Некогда думать о платье

* * *
Вышли воздухом напиться —
город пасмурен и мглист,
лист кленовый так кружится,
словно он последний лист,
словно там за облаками
вспух разодранный озон,
будто били кулаками
космонавтов миллион
по кометам, по нептунам,
по плутонам, по землям,
по заряженным нейтронам,
по незащищенным нам.

Мы идем и видим блики
космонавтских кулаков,
сферу цвета голубики,
лужи цвета облаков.
Ходим­бродим, тунеядцы,
от проспекта до луны —
нам не нужно улыбаться,
мы печалями полны.
Мы подходим очень близко
глянуть, не исчезла ли
с файла солнечного диска
запись неба и земли.


* * *
Некогда думать о платье,
купленном в стоковом центре,
пусть повисит в гардеробе,
в темном углу, под нависшей
полкой, заваленной хламом.
Пусть повисит, отвисится,
пусть шерстяные манжеты
молью съедаемы будут
в темном трехстворчатом склепе,
пусть упокоится с миром,
рядом с жакетом под полкой,
хламом заваленной пыльным;
как это все надоело —
платья, плащи, босоножки,
пусть превращаются в пепел,
пусть осыпаются прахом,
там, в гардеробе, под полкой,
вместе с жакетом из твида,
с картой дисконтной в кармане,
путь они медленно тлеют,
пусть они катятся в пропасть,
некогда думать о платье.


* * *
Я помню, какой некрасивой была
и как отражалась в воде,
теперь я представила, что умерла
и нет меня больше нигде.

Идут поезда по своим колеям,
жуют пассажиры иргу,
а я распласталась в какой-­то из ям
и больше ходить не могу.

Прямая, негодная, просто лежу,
не выбросить, не оживить,
а к Богу в приемную я не спешу,
мне нечем его удивить.


* * *
стоит на платформе
платок на ней изношенный
пальто на ней изношенное
тапки изношенные

я смотрю на нее
ей не нравится
я смотрю на нее
ей не нравится
я смотрю на нее
ей не нравится

она опускает глаза
я смотрю на нее
она поднимает глаза
я смотрю на нее
она отворачивается
я смотрю на нее
она поворачивается
я смотрю на нее

ей не нравится
она не привыкла
чтобы на нее смотрели
она садится рядом
голова у нее изношенная
ноги изношенные
руки изношенные
пакет с пустыми бутылками тоже изношенный

я смотрю на нее
ей не нравится
я смотрю на нее
ей не нравится
я смотрю на нее
ей не нравится

но вдруг она успокаивается
погружается в себя
как уставший солдат
покуривший травы

я смотрю на нее
ее нет
я смотрю на нее
ее нет
я смотрю на нее
ее нет

подходит электричка
я уезжаю
она
нет


* * *
Вечерний город никогда
безлюдным не бывает,
прохожих шумная орда
качается в трамвае;

один выходит пассажир
и смотрит, как над крышей
луну съедают, словно сыр,
космические мыши,

на то, как сцеживает сок
светящийся и колкий
фонарь, похожий на сосок
кормящей комсомолки;

но вскоре лирика ему,
увы, надоедает,
он входит в реку, как во тьму,
и тонет, исчезает.


* * *
Сидел на камне человек, я помню, он сказал,
что этот город, этот дом, гостиница, вокзал,
химчистка, школа, магазин, деревья, детский сад,
дорога с ребрами столбов и мэрии фасад,
плотина, небо над землей и даже облака,
все это, в общем­-то, еще не создано пока,
а только кажется тому, кто болен бытием,
тому, кто катится во тьму и сам себя живьем
съедает в этой пустоте, соленой пустоте,
в реке, истоптанной дождем и призраками тел,
тому, кто думает, что бог — огонь или рыбак,
тому, кто зренье потерял и не увидит, как
сидит на камне человек, тот самый, что сказал:
все это фенечка, пустяк, не верь своим глазам,
другой, хороший бог, в другом, нешуточном раю
тебе подарит всю любовь, всю ненависть свою.


* * *
рядом с выходами входами
перегруженную тарою
между джипами и хондами
кто ее поставил старую
эту лошадь абсолютную
недействительную выписку
рядом с курсами валютными
под неоновою вывеской
куры гриль на гневном холоде
лапы кверху растопырили
это ад смотрите голуби
ваших братьев здесь поджарили
на витринах на вертящихся
рукавицы как пощечины
на веселых и светящихся
небеса сосредоточены
им не видно старой лошади
а все прочее неважно я
здесь над рыночною площадью
полетала бы бумажная


* * *
где ночью ходили тени
где зеброй асфальт прошит
он падает без стеснений
туда где теперь лежит

спускается нагловато
сгущается в первый слой
ложится стерильной ватой
на новый массив жилой

на внутренний двор больницы
на дно небольшого рва
на подиум в форме пиццы
где летом росла трава

в белеющем урожае
готический колорит
он город преображает
не ведая что творит


* * *
колышет воздух волны ветел
шуршит струной по всем ладам
чуть выше странствующий ветер
стучит по голым проводам

и чистота стоит в округе
как будто вылился эфир
как будто выполнил услуги
работник клининговых фирм

но нарушают диаграмму
косые стайки воробьих
они разыгрывают драму
мужей чирикают своих

над воробьями суд верховен
им в прокуроры будет зван
один лишь людвиг ван бетховен
один бетховен людвиг ван


* * *
Кружит водомерка ­недотрога,
разгоняя стикеры в пруду,
между плит натянута дорога,
и возможно, я по ней иду,
или же не я, а кто-­то очень
на меня похожий, городской,
на своей ходьбе сосредоточен,
медленно ворочает рукой,
или же кому-­то помогает,
жестом указательным проход
к зданию покажет и шагает
дальше, или все наоборот,
или это я прообраз дуры
создаю, сбивая фонари,
над моей комической фигурой
заживо хохочут снегири,
и деревья сбрасывают космы,
без листвы мелея и скорбя, —
я не знаю, кто летает в космос,
я в ответе только за себя.

Ганна Шевченко, 2015

Сертификат Поэзия.ру: серия 1134 № 110912 от 30.03.2015

0 | 0 | 1205 | 17.11.2024. 18:58:31

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []