Две кровинки мои, две судьбы; два сыночка - два брата…
Старший – зимний.
Рожден был в жестокий декабрьский мороз.
Промерзала Нева. Застывали сады Ленинграда.
А глаза омывались спасительной влагою слез.

Фейерверком слетало с пантографов синее пламя.
И казалось, что солнце могло навсегда замереть.
И блокадники кутались в долгую, трудную память.
Только вряд ли она их могла хоть чуть-чуть отогреть.

Эта память, бывает, срывает замки и печати, и пломбы.
И ты видишь дотоле тебе незнакомый рассвет,
Где отец твой сползает с осколком в воронку от бомбы -
Солдатёнок в шинельке семнадцати прожитых лет.

Вот и младшенький все лепетал, малышок-говоруха,
Как летел воплощаться в разгаре Вселенского Дня
Мимо Марса на Землю свободным Божественным Духом
С благосклонностью выбрав двоих – и ее, и меня.

Занимался Миллениум; стопками пестрых пеленок
Расцветал подоконник под зноем июльской жары…
Двадцать лет между ними - читает стихи дошколенок,
И болтает ногой, подгоняя витки сансары.