Швея

Хотела на пальчик кольцо –
С напёрстком на пальце уснула.
Молчала машинка в лицо
И чёрную нитку тянула. –

Так плакала долго она...
Неловко хозяйка сидела,
На стол опершись, – и весна
Сквозь рыжие стёкла глядела.

И тополь набухший глядел,
И почку ворона клевала...
И день, как напёрсток, блестел,
Простой перстенёк из металла.

* * *

Жил да был один чудак,
Наподобье скопидома.
Занимал чудак чердак
Чудо каменного дома.

Там, меж балок, на стенах
Книги ветхие пылились.
Рядом там на полках Вакх
С Оппенгеймером ютились.

Семиствольная Сафо
И Ивиковы печали
Гипсом, мрамором его,
Плосконосые, встречали.

И, как некий херувим,
И, как скряга невозможный,
Оставался он один
С лирой скупщика несложной.

Пела, плакала она...
А порой из кельи дивной
Голосила тишина
Данаидою наивной.

Коллекционеру

Скопидом импровизатор,
На стенах твоих донатор,
Змей, обвивший деревцо,
Евы смуглое лицо,
Очи белые Адама
Книжка «Мама мыла раму».

Ну и что бы там ещё?..
Неба скат через плечо,
Облака волос, как вата,
Шмель жужжащий и тростник,
Что вдоль Леты рос когда-то –
Но к губам твоим приник.

* * *

Сизиф толкает камень в гору
И Данаиды воду льют.
И шелестит камыш – и взору
Три бледных тени предстают.

Они лопочут о спасенье,
Их воля манит впереди;
Но девы лёгкое виденье
Вдруг возникает на пути.

– Ступать я буду кошки тише, –
Меня возьмите вы с собой;
Который год я слышу, слышу:
Меня зовёт ребёнок мой.

Он ночью просит тёплой груди;
Он днём – без матери своей
Заснуть не может... Всюду люди –
Как тени в облике людей!..

– Но платья шум, но благовонных
Твоих волос опасный свет
Разбудят чуткого Харона...
Мы взять тебя не можем – нет!

– Но платье сброшу я, и злато
Волос тяжёлых состригу,
И сердце, звонкое когда-то,
Оставлю здесь на берегу.