назначенный на аборт день, поставит ее на плановую операцию. Марина, слезно умоляя, попросит доктора перенести аборт на другой день, но и в следующий раз Андрей Ильич не отпустил ее – причина нашлась: много вновь прибывших раненых.

Она на самом деле простояла с ним несколько часов у операционного стола, а потом упала в обморок. Очнулась на кушетке в ординаторской, Андрей сидел рядом:
- Марина Николаевна, тебе, голубушка, надо пройти обследование. Что же это за доктор, который сам себя излечить не может?
- Я знаю, что со мной, - бесцветно проговорила девушка, понимая, что всем скоро станет известна ее болезнь, гинеколог сказал, что, если она не придет сегодня, завтра уже будет поздно.
- Так, может быть, скажете, чтобы консилиум не устраивать, - глаза Андрея Ильича просили сказать правду.
- Я беременна.
- А, что отец ребенка, думает по этому поводу, - совсем не удивившись, спросил хирург.
- Он не знает, да ему, кроме войны ничего не надо, - Марина отвернулась к стенке.
- У тебя это первая беременность?
- Да.
- Вот и хорошо, значит, нянчить будем.
- Я не хочу быть матерью-одиночкой, - губы девушки твердо сжались.
- А ты и не будешь, выходи за меня замуж, а там видно будет.
- Что Вы сказали? - Марина села на кушетке, - зачем это Вам?
- Потому, что ты давно мне нравишься, и я не хочу лишать тебя материнства.
- Это правда, - переспросила она.
- Нет, я нашел повод посмеяться над собой. Глупенькая, какая ты все-таки глупенькая, - Андрей привлек Марину к себе, нашел ее задрожавшие от жалости к себе и облегчения губы, и поцеловал.
- Ой, батюшки – светы, - ахнула вошедшая Полина Ивановна, - не ко времени я зашла, - но не попятилась назад и не вышла.
- Да, что уж ахать, Полина Ивановна, все равно завтра всем известно будет: предложение я сделал Марине Николаевне, а она вот думает соглашаться или нет.
- Да разве можно тут думать, Мариночка, конечно соглашаться. Таких соколов еще поискать надо. Ой какая пара будет славная, пойду-ка я скажу нашим.

48.
Война требовала оружия и человеческой крови. Четверть всего валового дохода государства тратилась на оборонную промышленность. Очереди в магазинах в конце 1987 года достигли небывалых размеров. Злые от долгого стояния люди ссорились из-за куска колбасы, купить что-то более-менее сносное из одежды или обуви можно было только у фарцовщиков. Процветавшие спекулянты, уже не пугались, как раньше собственной тени.

Народ, ждавший от Горбачева перемен в жизни к лучшему, клял на своих кухнях очередного правителя, отыгрываясь, почему-то на Раисе Максимовне – его жене. Злили ее красивые наряды, изящно сидевшие на хрупкой фигуре, ее желание находиться рядом с мужем во всех поездках. Людям казалось, что вместо решения жизненно важных проблем, глава государства потакает капризам женщины. А он понимал, что устаревшие производства не способны обеспечить потребности народа в самом необходимом. Политика «нового мышления» разрешившая, а скорее, легализовавшая теневую экономику, родилась не от хорошей жизни. Надо было выходить из войны, но как уйти непобежденными?

Война в Афганистане показала, что обмундирование и снаряжение советских военнослужащих безнадежно устарело и не отвечает требованиям. Именно поэтому каждый солдат стремился на операции раздобыть для себя трофейный нагрудный подсумок для магазинов, рюкзак и спальный мешок иностранного производства. Армейские сапоги и ботинки также мало подходили для походов по горам. Приходилось на свои деньги покупать кроссовки, которых хватало ненадолго. За все время войны советское командование так и не смогло решить эту наисложнейшую задачу. Спецназовцы до последнего дня своего пребывания в Афганистане продолжали выходить на операции, таская на себе подсумки, пошитые в Китае и Пакистане.

Советская оборонная промышленность производила прекрасное стрелковое вооружение, замечательную бронетехнику и самолеты, боеприпасы высокого качества, но когда нужно было позаботиться о конкретном человеке - она выдавала низкосортную продукцию, будь, то одежда, медикаменты или консервированная пища.
Существовала другая напасть, которая преследовала роту между выходами в горы. Старшие начальники, кто в открытой форме, а кто завуалировано, требовали для себя сувениров - сабли и кинжалы, инкрустированные кожаные ремни моджахедов с карманчиками для патронов, спальные мешки и прочие вещи, которые доставались спецназу в качестве трофеев. И этот натиск начальства удавалось отбить далеко не всегда...

Командиры, поощрявшие мародерство подчиненных, не были редкостью. Но Олег был не из их числа.
Вернувшись с операций, рядовые спецназовцы отсыпались и готовились к новым выходам, а он, как и другие командиры, в это время был вынужден еще и сражаться за "место под солнцем" для всей роты. Жизнь на территории штабного городка имела свои недостатки. Казалось бы, подразделение, дающее постоянный отличный "результат" и несущее при этом минимум потерь, должно быть окружено особой заботой командования. Речь не идет о каких-то умопомрачительных привилегиях. Они даже и помыслить не могли о двухнедельных развлечениях в самых экзотических районах земного шара после полугодичного пребывания на "фронте".

Подобная практика существовала в американских войсках во время войны во Вьетнаме. В социалистическом лагере существовала иная шкала ценностей. Спецназовцы были бы уже рады, если бы им со складов выдавалось то, что просто необходимо для службы и ведения боевых действий.
Штабная публика любила щеголять в тельняшках и экспериментальной полевой форме, считая, что это придает ей особую мужественность и импозантность в глазах гарнизонных "дам". Со складов тащили безбожно. В результате рота, для которой предназначалась форма, оставалась ни с чем. Чтобы получить те же самые "тельники" или маскхалаты, командиру роты приходилось выдерживать бой на складах и в канцеляриях вещевых служб. Легче было лечь, на вражескую амбразуру, чем выбить из интендантов летние спецназовские комбинезоны песочного цвета.

Санька знал об этом, но в очередной раз, попав в Афганистан, понял насколько трудно сейчас Олегу. Из старичков в роте остались только он, да Рустам, который почти открыто, промышлял добычей у убитых духов не только необходимого снаряжения и оружия, но вещей мало-мальски ценных. Его рюкзак после рейдов раздувался неимоверно. Прибывшие позднее бойцы, видя это, тоже стали набивать вещмешки трофеями. И Олень не выдержал: после одной из операций, садясь в бронетранспортер, он буквально не смог втиснуть свое тело в машину – мешали рюкзаки. Взбесившийся командир заставил всех выгрузить из них награбленное, а потом сам перемолол вещи колесами бронетранспортера.

После чего рота разделилась надвое. Одни держались ближе к Рустаму, затихая при приближении командира, как будто только и заняты были дележом уже добытого, а другие, хоть и не крутились под ногами Олега, но поглядывали на него издалека, готовые прийти на помощь, если вдруг возникнет необходимость.
Гадко было на душе мужчин, далеко не ангелов во плоти. Но истребить у людей, выросших в дефиците всего и вся, желание прихватить дорогую вещичку, да при том, что более высокие по рангу начальники это поощряют, было сложно. Саньке захотелось остаться рядом с Олегом.

Елена Жалеева, 2015

Сертификат Поэзия.ру: серия 1547 № 114654 от 05.10.2015

0 | 0 | 1274 | 25.11.2024. 02:07:39

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []