Назад к "Глава 2"
3.
Рассказчик ладонью скамью тер,
как будто в хребет ее воск
втирал, и ворчал:
– Мне компьютер
не в жилу, я сам себе мозг
обдумывать, помнить былое
и читанную многих книг
премудрость. К примеру, о Хлое
и Дафнисе – сердца пикник
с пленэром… Ну пусть, именины, –
поправился. – Всё пастораль,
все эти русалки, ундины
и нимфы… Загон мой – кораль, –
вещал он, – мои к овну овен
тучны. Идиллический сон.
А ваш интернет, он греховен,
я чувствую, пакостен он!
Для памяти мне ваш компьютер
не нужен, справляюсь и так,
мои оба, фатер и мутер,
сварганили не кое-как
сыночка. Рублю по-немецки,
натаскан и в алгебре я,
ни в жизнь долота и стамески
не спутаю. В эти края
подался я, выйдя на дембель,
стройбатовец бывший, сержант,
халупу мою и в ней мебель
насколько дозволил талант
слепил из всего, в чем случайно
иль с умыслом мне повезло
узор разглядеть… Я дизайна
искусство, а не ремесло,
осваивал сам по журналам.
Их пропасть есть, только уди,
в них архитектуры навалом,
а мне ближе всех Гауди
пришелся. И мне из природы
не чужд матерьял, из камней
такие кручу навороты,
в масштабе, конечно, скромней,
чем тех, в Каталонии, монстров
от зодчества полный аншлаг
невообразимый. Пусть остров –
мой двор, может, в архипелаг
когда разрастется… Ты думал,
я здесь закоснелый чабан,
убого хозяйство веду, мол,
кругом неотесан чурбан?
Об овцах забота легка мне,
есть стимул в степи пропадать,
попутно отыскивать камни
и тягостную благодать
о сущности жизни догадок…
И вот я парю теперь над
всем бытом, что низменно гадок,
и гаже всего – интернат.
Ну да, интернат. Он предтеча
всех этих паучьих тенет.
Пехоте погибель – картечь, а
подросткам-щеглам – интернет.
Я сам в интернате с пяток лет
и гущ поотведал, и жиж,
учился наукам, как проклят,
с уроков ведь там не сбежишь.
Там лица семь суток в неделю,
все двадцать четыре часа –
все те же, кружат каруселью,
и те же звучат голоса.
В простом, не совсем сахар, быте
мы скопом, кто есть на борту,
по той же вращались орбите
с приевшимся вкусом во рту
насквозь тошнотворной рутины,
но не без эксцессов порой,
средь правильной звездной картины
зияющих черной дырой.
Директор была у нас тетка,
фасониста, ростом сморчок,
не то, чтоб луженая глотка,
но был бы ей в пору пучок
фашистский, пришпилен на лацкан.
В неделю раз всех в коридор
нас строили, будто на плац, как
нарезанный впрок помидор
по краю на длинное блюдо
выкладывают, так и мы –
сплошь в галстуках красных… Мне худо
от этой в уме кутерьмы,
сопутствующей мемуарам
моим персональным. Тот день
особым пылает пожаром,
высвечивая светотень
подобьем «Ночного дозора».
Такое вот, брат, полотно,
что светом стыда и позора
из прошлого озарено.
_______________________________
Глава 4
