Память

Игорь Меламед

                 Поэзия Меламеда – вневременная попытка спастись в христианском смысле и избавиться от физической боли в обыденном. Стихотворение – по Меламеду – должно боль останавливать. Несомненно, поэзия для Меламеда приравнена к вере. Может быть, поэтому в ней все ясно и ничего нового не нужно…

                 О том, что Меламед развивает идеи русской религиозно-философской мысли, написано немало, но хочется взглянуть на поэта с другой стороны, а именно как на ревностного и бескомпромиссного традиционалиста-охранителя, который призван напоминать нам, для чего существует традиция... Традиция по Меламеду – необходимое условие самоидентификации личности, а поэзия представляет собой воскрешение прошлого опыта. Поэт был убежден в том, что: «...при небывалом напоре ничем не сдерживаемого новаторства, пропагандируемого во всех областях искусства... следовать традициям – значит плыть против течения, и для этого тоже требуется дерзание почти героическое…»

                 Меламед доказал, что можно писать стихи, не принимая во внимание внешние факторы и литературные процессы. Полное отрицание постмодернистских практик, назначение себе жесточайших тематических и метрических рамок в то время, когда, казалось бы, у поэзии никаких рамок не осталось, – среди крупных поэтов рубежа веков невозможно найти второй пример подобного самоограничения...

Перейти

Новелла Матвеева

Первая подборка ее стихотворений в «Комсомолке» начиналась с предисловия: «Новелле не пришлось много учиться: она долго и тяжело болела. Но она много читала, много слушала, много думала...» А потом у нее вышла пластинка (это был первый бардовский диск в СССР). Конверт от этой пластинки многим моим ровесникам помнится. Там на фотографии Новелла в косыночке, вполоборота. Ей было удобно работать за пишущей машинкой в косынке. Вообще она относилась к своему ремеслу с рабоче-крестьянской обстоятельностью. В ее рукописях не найти небрежности гения. Крупный округлый и всегда четкий почерк Матвеевой любили машинистки в редакциях – они видели, что и о них Новелла подумала.

Ее сердце было настроено на окраину, на барачный поселок, на тех, кого не слышат власти. Сколько горячих и даже яростных строк Матвеева написала в 90-х годах в защиту бездомных и всех отринутых! А ведь за полями бумажного листа и ей жилось очень трудно. Однажды спросил Новеллу Николаевну: «Для чего рождается поэт?» «Наверное, для пробуждения совести в людях», – ответила она…

Она написала за 30 книг стихов и прозы! Диапазон ее совести – от «Такое впечатленье, что сдан Севастополь без боя» до «Весь Крым вскричал: «Россия!» А Кремль ответил: «Да!»

И песни ее развлекали, отогревали, как угодно. Но ВЕЛИКОЕ РУССКОЕ СЛОВО ее жгло и к ладоням прикипало. Она прошла крестный путь русского поэта, ни разу не изменив форме и рифме, бедности и безвестности…

Перейти

Татьяна Аинова

Таня когда-то меня спросила: «Что ты подумал, когда в первый раз меня увидел?». И что тут ответишь? Что придумал, то и сказал: «Сразу понял, вижу нечто нездешнее». Все так: тончайшая и нездешняя.

Известие о ее смерти вызвало в сети шок. Шок и шквал откликов. Больше сотни только за несколько первых часов. Для ее многочисленных друзей и почитателей изо всех уголков мира это утрата, с которой невозможно смириться и которую трудно до конца осознать. И какие потрясающе высокие слова находят комментаторы для характеристики ее поэзии и выражения своих чувств. И очень часто встречаются определения «светлая»: светлая душа, светлый поэт, светлая личность…

Поэт с большой буквы и сама поэзия. И очень красивый человек во всех смыслах. Я не знаю людей, которые, познакомившись с ее творчеством, не подпадали под магию ее таланта и обаяние личности - всегда молодой и отмеченной божественными знаками, такой  разной и бесконечно прекрасной.

У Татьяны Аиновой вышло четыре книжки стихов, она лауреат целого ряда поэтических конкурсов и фестивалей, публиковалась в изданиях Украины, России, Германии, США и других стран (сборник поэзии Татьяны Аиновой "АквариуМистика" ценят в Японии...»). В ее книжках десятки первоклассных текстов, которым суждено долгое присутствие в поэзии. Нас всех они точно переживут. 

Перейти

Владимир Георгиевский (Амельченко)

          Голос его стихов подчас негромок, но заставляет вслушиваться в озвученную ими по-оруэлловски беспощадную картину современности. В отличие от рифмованных газетных передовиц иных “гражданских поэтов“ стихи Владимира исполнены не только горькой констатацией, но болью за страну и милосердием к людям.

          Поэтика Владимира Георгиевского тяготеет к школе таких мастеров слова, как Василий Фёдоров, Николай Тряпкин, Владимир Соколов, чьё творчество стало достоянием народной культуры, вошло в обиход самых простых людей – песней в кругу семьи, стихотворением со страницы учебника. Стихи Георгиевского хрестоматийны в лучшем смысле слова, поскольку Владимир продолжает классическую линию русской поэзии XX века, которую отличает доверительная интонация, близкие сердцу каждого человека темы: любовь к отчему дому, рабочая честь, рыцарское отношение к женщине, материнская доля. Темы, давно не вдохновляющие многих нынешних версификаторов... В эпоху техногенных катастроф и колоссального разобщения людей так не хватает разговора по душам, откровенного и – главное – по существу. Поэзия Владимира Георгиевского  и есть такой разговор... 

Перейти

Виталий Калашников

Он как-то не нагружал собой землю, не давил весом на почву. Летал, метался, вспархивал, нигде надолго не приживался, не прописывался ни в чем окончательно и навсегда… После выхода первой книги оставил временно поэзию. Надежда Замовская во Владимире говорила (с его слов), что он почувствовал – лирические стихи кормятся его здоровьем и жизнью. Те – Пир, Синичка и др. Выбрал жизнь, занялся керамикой, сменил город. И – получилось, пошло в рост, стало востребовано… Как когда-то в Танаисе решил жить, как будто уже всех победил, – так и продолжал. Не целеустремленным желанием и трудом брать жизнь, а легкостью и обаянием. И была в этом какая-то «стрекозиная» правота, превышающая «муравьиность»…

Начало 90-х, фестиваль в Ростове. Идем по летним пыльным улочкам, Виталий читает стихи о том, что попадается навстречу и приходит в голову. В рифму, с аллитерациями и каламбурами.  Кроме меня, публики рядом нет. На ветер читает, в воздух, рождая строфы на ходу и отпуская в тихую провинциальную вечность...

– По-хорошему – говорит, словно сам себе, – надо бы всё заново написать. О чем в юности было написано. Стихи о самых простых предметах, о фундаментальных вещах жизни – о родине, о природе, о любви, о семье...

Перейти