"Ангелоподобность..."

ПОСЫЛАЮ АНГЕЛА МОЕГО ПРЕД ЛИЦЕМ ТВОИМ (Евангелие)

«Как мира мера, как подробность,
небес нахлынувших столь близко,
дни ранит - ангелоподобность
тех, кто живет на грани риска.»

Они существуют... Они смеют являются смертным. Впервые их увидел Авраам у Мамрийского дуба, когда сидел при входе в шатер свой, во время зноя дневного. Возвел он очи свои и взглянул, и вот три мужа стоят против него... Они явились в зной, стражами миража, но в облике человеческом, а не как свет, огонь, шум листвы, дождь... Да, так их видели древние, сказавшие:

Ты луч, что удержать нельзя, граница между тьмой и светом, Ты приближаешься к предметам, и обжигаешь их скользя. Ты голос, ты приносишь сны, вода, бегущая из рук, Ты - продолженье тишины...

Живописцы изображали их с крыльями, но к Аврааму они пришли пастухами. Да, простым смертным они являлись в человеческом облике. И только - Мария запомнила Его в облике ликующей птицы:

О время, сверкни осью-спицей, и сердце к апрелю верни, к тем вехам, где ангел слетает в холодные дальние дни, где так одиноко в жилище, так медленно тянется день, где Дева - иль ждет, или ищет небесную верную тень, где речи певучи, недлинны, смиренно дрожанье ресниц, где помнится -профиль орлиный, да первые щебеты птиц...

Но был же и Тот, первый, который жил среди смертных. Я посылаю Ангела Моего пред лицем Твоим. Ангела... А обличьем он был человек, и жил в пустыне, питался акридами, диким медом, и говорил так: Вопиющий в пустыне, вам не слышен мой глас, я о Божием Сыне говорю, Он - средь нас. Я, крестящий водою, на сандалях ремня развязать недостоин, у Того, Кто за мною, но был прежде меня... Каждому - является ангелоподобный, но не каждый узнает его...

-------------

Был седьмой день: суббота, благословленная Богом. Я рискнула выйти в Город с лирой, громоздкой, хрупкой, при порывах ветра издавшей то ли плач, то ли смех... Я вышла в Город. Он шел за мной. Был полдень. Третий час. Я с лирой шла, как маленькая муза. Вослед судьба свивалась в нежный узел. Был майский день, и лестница вилась. И лиры локон был как тайный знак того, что были мы давно знакомы...
Бездна поезда была пуста. Он сел напротив. Я не обратила на него внимания. Через двенадцать минут я должна была покинуть вагон. Но он вдруг наклонился так, что его локоны коснулись локона лиры и спросил: «Давно вы обрели эту лиру?». Вопрос был почти из другой реальности, я отвечала не задумываясь, машинально, как будто отмахиваясь.

- Лира? Да нет, я с ней родилась. Я с ней не расстаюсь.
- А что вы поете? - продолжал приставать он.

Я более внимательно посмотрела на незнакомца - улыбка, спутанные волосы, орлиный профиль все, что я запомнила тогда, правда - голос. Но голос. Как у ангела высокий, меня, как луч далекий, поразил стрелою, в сердце пущенной мгновенно.

- Пою? Я пою свои стихи. Вот.

И я протянула две тоненькие книжечки. Он взял, начал листать. Поезд подъезжал к моей станции. Надо было выходить. Он успел спросить: «Как мне сказать, что я думаю о ваших стихах?» Улыбка не сходила с его лица, доверившись улыбке, я нацарапала на обложке семь цифр. Через минуту я забыла и об улыбке, и о спутанных волосах. Только голос продолжал звучать, затихая...

Да, я не узнала Его. А ведь сколь стихов написала о таких, как он, посылаемых нам, смертным, чтобы восполнить утраты. Ведь у каждого есть Он - двойник, небесная тень, тайный друг, душа души. Ведь ты, смертный, только хрупкое звено меж прахом и высокой песнью той силы, что тебя хранит, чей звук серебряною нитью, как плач окутывает душу, чтобы поток земных событий не смел размыть ее, разрушить.

--------------

Постепенно незнакомец открывал мне - свою тайну. Но тогда, в мае, я сразу же забыла о нем. Потому что не была вольна в мыслях, в поступках, У каждого есть не только ангел, но и злой гений. Я погибала, песни мои стали - плачем...
Прощай, прощай, прощай –
вот звук освобожденья,
любовь ведь лишь одна из Божеских затей.
Не лучше ль разрубить узлы ее сетей,
не лучше ль пустота, чем плач и униженье.
Прощай, прощай, прощай –
ведь нет любви до гроба,
блаженство вечно длить – напрасная тщета.
Ведь мы уже не та, счастливая чета,
не будем же чернить друг друга жалкой злобой.
Прощай, прощай, прощай –
пера единый росчерк,
теперь до Судных дней лишь Бог мне господин,
вечерних облаков, как пламя гаснет клин
над родиной любви, над тополиной рощей.
Прощай, прощай, прощай –
признаемся в бессилье,
теперь нам путь один – тоскою сердце сжать,
мелькают вдалеке любви ушедшей крылья,
о, пусть летит к другим – любви не удержать.

Поэтому, когда однажды в телефонной трубке раздался высокий голос и спросил: -»Вы меня помните? - я тот...» - я ответила, что не имею ни времени, ни охоты с ним разговаривать. Как будто не слыша моего нежелания, голос произнес: «Хотите, я спою песни на ваши стихи?»

Голос летел, будто из звездной дали. Мелодия преобразила слова, я не узнавала их, мне стало казаться, что не я написала эти строки, а он, только что сплел их из очертаний облаков - ... как синева доверчива, с едва очерченными кем-то облаками, как будто Ангел, неразлучный с нами, вдруг обозначил светлые слова... Казалось, он пел о себе - ... и бытием почти не дорожу, уж ангел смерти посылает стрелы, за словом слово тихо вывожу, как будто душу вывожу из тела...

Когда песня затихла, я спросила: «Как ваше имя?» Он ответил странно, что не может прямо произнести свое имя, но прочтет одно древнее стихотворение, и я услышала: «Ах, тропы наши неисповедимы, летит ли слово, иль мотив звучит, его не уловив, проходишь мимо, кляня себя, когда душа молчит. Случаен луч далекого вниманья, а ты себе не веришь и ему, небесную не открывая тайну, душа не одолеет ночи тьму. Разрозненность земная - горький бич, успей же - ангела расслышать клич».

Я разгадала и древний шифр, и само имя, и была поражена - так звали того, кого я утратила, имела о нем только редкие вести, не надеялась на скорую встречу, и только воспевала разлуку: наша встреча - во сне, там, на кромке-краю, то ли света того, то ли призрачной яви, не похожа на ту, что свершится в раю, где забудется все, что томит или давит... Я произнесла про себя это имя, звук которого похож на сверкающий кристалл. И только приготовилась слушать следующую песню, как наш разговор прервался гудками. Так сквозь мою жизнь стало просвечивать неземное. Но я еще не осознала этого и потому не стремилась вновь увидеть его. Незнакомец сам помог мне.

----------------

Как-то, в душный июньский полдень, он дозвонился. Я была чрезвычайно занята, но все же согласилась прийти на ту площадь, единственную в Городе, где когда-то был воздвигнут, а потом взорван Храм. Я любила это место. Оно было, как узел древнейших путей - от Ивана Великого, до Новодевичьего. Здесь были особняки, скверы, лабиринт переулков, а в переулках - храмы, тополя. Когда я подошла к палатам 16-го века, пошел дождь. Дождь редок был, как те пробелы, в которых смерть его была, он падал, как бы между делом, но оживала рощи мгла, и капли роем, в беспорядке, к земле стремительно летя, как будто наслаждались краткой, мгновенной долей бытия...

Незнакомец показался мне совсем юным. Мы пошли по безлюдной, в послеполуденный час, Пречистенке, свернули в Лопухинский, шелестел дождь, шелестела листва, казалось, что мы идем не по Городу, а по тому Саду, который я никогда не видела, но знала о нем все и мне вдруг захотелось, чтобы - охраняемого сада оживала - древом жизни - даль, чтобы в паутине веток - тонок - ангел охраняющий возник -обликом - как ропщущий ребенок, разумом - как мыслящий тростник...

Я запомнила первую короткую встречу по звездным белым цветам, которые он нес в руке, а при прощании отдал мне вместе с песнями, записанными на маленький серебристый диск. При прощании, протянув ладонь, на которой мерцал шар, он сказал: «Это мой рисунок. Здесь изображена та страна, куда я вернусь».

Дома я поставила диск на проигрыватель и стала слушать высокий голос и рассматривать рисунок на шаре. Сын Человеческий был изображен в виде доброго Пастыря, окруженного белыми агнцами, травами, холмами, облаками. Мелким шрифтом по окружности можно было прочесть слова из Нагорной проповеди: «Тайна вскроется Словом одним, и блажен, это Слово нашедший. Труден путь всех, идущих за Ним, но спасен, до конца претерпевший...»

-----------------

Незнакомец звонил в конце недели и пел все новые и новые песни. Никогда раньше я не слышала такого тембра, таких интонаций. Слово в песне преображалось, становилось событием, оно не произносилось, как короткий звук, а протягивалось, изгибалось, переливалось, образуя узор. Узор одного слова сцеплялся с узором другого, песня тянулась, как ткань, пропитанная солнцем, дождем, пронизанная утренними птичьими щебетами, грустью прошедшего, ожиданием свершения самой невообразимой мечты:

Где ты, мой ангел светлый, клонишь теперь крыла, тень твоя безответна, тень летуча, как мгла. Там ли кружишь над заливом светлых озерных вод? Крыл твоих переливом, радугой стянут свод. Здесь - тронешь лист кленовый легким движеньем крыл, прошелестишь, как слово, памяти строя тыл. Где ты, мой ангел светлый? Был, пролетел, исчез. Голову кружат просветы лестницы - до небес...

За два дня до Мимолетной прогулки он позвонил около полуночи. Балкон был раскрыт. В комнату из окна переходила июльская ночь. Ветер томил занавеску. Слово беспамятствовало в травах, где звенел кузнечик, как летний голос вселенной. О чем можно было говорить в такую ночь? Можно было только подслушать, о чем пел кузнечик: «Звучащая бормочущая россыпь дождем невидимым спадает, как звездный свет, летящий косо, так этот плач не пропадает. Как песнь печальная, молебен, о том, что мы безмолвны в жизни, плач, как причастие, целебен, в словах преломлен, словно в призме...»

----------------

Во время Мимолетной прогулки он начал рассказывать о себе. Рисунок земного существования его мог бы показаться обыкновенным, если бы не сквозила в нем самоотверженная преданность истокам. Родители его просты и праведны. Они не только пронесли веру сквозь незамысловатую жизнь, но и сумели передать ее сыновьям. Да, у него был брат, пред которым он преклонялся. Все, что составляло смысл его жизни, он получил от брата. Их союз был скорее духовным, чем родственным. Духовность брата шла от природного таланта и развивалась благодаря тому, что из-за травмы, полученной в детстве, его не волновало земное. Травма его была тем знаком, той отмеченностью свыше, которая сродни бытийной хромоте Иакова: за то бессмертное мгновенье, за груз тернового венца, он получил благословенье от Ангела, как от Творца...

Он описал мне комнату брата, которая стала его алтарем, святыней - узкая светлая келья, книжные полки, иконы, на стене картина - Святой Георгий, пронзающий копьем поверженного дракона: «Не знаю, смогу ли, посмею, в торжественный час, в тишине, увидеть пронзенного змея - Георгием, там, на стене, тот отблеск, рожденный иконой - святое наследство от брата - повторенный далью оконной, куда он ушел безвозвратно, оставив печаль нам и думы, и жизни немеркнущий свет, и кельи пленительный сумрак, и сладость молитвы в ответ, слова, что, не тая, витают, далекой живой вышине, где змия Георгий пронзает, неслышно летя на коне...»

Все это он рассказал мне, пока мы шли по лесной дороге к шоссе, прогулка длилась минут двадцать, а мне казалось, что время растянулось в целую жизнь, о которой он рассказывал, но все же я назвала эту встречу - Мимолетной:
Мимолетна прогулка лесная, но тропинка ведь тоже предтеча, и природа листвой, птичьей речью цель пути невзначай проясняет. Невпопад, чуть сбиваясь, не к месту, проповедуешь жизни науку, Как во сне, подаешь тихо руку для прощанья, мгновенного жеста. Голос Ангела тихий, высокий возвращает стихи мои - песнью, и с земли отрываются строки, обернувшись созвучьем небесным, пролетая над спутником милым, над житейскою прозой суровой, тем, что ранило или томило, что уходит, как легкое слово.

----------------

Приближался Август, мой мимолетный спутник почти перестал звонить, Я перестала думала о нем, но жизнь стала как-то по иному тревожить. Я ощутила в мире присутствие той невидимой силы, опоры, которую мы называем ангелами. Все подтверждало их наличие - резкая прохлада по вечерам, сопровождавшаяся особым свечением, которое проникает сквозь облака только к августу, первые отлетающие листья, их замедленное кружение, аромат подаренных флоксов, резные тени на утренней дороге, по которой идешь к пруду. И я вдруг стала чувствовать, что эта неосязаемая сила приближается к самому сокровенному, к моей душе, вызывая сладкий страх, который наши предки назвали Божьим: «Если б, Явивший милость, был, как тишайший ветер, я бы и сам не вынес силы его и света. Ведь красота серафима мне, сотворенному праху, сердцу - уже нестерпима, только - вестница страха...»

Как-то в воскресное утро, не веря взгляду, но понимая, что это - один из них, я увидела ангела-бабочку. Он зацепился своими небесными коготками за край занавески, и блаженно раскачивался вместе с ней при каждом порыве ветра. Он был так захвачен земным полетом, что разрешил накрыть его ладонью и ощутить кожей бархатисто-шелковистое шелестение: «Тень крыла, очерченная веско, отразилась вдруг на занавеске. Сквозь прорехи неба, сквозь зазоры, невесомым ангельским узором. Осторожно прикоснусь рукою к крыльям сомкнутым и к их покою. Хорошо без страха и без риска прикоснуться к небесам так близко.»

-----------------

Шестого августа, в воскресный день мы встретились с незнакомцем в начале лесной тропинки. Травы начинали желтеть, в листву вплетались золотые нити.
- Знаешь ли ты, что сегодня за день? - вдруг спросил он. Я не знала.
- Тогда я расскажу тебе об одной старинной иконе. Она была написана в Московском Царстве, в середине 14-го века. Представь себе: на первом плане, на прекрасных конях едут два молодых князя. Тот, что старше, едет на черном коне и одет в красный княжеский кафтан. Тот, что моложе, едет на красном коне и одет в зеленый кафтан, цвет юности. Они едут среди высоких гор, по склонам которых растут деревья, невиданные на земле. Кони их ступают по цветам и траве, таким огромным, которые не отыщешь ни на одном земном лугу. Младший брат спрашивает старшего:

- Скажи мне, отчего такая тишина, что звук не улетает в высь, а тонет, скажи мне, отчего дорога не видна, не слышно, как ступают кони?

Старший же князь отвечает:

- Не жди ответа, брат мой, лучше вопроса два в один соединим. С земной листвой не схожи эти кущи. Скажи, в какие дали мы летим?

- Но как же ты мог услышать, глядя на икону, о чем они беседуют, - прервала я его рассказ.

- Я просто вообразил их беседу. Но ты дослушай до конца. Да, это два невинно убиенных русских князя. Вот они едут по райским травам, но еще не понимают, где они, что произошло, так как земная память их еще не совсем угасла. Младший князь продолжает беседу:

- Здесь травы движутся, хотя не слышно ветра, скажи мне,
отчего распалось дней кольцо. Как здесь светло, но где источник
света? Мой брат, как празднично твое лицо.

Старший брат, уже понимая, что с ними происходит, как бы вторит младшему следующими вопросами:

- Скажи мне, кто же задувает пламя, и отчего во мне растет покой, и гаснет, гаснет, гаснет, гаснет память, сравнимая с иссякшею рекой?

Младший брат, тоже поняв, что они пребывают уже в ином мире, завершает беседу:

- Твои вопросы, брат, моим сродни, скажи мне, отчего, земным теплом не греться, скажи мне, отчего, так потемнели дни, и только боль не отпускает сердца...

Мой спутник закончил рассказ, и я спросила: «Почему тебя так волнуют эти два князя?» Он не сразу ответил мне, задумался, потом медленно произнес: «Потому что мне кажется, что это не Борис и Глеб, а я и мой невинно погибший брат.» После этих слов, мы некоторое время шли молча, по утреннему солнечному лесу, в совершенно умиротворенном мире, мире, утешающем всех, кто оплакивает утраты. Так, размышляя каждый про себя об услышанном, мы подошли к концу тропинки.

Вернувшись, я взяла церковный календарь и прочитала: «24 июля (6 августа) - День мучеников благоверных князей Бориса и Глеба, во святом крещении Романа и Давида.»

----------------

Шли дни Яблочного Спаса, сходясь, как лучи сходятся в одну точку, ко дню Преображения. По вечерам между тенями пробивалось уже смягченное сияние, не летнее и не осеннее, не слепящее, но и не холодное. Сквозь облако пробилось пламя Преображения Господня... Но кто - улыбкой и словами изранил сердце мне сегодня? Напомнив цену обещаньям, земным, мучительным и ложным... А я пошла во след сиянью пробившегося света Божья, следя, как лист летит, сгорая, боясь полет его нарушить, лишь повторяя: кто теряет, тот снова обретает душу...

День Преображения наступил внезапно. Природа в этот день являет на миг видение рая, как недостижимую возможность.. Так и в душе моей происходили события, тоже как бы на миг открывающие счастливую, но недостижимую реальность. Я встретилась с новым знакомым на окраине Города. Мы поехали к Нескучным садам, к берегу реки. Белые хризантемы, знак бесповоротного завершения прежней и начала новой жизни, дрожали в руке. Мы встретились, как будто впервые, и, как будто свет этого дня задел и нас, мы не узнавали друг друга. В этом новом освещении, будто открывалась новая истина, что мы - неразлучимы, , что мы, как два крыла: «Мы с тобой существуем дважды, две природы созвучны в нас, образ ангела явлен в каждом, как небесный хрупкий каркас, потому иногда нам снится, что земной исчезает страх, что мы снова - белые птицы, исчезающие в небесах, приносящие дальние вести, пред которыми меркнет мгла... Потому смыкаются вместе две души, словно два крыла.»

Мы знали, что расстаемся навсегда. Через несколько дней я улетала в Новый Свет. Таков был земной долг. Мы кружили без цели, без плана по Городу, это было как узнавание чего-то забытого, но близкого. Когда, наконец, мы очутились в поезде, уносящем нас к окраине, я прижалась к его плечу и прошептала: «Я знаю, кто Ты... Ты - ангелоподобный.» Как мира мера , как подробность, небес, нахлынувших столь близко, дни ранит - ангелоподобность тех, кто живет на грани риска, чей вздох, и каждое движенье лишь подтверждает окрыленность души, чей шаг к преображенью - есть шаг туда, в потусторонность...
Я поняла, что благодарна судьбе только за то, что Он существует, что Его существование дает жизни свет, завершенность и оправдание...

О, когда я усну, ты об этом узнаешь заранье.
К изголовью слетит, в серебро тихий ангел трубя.
Но еще я успею в твоем раствориться дыханье.
Вместе с ветром ночным я еще долечу до тебя.


1997 год, август

Людмила Колодяжная, 2014

Сертификат Поэзия.ру: серия 453 № 105716 от 09.06.2014

0 | 0 | 1442 | 18.12.2024. 17:05:42

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []