Печаль укутав в тень золотую...

Владимир Свидзинский

(1885-1941)




* * *


Умрут и небо, и земля,
Замолкнут голоса природы,
Ни берега, ни корабля
Уже не тронут плеском воды.

Всё, что растёт, сияет, пахнет,
Безмолвный холод вмиг пожрёт,
И злоба без людей зачахнет,
И без добычи смерть умрёт.

Но мне представить бы хотелось,
Что над погибелью земной
Твои продлятся жизнь и смелость,
О буйный ветер мой степной!

Твоё не смолкнет трепетанье
И ты во мраке средь руин
Как эхо давнего дерзанья
Всё будешь повторять один

Слова поэтов прозорливых,
Отважных странников земных
Мольбы их песен незлобливых
И плачи, и проклятья их.

17.10.1940






Mortalia

(Памяти жены З.С-ской.)


I.


Собирали яр-цвет берегами
Там, где балка к реке припадала.
Ты уже не плакала. Ты уверяла,
Что скоро будет легче бедной маме.

Тогда зеленели июньские поля,
Как свежие пальчики на модрине.
И тихо лежала земля,
Врезана, вкована в вечер синий.

Лежала тихо, как мама в больнице.
Медленно в тень вплывали кусты.
Шептали васильки, опуская лица:
– Как быть нам без светлой её высоты? –

Возвращались мы поздно парковой тьмою.
Опечаленно, жутко ветви шумели.
Вдруг стал громче шелест над головою:
– Хороша на гроб древесина ели...

23.7.1933



II.


Нет тебя на земле!
Никто никогда не скажет мне,
Что встретил тебя тут или там,
Что руки твои, открытые до локтей,
Растворяли окно над садом.
Никто никогда.
Отошла ты в безвестие тёмное,
Где быстрый огонь не вьётся,
И дуб не шумит,
И мать не склоняется над ребёнком.
Нет тебя на земле.
------
Змейка из нового малахита,
Забавка царевны, падает в омут,
И отводят воду, и находят её,
И она возвращается такой, как была.
Ты упала во темноту –
И никто уже не вернёт тебя..
А ты ведь была живой,
И что в сравнении с тобой
Малахитовая змейка царевны?
------
Ты была живой,
Мои руки касались тебя,
Моя молодость осиянна твоей,
Как же ты перестала быть?
Разве зелёный островок
Может сделаться волной
И раствориться в море?
-------
Или жизни твоей позавидовали?
Семь огней у радуги,
Семь пламенистых лиц!
Но никто же не разбирает её,
И не делит между семью мирами.
А тебя, мою радугу, разобрали,
И разобрали, и поделили:
Тело отдано покорной земле,
А то, что молило о бессмертье,
Кому?
Не хищным ли ветрам степным,
Которым всё равно, что рушить:
Разметать ли сугроб снежный,
Светлое ли озерце топотом побить.
-----
А на могиле твоей,
Над чертороями мрака,
Над кучугурами тьмы –
Сеет-посевает чебрец,
Чебрец животворного лета.
На могиле твоей –
Высокое пламя дня.
-----
И чебрец, и день,
И солнца дуги-мосты –
Всё, что любила ты!

1.8.1933



III.


Размеренно тяжко ступали кони.
Ты лежала высоко и спокойно,
Неподвижна сама, ты вела всех.
Суровые люди шли за тобою,
И дети тоже провожали тебя.
По правую руку текло вечернее солнце,
По левую – липы сияли цветом.
К звукам музыки, тяжёлым, как железо,
Добавила свой лёгкий голос иволга,
И мои слёзы падали на дорогу.

И так пришли мы в странное поселенье,
Странное поселенье, где ни единого дома.
Нигде не видно высоких окон.
А только ветки колышутся и шумят.
Музыка смолкла. Замер свет.
Тебя подняли, тебя опустили.
И я целовал твою тихую руку...
Когда перестал мелькать заступ,
На холмик положили венок из клёна,
А в изголовье сосновый венок.
Вздохнуло солнце. Повеяло дыханье
Большой тишины.

13.8,1933



IV.


Ты вошла неслышно, как русалка.
Лицо тленное, опущенные веки.
Влажная земля в одежде. Ты сказала,
Насмешливо улыбаясь: – А морок,
Морока, труд горький – живую схоронить! –
Я вскрикнул и проснулся. Ночь стояла,
Ночь, полная шума и древней скорби.
И плакал я вночи. Ты так далеко!
Страшная земля в одежде... Так глубоко!
Та сосенка, приставленная к тебе,
Та сосенка завяла или живёт? –
Всё равно. Ничем она не поможет.
Не слышишь ты, засыпанная, как ночь
Сама в себе перебирает шум:
То положит его на дол холодный.
То поднимет снова на тёмные верховины.

18.8.1933



V.


Как похоронил я мёртвую голубку,
С тех пор начал её искать повсюду.
Иду полями – навстречу ветер
Синие полотна развевает на взгорке.
– Обойди пашню. перейди и вторую –
Ты можешь найти голубую бусину,
Что рано утром заря уронила.
Своей голубки нигде не найдёшь.
Твою голубку земля замкнула,
Сам же ровнял ты холмик над нею!

Иду я дальше – в лес вхожу.
Наполнился лес хмурою тенью,
Перелески встали в сияющем свете.
В лесу – камни, глухие отвека.
В лесу глупеют лисьи норы,
На склоне яра стал гриб-голубинка, –
Моей голубки и тут не видать!
Иду я снова – встречаю осень.
Осень проживает на поляне мёрзлой,
Вокруг двора золотой частокол.
Сама осень ходит подворьем,
Поднимает руки в пламенистых рукавах,
Окружает ветром, как большим кругом.
– Осень, осень, где моя голубка?
– Иди ко мне, стань под рукою.
Как тебя брошу на дурной вихрь,
Забудешь ходить, о голубке спрашивать!..
Солнцу сиять, рекам шуметь,
Мне, осени, хорошо гулять.
А могучему дубу долгий век,
А палой листве крик да стон.
А твоей голубке тихо лежать,
В янтарные очи тьмы набирать...

1933





* * *


Высохли рассвета росы,
И не пил я их.
А теперь... Лежат покосы
На полях пустых.

Но теперь росой вечерней
Смутно я упьюсь.
И в степи, степи безмерной
Тихо растворюсь.




* * *


Давно, давно тебя я жду…
Когда б увидеть ты могла,
Как радостно теперь в саду,
Как ярко мальва расцвела.
И ждут цветы тебя, как я…
Ведь я их для тебя садил
И для тебя берёг, растил;
Ведь это ты. любовь моя.
Дала им счастье бытия,
В своей далёкой стороне
Была им солнцем, словно мне…
А я, печалясь каждый раз,
В вечерний одинокий час
Рассказывал им в тишине,
Как образ твой сияет мне.

1912





Огонь


Положил на стены крылья вздыбленные
И, словно стрекоза на листке водокраса,
Замер. Я в тихом одиночестве пишу, а он
Навострил ушко срезанное и слушает.
Как друг, как верный сообщник, труд мой любит он.
Со мной дышит и со мной думает
И, только взволнуюсь я, вздрагивает.
Давно минула полночь, дикая тьма
Скребёт дверь ненасытным когтем.
Я изнемогаю, но друг неутомим.
Я приближаюсь. Добрый и доверчивый,
Он смерти не поддастся. Я дышу.
Земля содрогнулась. Тьма внезапно грянула,
Навалилась каменным обрушением.
Погиб он или быстрые крылья выхватил
Из-под тяжести – и скрылся без вести?

1932





* * *


Овевал долину вечер чёрный,
Иней густо одевал сады.
От криницы по тропе нагорной
Ты прошла с бадейкою воды.

Я сказал тебе слова привета,
Был ответом мне твой взор чужой.
Лишь искрил лучом, осколком света
Из бадейки месяц молодой.




* * *


Наберу я цветов в залесье,
Положу на твоём окне.
Как давно мы сходились вместе,
Чтоб отдать наши дни весне.

Перейдём мы дорогу и насыпь,
И нас примет сосновый бор.
И в лощине куст барбариса
Прошумит нам летучий укор.

Меж деревьев, высоких и тёмных,
Просочится заката медь,
Глушь лесная к мирам надземным
Поспешит улететь.


1.7.1928




* * *

П. Тычине

Как белый призрак, взлетели горы,
И много блеска в небесной сини.
И кипарисов тонки узоры,
И кипарисы сияют ныне.

Печаль укутав в тень золотую,
Останусь в волнах, в ультрамарине...
Мул колокольцем звенит, колдуя.
Печаль упрячу в тень золотую...




Поезд



Как ударит гудком из-за леса,
Вздрогнут ветки, качнётся земля.
Сотня кованых лап из железа
Под себя подминает поля.

Но над содранной шкурой оброка,
Над песками, над шрамами зла
Поднимаются зеленооко
Дети отчей степи без числа.

Разнотравья чудесны обличья.
Мягко светит Петров батог,
И вцепились в хвосты лисичьи
Черевички с кукушкиных ног.

Паутина вздымает несмело
Лёгких кубков молочный хрусталь.
Здесь все те, чей покой одолела
Сила плуга и заступа сталь.

А хозяин, что с чад степоволья
И сдирал, и сдирает оброк,
Награждает их скромною ролью
Соглядатаев гордых дорог.

1928



Перевёл с украинского
Сергей Шелковый

Сергей Шелковый, 2015

Сертификат Поэзия.ру: серия 1205 № 109563 от 11.01.2015

0 | 0 | 1467 | 18.12.2024. 16:05:22

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []