Ладе на память
В темноте, в глуби подвала,
жил да был бродячий
кот,
и его одолевало
много всяческих забот:
прыгать в мусорные баки,
где обед порой не плох;
убегать от злой собаки
и плодить под шерстью блох;
по ночам орать с друзьями,
чтоб звучал кошачий хор,
будто кто-то рвет с гвоздями
насквозь ржавыми забор.
Кот справлялся. Как иначе?
Жить ему бы не тужить,
но одной своей задачи
он никак не мог решить.
Хитрость вся с квадратным корнем
по сравненью с ней проста,
был тот кот, как сажа, черным
весь – до кончика хвоста.
Лучше б смерть от своры гончих,
он не пикнул бы, стерпел,
дело в том, что этот кончик
был, как снег на саже бел.
Выдавал его он, злыдень,
как над островом маяк,
хвост трубой стоял и виден
ясно был сквозь ночи мрак.
Он в любое время суток,
как назойливый комар,
вился следом, кроме шуток,
жить с таким хвостом – кошмар!
Рыбы есть, таскают в море,
как на удочке червя,
огонек малькам на горе,
дурачков на свет ловя.
Только черный кот – не рыба,
мыши тоже – не мальки,
мыши скажут вам спасибо
за такие огоньки.
Грызуны бегут в испуге,
и пищит сиреной мышь
зазевавшейся подруге:
– Убегай, чего стоишь!
Видишь, пятнышко порхает,
словно белый мотылек?
Прочь беги, сколь сил хватает,
чтобы кот не уволок!
В детстве он, юлы не хуже,
ежедневно раз до ста,
за пятном, бывало, кружит,
чтоб согнать его с хвоста…
Не согнал, и наизнанку
вывернул такой пустяк
жизнь кошачью: хвост-приманку
он таскает для собак.
И казалось много раз, нет
сил бежать, спасать усы,
только хвост мелькает, дразнит,
и исходят злобой псы.
Не любил кот зимней стужи,
лужи осени, весны,
круглый год его к тому же
доставали пацаны,
узнавали первым взглядом,
будто мамы он родней,
осыпали его градом
комьев глины и камней.
До и сразу после школы
детки холили мечту,
пару банок из под колы
привязать к его хвосту.
Как-то, взвинченный с утра весь,
через двор наискосок
шел, и вдруг: «Какой красавец!» -
он услышал голосок.
Глянул кот: «Чтоб подавиться!
Рыбий в глотку мне скелет!»
Перед ним краса девица
старшеклассных юных лет.
Рядом, видимо, с мамашей,
та пониже и пышней,
от прически до гамашей
вся из злата и камней.
– Как идет, как ставит лапы,
хвост трепещет, как флажок!
Если б был он мой, дала бы
ему прозвище Снежок…
– Ну какой снежок он, дочка?
Черный весь, как кочерга,
на хвосте белеет точка…–
возражает ей карга. –
Где тут снег? Одна снежинка.
Снег, он белый и пушист…
И в часах судьбы пружинка
сорвалась, и чистый лист
жизни новой, без помарки,
залило потоком брызг.
Тень мелькнула иномарки,
тормозов истошный визг,
будто подавились шины
самой жуткой из икот,
и ушли под дно машины
хвост с пятном и с ними кот.
Из машины, чуть не плача,
вылез, заглушив мотор,
два в одном флаконе: мачо
и трагический актер.
Чаша мук не будь испита,
то несбывшийся Снежок
мог подумать: «Чтоб копыто
мне в желудок, чтоб изжог
вечных мне и перегара!
Не могло совпасть точней,
киллер этот чем не пара
старшекласснице моей?»
Завертелась заварушка,
люд сбежался неспроста,
глядь, торчит хвоста макушка
из под заднего моста.
Шевельнулся, право слово!
парень нежно потянул
и достал кота живого,
над толпой – неясный гул:
– Кот не тот, хотя и целый!
– Эй, куда другого дел?
– Тот был черный, этот белый…
– Да он, братцы, поседел!
Кот, когда очнулся, снова
чуть не в обморок: постель –
чистый пух, еда готова,
и хозяйка – топ-модель.
За порог он ни полшага,
ходит в импортный горшок,
сгинул черный кот-бродяга,
стал домашний кот Снежок.
Обратилась бед хибарка
в дом, где нет невзгод и зла.
Летом в лентах иномарка
новобрачных привезла.
Всем котам везло бы эдак,
хэппи энд и пастораль,
но позвольте напоследок
к этой басенке мораль.
Не клянись, и не божись ты,
что живут, не зная бед,
все, кто белы и пушисты,
кое-кто от страха сед.
